Очнулись, вот и хорошо. Не двигайте головой, у вас контузия Волк лежал с закрытыми глазами. Затылок отчаянно ныл. Вдохнув, Максим ощутил тупую боль где-то слева:
У вас ребро сломано, Максим Михайлович голос был знакомым, я вас перевязал не поднимая век, Волк поинтересовался: «Как твоя фамилия?»
Ованесян, с готовностью ответил голос, Григор Ованесян, из Еревана о Ереване убитый Левон рассказал Грише столько, что фельдшер мог бы водить по городу приезжих:
Хорошо облизав пересохшие губы, Волк почувствовал капли воды, падающие сверху, не забывай фамилию, Григор Волк решил, что на дворе день. Глаза открывать было тяжело. Максим приказал себе: «Надо». Пахло грязью, потом, нечистотами. Пошевелившись, он понял, что лежит на грубо оструганных досках. Увидев забинтованную, выбритую наголо голову Гриши, Волк скосил глаза направо, в проход между нарами:
Лагерь военнопленных Им все-таки удалось взять холм последнее, что помнил Волк, был разрыв немецкой ручной гранаты, в каких-то двух метрах, от его окопа:
Значит, Тони наткнулась на патруль эсэсовцев Волк сжал зубы, рассказала, где наш отряд Максим и не думал обвинять любимую женщину:
Нельзя никого судить, напомнил он себе, неизвестно, как бы ты себя повел, под пытками, Максим Михайлович. Вряд ли ее в живых оставили сердце, тоскливо заболело, мальчик теперь сирота. Мне надо бежать, добраться до Куйбышева пока что Максим даже не знал, где находится:
Понятно, что в лагере, присев, он забрал у Гриши мокрую тряпку, в плену поведя носом, Максим понял, что до войны в бараке располагался свинарник, или коровник. Наскоро сколоченные нары поднимались вдоль дощатых стен. В земляной пол втоптали старый навоз. Максим посасывал тряпку, ощущая привкус болота:
Вы осторожней, шепнул Гриша, воду немцы в бочках привозят. Как бы дизентерию не заработать Максим окинул взглядом барак:
Полтысячи человек, не меньше судя по худым, обросшим бородами лицам, многие попали в плен в начале окружения. Максим заставил себя отдать тряпку Грише. Пить еще хотелось, но фельдшер сказал, что воду выдают раз в день, с баландой из картофельной шелухи, и жижей, похожей на древесные опилки. Взяв сохраненную для него миску, Максим решил, что это, видимо, каша. Хлеба не приносили. По словам Гриши, половина барака еле могла подняться, для поверки:
Нас два назад привезли, вздохнул фельдшер, но других ребят я не видел. Должно быть, они разделили выживших Максим, медленно, пережевывал подгнившую крупу. Ложек здесь не водилось, пришлось, есть рукой. Он облизал пальцы: «Рассказывай».
Рассказывать, в общем, было нечего.
Голова у Гриши оказалась перевязанной на всякий случай. При атаке не холм его не ранило. Кроме охранников, в форме вермахта, в барак никто не заходил:
Здесь десять строений фельдшер махнул в сторону открытых дверей пять тысяч человек в лагере. То есть, люди умирают в их бараке сидел военный врач, взятый в плен месяц назад. Он сказал Грише, что каждый день, в большую яму, на задах плаца стаскивают несколько десятков трупов. Гриша сам видел больных дизентерией и сыпным тифом. Охранники требовали, чтобы все заключенные выходили на утреннюю и вечернюю поверки:
Я вас прятал, признался Гриша, под нарами. Они туда не заглядывают. Если бы они узнали, что вы на ногах стоять не можете, они бы вас пристрелили сегодня утром один из охранников убил больного, в их бараке. Солдат был не в силах подняться:
Вас тоже били Гриша, аккуратно, коснулся повязки под грязной гимнастеркой Волка, когда нашли, в окопе по словам фельдшера, раненых расстреляли сразу. От всего отряда осталось не больше десяти человек. Держа миску на коленях, Максим коротко усмехнулся:
А сапоги они зачем сняли? У вермахта обуви не хватает? Гриша посмотрел на свои босые, испачканные ноги:
У всех снимают. Раньше ребят на работу гоняли, трупы хоронить, но в округе все убрали. Скорее всего, нас дальше повезут он кивнул в сторону ведра, над которым кружились мухи:
Ваши документы я забрал, в грузовике в красноармейской книжке Волка ничего подозрительного не было. Гриша, все равно, решил ее порвать. Вытерев миску ладонью, Волк облизал последние крошки варева:
Ладно. Порвал и порвал, даже лучше он потрогал крестик на шее:
Ладно. Порвал и порвал, даже лучше он потрогал крестик на шее:
Его не забрали, как я посмотрю крестик у Максима был простой, стальной, на крепкой цепочке. Гриша помотал головой:
Внимания не обратили. Впрочем, я немецкого языка не знаю Волк похвалил себя за то, что до войны не забрасывал занятия, даже в лагерях:
У тебя сейчас много практики появится, Максим Михайлович, угрюмо понял он, впрочем, ты здесь ненадолго. Надо осматриваться, собирать ребят и бежать Максим предполагал, что, перейдя линию фронта, окажется в советском, фильтрационном:
Они не доверяют тем, кто в плен попал. Какая разница, разозлился Максим, думай не о себе, а о ребенке. Ты крепкий мужик, на третьем десятке, а парнишка малолетний, сирота, с чужими людьми живет он вспомнил белокурые волосы мальчика, большие, серые глаза:
Маленький Володя готовится к первомайской демонстрации Волк, несмотря ни на что, улыбнулся:
У парня семья есть, дядя, другие родственники. Они и моя семья тоже. Они не знают, что с Тони и мальчиком случилось. Значит, моя обязанность, привезти малыша домой подытожил Волк.
В раскрытые двери виднелись золотистые лучи низкого, вечернего солнца. Лагерь устроили на бывшей свиноферме, на окраине какой-то деревни:
Местные женщины, сначала, хлеб через колючую проволоку бросали, грустно заметил фельдшер, однако немцы в них стреляли. Теперь к нам никто не приходит Волк спустил ноги с нар. В довоенных лагерях он не помнил такой гулкой, страшной тишины. Люди лежали и сидели, безучастно глядя на противоположную стену. В темноте, кто-то постанывал:
Пить, пить дайте, пожалуйста Очень пить хочется Гриша сглотнул:
Мальчик, ему лет восемнадцать. Дизентерия, обезвоживание Волк поднялся, пошатнувшись. Голова немного кружилась. Он постоял, привыкая к чувству твердой земли, под ногами:
С Тони так было он выдохнул, словно в землетрясении, в урагане. Господи Волк перекрестился, упокой душу рабы Твоей, Антонии, дай ей приют в сени Твоей, иже под крылами Твоими нет ни горя, ни несчастий он велел:
Пойди, напои его. В тряпке кое-что осталось Волк подумал:
В лагерях всегда шумно. Мы в карты играли, шестерки за чаем бегали, кто-то романы тискал. А здесь, как у Данте, молчание он даже поежился:
Мы вновь пошли своим святым путем,
Среди теней, по-прежнему безгласно
Поверженных в рыдании своем
Миновав ведро с нечистотами, он вышел на порог. Вдалеке темнел лес, ферма стояла на краю вспаханного поля. Бараков, действительно, оказалось десять. Территорию окружили тремя рядами изгороди, из колючей проволоки:
Даже вышки успели построить у входа торчали две наскоро сколоченные будки, тоже десять ворота охранялись нарядом солдат, на вышках расхаживали автоматчики:
Разве что ночью бежать земля была теплой, нагретой летним солнцем, но здесь прожектора. Ферма электрифицирована, в бараке я лампочки видел от лампочек остались одни патроны. Волк почесал белокурые, немытые волосы:
Надо обойти барак, поговорить с ребятами. Пусть они в окружении были, пусть мы сейчас в плену, но сдаваться нельзя над будкой у ворот висел репродуктор:
Раньше советские песни играли, для колхозников горько усмехнулся Волк, а немцы, наверное, свои марши гоняют загремел «Хорст Вессель». Волк узнал мелодию. До подписания пакта о ненападении в Москве, перед киносеансами, часто показывали хронику преступлений немецких фашистов.
Потом мы с Гитлером стали лучшими друзьями он почувствовал толчок в спину. Люди, еле переставляя ноги, выходили из барака, выстраиваясь рядами, на расчищенном плацу, в центре лагеря. Волк оглянулся. Гриша едва ни тащил худого, молоденького мальчика, с обритой наголо головой:
Это быстро, товарищ боец, мягко убеждал его фельдшер, зачем рисковать. Я вас поддержу, не бойтесь Волк перехватил руку:
Я сильнее вдвоем они довели мальчика до обозначенного краской места их барака, за номером пять.
Охранники не знали русского языка. Солдаты считали заключенных по головам, сверяясь со списками:
Надо выяснить, куда нас отправлять собираются велел себе Максим, в дороге легче бежать он представил себе карту. Послать пленных могли куда угодно, от Польши до Франции, и от Норвегии до Греции: