Элиза наступила на изморозь, на булыжниках мостовой, голова немного закружилась. Она остановилась, подышав:
Это дитя у нас никто не отнимет. Эмиль отправит меня во Францию, с Маргаритой и мальчиками, как паломников. Кузен Мишель заберет нас из Лизье и довезет до Бретани она ничего не скрывала на исповеди, честно признавшись, что собирается рожать ребенка вне брака. Отец Андре вздохнул:
Что я могу сказать? Сейчас время такое. Крестите дитя, введите его в ограду святой церкви Элиза, поджав губы, ничего не ответила.
Потом, она быстро шла к станции, после войны. Мы с Эмилем решим, что дальше делать Элиза, украдкой, посчитала на пальцах:
Сентябрь. Эмиль рад, так рад она почувствовала, что краснеет. Монах ждал ее в Льеже, на вокзале:
Всего раз в неделю мы видимся, грустно подумала Элиза, покупая билет, и он всегда жизнью рискует. Ему нельзя в городе появляться она вышла на перрон. На горизонте виднелся дымок льежского дизеля:
Хорошей поездки, мадам Дельпи! подмигнул ей дежурный по станции. Он зазвонил в медный, прошлого века колокол: «Девять утра! Девять утра, отправление на Льеж!».
Льеж
В кафе, напротив вокзала, несмотря, на субботнее утро, было многолюдно. Пахло горячими вафлями и шоколадом. Патроны неторопливо листали Le Soir. Наверху, на полке, уставленной бутылками, бубнило радио. На стенах, в серебристом, табачном дыму, виднелись афиши новых фильмов. В кинотеатре для немецких солдат, куда местных жителей пускали на один сеанс, показывали «Дядюшку Крюгера». Во французских залах крутили любовную драму, «Шторм», с Жаном Габеном.
Рядом висел плакат Организации Тодта. Крепкий юноша в шахтерском комбинезоне указывал на восток, в сторону терриконов и фабричных труб: «Бельгийский рабочий! Предприятия Германии ждут!». Афиш о записи в добровольческую дивизию валлонского СС в кафе не держали, но над стойкой с пирожными свешивался нацистский флажок.
Хорошо одетый мужчина, лет тридцати, при шляпе и пальто, принял у хозяина поднос с двумя чашками кофе и бриошью. На лацкане костюма блестел значок фашистской партии Валлонии, рексистов, корона с крестом и буквой «R». Под мышкой он зажимал коллаборационистскую газету, Le Pays Réel. Пальто посетитель расстегнул, но шляпы снимать не стал.
Хозяин кафе посмотрел ему вслед. Мужчина носил пенсне в железной оправе, нос у него был длинный, глаза, зоркие, внимательные. Хозяин задумался:
Пока Гитлер не начал воевать с Америкой, у нас тамошние фильмы крутили. Прошлой осенью успели показать «Мальтийского сокола». Правильно, он похож на Хамфри Богарта владелец кафе пожалел, что Германия и США стали противниками. Немцы снимали одни пропагандистские фильмы, вроде «Дядюшки Крюгера», а правительство Виши жалело денег на кинематограф. Большинство продюсеров перебралось из Франции в Америку. В стране выпускалась едва ли пара фильмов в год. Вспомнив довоенного «Человека-зверя» с мадемуазель Аржан, в чулках и корсете, хозяин даже вытер пот со лба салфеткой:
Она, наверное, тоже давно в Голливуде. Впрочем, американских фильмов нам долго не увидеть патрон походил на частного сыщика Сэма Спейда, в фильме. Он и курил так же, зажимая сигарету в углу рта:
Должно быть, какой-то служащий у немцев значок со свастикой блестел на утреннем солнце, хотя у меня подозрительных разговоров не ведут нацистский флажок хозяин прибил прошлой осенью, после взрыва в здании льежского гестапо, когда эсэсовцы прочесывали город.
Хамфри Богарт, закинув ногу на ногу, покачивая носком начищенного ботинка, обсуждал что-то с приятелем. Газета лежала на столе, рядом с блокнотами и тарелкой с бриошью:
И шляпу он не снимает, усмехнулся хозяин, точно Сэм Спейд зазвенела касса, он забыл о посетителе.
Внутри газеты хранился неприметный лист бумаги с искусно вычерченной схемой. Гольдберг отпил кофе:
Смотри он взялся за карандаш, мне сообщили о времени отправления следующего транспорта. Он идет через Аахен в Кельн, и дальше Эмиль поморщился, однако нам надо перехватить поезд, не дожидаясь немецкой границы. Здесь Монах поставил точку на карте:
Тамошние ребята заранее подтянутся к мосту и устроят взрыв. Состав замедлит движение, немцы забеспокоятся Монах задумался:
В охране подобных поездов не больше сорока человек, а нас ожидается двести. Сотня моя, из Арденн вообще Гольдберг воевал в группе С, пятого сектора, пятой зоны, но Эмилю было откровенно лень все это произносить. Перехватив укоризненный взгляд собеседника, Гольдберг бодро добавил:
И сотня из четвертой зоны, из Брабанта Виктор Мартен, соученик Гольдберга по университету Лувена, закатил глаза:
Эмиль, мы договаривались на совещании в целях безопасности бельгийское Сопротивление разделили на зоны и секторы.
Работы было много. Кроме диверсий и саботажа, партизаны устраивали побеги военнопленным и евреям. Людей переправляли на юг, переводя через швейцарскую границу или территорию вишистской Франции. Немцы пока оккупировали только север страны. Путь через Лион и Марсель в нейтральную Испанию оставался свободным.
Они наладили и дорогу на запад, через Лизье, и Ренн. В Ренне отряды Сопротивления поддерживали связь с Британией. Из порта Сен-Брие, на северном побережье, рыбаки ходили в Дартмут. Гольдберг собирался отправить этим путем Элизу и детей. Эмиль напомнил себе:
Как можно скорее. Она, конечно, хочет остаться, но нельзя рисковать он поймал себя на улыбке.
Начиная с осени, Эмиль почти всегда улыбался. Ребята в отряде смотрели на него недоуменно. Они привыкли, что Монах, в общем, довольно хмурый человек и шутит редко. Никто ничего не спрашивал. Отлучки в Льеж считались деловыми поездками. Монаха люди уважали, воевал он с такими же молчаливыми, немногословными местными уроженцами. Поездки действительно были деловыми. Монах встречался с руководством Сопротивления и передавал материалы для радиста.
Виктор принес еще кофе:
Значит, некий футляр ты забираешь? Эмиль кивнул:
От квартиры мы откажемся, я умею обращаться он пощелкал длинными пальцами, с футляром. Здесь небольшой город, все на виду безопасную квартиру сняли в приречном квартале рядом с портом. Зная, что Элиза выходит в эфир, Гольдберг все равно беспокоился. На последней встрече, в прошлую субботу, он приложил палец к ее губам:
Не надо спорить, пожалуйста. Письма из ящика я буду забирать, ты оставишь ключ информация приходила из Берлина. Элиза научила его шифру. После ее отъезда Гольдберг брал на себя передачу данных в Лондон. Держать радио в лесу было безопасней, чем в Льеже, или Брюсселе, утыканных немецкими войсками:
В общем он намазал масло, на бриошь, я останусь без радиста на какое-то время. Но я справлюсь, а потом сюда пришлют нового человека Элиза пока никому не сообщала об отъезде, даже брату. Не знали об этом и в Блетчли-парке, но Гольдберг затруднений не предвидел.
Все просто, ласково сказал он, надену свой обычный наряд Элиза хихикнула, иезуита. Довезу вас до Лизье, передам с рук на руки твоему кузену, Маляру Гольдберг подмигнул ей. Они были далеко от Бретани, но успели провести несколько совместных акций на французской границе, с местным Сопротивлением. Эмиль слышал и о Маляре, и о Драматурге и о Монахине. Элиза сказала, что Маляр и Монахиня обвенчались:
Несмотря на войну она улыбалась, видишь, как бывает. И кузен Стивен женился, только он погиб и дочка у него круглая сирота в сумерках заблестели ее большие, голубовато-серые глаза. Он поцеловал нежные веки, каждую влажную ресницу:
Если бы я мог с тобой пойти в мэрию, мадам Дельпи, я бы сделал бы это прямо сейчас он лежал, устроив ее голову на плече, только сначала оделся бы она заулыбалась. Эмилю стало спокойно:
Прямо сейчас, повторил он, после войны я так и сделаю. В первый день победы он, тогда, отчего-то, подумал:
Интересно, каким он станет, первый день? В Европе высадятся союзники. Русские отбросят Гитлера от Москвы. Дожить бы от золотистых волос пахло лавандой. Она, почти неслышно сопела ему в плечо:
А во-вторых, Эмиль прижал ее к себе, никто сиротой не останется. У Маргариты есть отец, то есть я о бывшем муже Элизы они не говорили, и если что-то случится. Гольдберг махнул на восток, то мальчишек мы вырастим, конечно. И тебя, малыш, и твоих братьев и сестер он положил ладонь на белую кожу.
О ребенке Эмиль думал почти благоговейно. Элиза не могла пойти в рудничную больницу. Они доверяли доктору Лануа, помогавшему Сопротивлению, но все равно, стоило соблюдать осторожность. Эмиль сам измерял ей пульс, Элиза весело смеялась:
Все хорошо, милый. Голова немного кружится, но даже не тошнит он знал о ребенке, которого ждала Элиза, в прошлом году. Гольдберг ничего не стал говорить. Он просто держал ее в руках, слушая тихие всхлипы. Эмиль шептал: