Как вас найти? спросил Илья, рухнув в шапке, одежде и обуви на батик светлых тонов.
Я сама поинтересуюсь вашим самочувствием.
Он с трудом свесился к тумбочке, достал «визитку для избранных» со всеми телефонами и адресами.
Спасибо большое, Полина. Дверь зафиксируйте, чтобы не захлопнулась, будьте добры.
Удачи, Илья. Поправляйтесь.
На лестничной площадке я столкнулась с беззаботно насвистывающим наркологом узнала по специфическому чемоданчику и окончательно успокоилась.
Вышла, прогулялась за угол к мусорке, вернулась к ближайшему фонарю. Осколки давно вымели, дождь и снег начисто отмыли гладкое бетонное основание. Я не поленилась, сделала полтора десятка шагов до двери в подвал. На ней красовался новый замок. На секунду мне показалось, что я действительно слушала бред тронувшегося с перепоя художника. Более того, мне хотелось бы убедить себя в этом. Некто выбросил бутылку с какой-то жидкостью, пытаемый похмельем пьяница решил, что это спиртное, нахлебался, двое суток провалялся в подвале, чудом остался жив. Обычная, к сожалению, история. Если бы на бутылке не было этикетки «Бордо». И, если бы в этом же доме той же ночью не заснули вечным сном, отведав красного вина, два очень славных человека.
Сначала я хотела двинуть домой, сварить кофе и обмозговать рассказанное Ильей Соколовым. Потом решила, что раз уж попала в центр, могу сделать несколько звонков. И нанести я быстро прикинула количество не шапочно знакомых со мной и Косаревыми людей четыре-пять визитов. Погода, правда, портилась. Дыры в потемневших тучах были заткнуты пышными белесыми мешками, из которых, по моим соображениям, вскоре должен был начать высыпаться крупный мокрый снег.
«Под стать настроению погодка, подумала я. Вот ведь сволочизм, ни ее, ни свое состояние не изменишь». Я лукавила. У моей натуры есть свойство, которое меня смущает. Чем другим хуже, тем мне лучше. Нет, я не радуюсь их горестям и не ликую, от того что по сравнению с ними благополучна. Но, стоит кому-нибудь мне пожаловаться, как я сразу забываю о собственных неприятностях, исполняюсь идей по преодолению чужих кризисов и сил их осуществлять. Иногда стыдно бывает. Люди в отчаянии, увещеваний не воспринимают, пальцем шевельнуть не в состоянии, а я на глазах веселею, становлюсь бравой, энергичной. И, проорав: «Все будет замечательно», начинаю действовать звонить, бегать, тормошить, сводить, мирить и прочая. И сейчас знала, если установить первый контакт с кем угодно, тоска тактично спрячется где-то во мне и там, ничем не питаемая, иссохнет.
Контакт! Есть контакт! процитировала я вслух каких-то военных.
Проходящая мимо молодая мамочка рывком развернула в сторону коляску и прикрыла грудничка своим хилым телом.
Спасая дитя от сумасшедших прохожих такими виражами, вы вывалите его в снег и разобьете, сурово заметила я.
И поняла, что готова жить дальше. После чего принялась обзванивать со смартфона знакомых художников. Доступным первым оказался Васька, издевающийся над живописью в отместку за то, что ей его учили. Живопись терпит. Более того, временами к Ваське подлизывается.
Ты Илью Соколова знаешь? спросила я после взаимных уверений в необходимости чаще видеться в малолюдных местах, где можно по определению Василия «по-человечьи пообщаться».
Знаю. Не наш человек. Душа на замке.
Может, он ее только для искусства отпирает?
Может. Но по искусству я сам великий мастак. Мне человека подавай.
Ясно. Пьет крепко?
Люто. Но как-то напоказ. По-моему, Поль, он из тех, кто, нажравшись в тусняке, дома забрасывает горсть таблеток в пасть и ну работать.
Но иногда по-настоящему срывается?
Ясное дело.
Мне, Вась, тоже так показалось. Спасибо, созвонимся.
Убедившись в том, что хорошо отдохнувшая за два дня память господина Соколова его не разыгрывала, я перестала о нем думать. Решила: «Успею еще голову сломать. Легче надо жить, невесомее».
Однако невесомость в тот день моим уделом не стала. Позвонив подруге Вали, Лиле Суриной, на мобильный, я услышала:
О, Поля! Нашлась! А то у тебя все телефоны выключены. Я думала, ты из города уехала в какую-нибудь командировку. В курсе этого кошмара? Мы с Аней и Егором сейчас в квартире ребят. Ты где? Во дворе?! Так поднимайся быстрей.
И я, ненормальная, поскакала через две ступеньки. Задумалась бы на секунду, как они попали в квартиру, которая должна быть опечатана. Зря, что ли, столько детективов прочитала. Разумеется, дверь Косаревых мне открыл любимец полковника Измайлова Борис Юрьев. Оскалился великолепными зубами и, подражая тону Лили, проныл:
И я, ненормальная, поскакала через две ступеньки. Задумалась бы на секунду, как они попали в квартиру, которая должна быть опечатана. Зря, что ли, столько детективов прочитала. Разумеется, дверь Косаревых мне открыл любимец полковника Измайлова Борис Юрьев. Оскалился великолепными зубами и, подражая тону Лили, проныл:
О, Поля! Лучше бы ты из города уехала.
Здравствуй, Борис, тихо сказала я, обещая себе не заводиться и не хамить хотя бы первые полчаса. Но не выдержала и прошипела: Не дождешься.
Ну, тогда заходи, зловеще пригласил Юрьев. Начнем с самого начала трупы, явный висяк и ты собственной нескромной персоной. Все компоненты невыносимой обстановки в наличии.
И твое злопыхательство в действии, попыталась отбиться я.
Юрьев лишь самодовольно ухмыльнулся.
Балков здесь? спросила я.
Не дождешься.
Боря, ты сегодня попугая изображаешь или магнитофон?
Поля, я сейчас посмотрю, что ты изобразишь.
Мне захотелось специально для него изобразить такое, чтобы еще пару лет во сне от ужаса вопил. Но я знала, напрасный труд. Он холодеет и при виде меня во плоти. И в ночных кошмарах я ему наверняка без дополнительных усилий с моей стороны являюсь. Интересно, накрашенная или нет? Все говорят, что разница невелика. Один Юрьев, увидев на мне тени, тушь, помаду и пудру обязательно произносит: «Все-таки лучшая косметика та, которой не видно». Первое время я в ответ заводила речь о дешевой эрудиции. А потом перестала обращать внимание.
Не представляю, какими были бы наши отношения, познакомься мы где-нибудь подальше от полковника Измайлова. Наверное, могли бы поладить. Борис действительно даровитый сыщик, этакий мыслитель, склонный к озарениям. Его друг и сослуживец Сергей Балков иного склада: перебирает факты и сведения, как четки, круг за кругом, пока на десятый, двадцатый, тридцатый раз кожей не почувствует вот оно, искомое. Борис реактивен, честолюбив, ироничен. Сергей степенен, неприхотлив, добродушен. Они не дополняют друг друга. Просто сосуществуют во взаимном братстве, с годами все меньше споря и все больше делая вместе, но каждый по-своему. Скромный Балков считает себя учеником Измайлова и очень старается быть достойным. Самоуверенный Юрьев «держит» Вика в учителях. И хочет, чтобы наставник стоил его. Полковник, с точки зрения этого то ли наглеца, то ли гения, был близок к идеалу, пока не связался со мной. Чем я плоха? Всем. Ни единого светлого мазка в портрете, даже парадном. Одна профессия чего стоит! И постоянно выносит на трупы, которыми занимается отдел Измайлова. Кажется, Юрьев вбил себе в голову, будто к Вику я прилепилась не по любви, а из корысти. В совершении половины убийств можно было подозревать меня, поэтому близость с полковником очень экономила мои время и нервы. Мало того, я смела высказывать предположения, искать улики, расспрашивать людей, денно и нощно думать о преступлении, словом, вести собственное расследование, подло выкачивая из Виктора Николаевича информацию. Борис с ума сходил, не веря ни в то, что соблазненный Измайлов раскрывает мне «тайны следствия», ни в то, что я сама способна их раскрыть. Так до сих пор и мечется в своих страшных догадках, какими методами я раскалываю Вика. Юрьев в толк не возьмет, зачем мне это нужно. Добро бы вела криминальную колонку. Нет, стараюсь для собственного удовольствия. Следовательно, извращенка. И мудрый чистый Измайлов в меня влюблен? Это оскорбляло Бориса. Слова «Мой Учитель» надлежало писать с большой буквы. Оба. А происки какой-то говорливой Полины умаляли начальную букву второго слова до прописной. И постоянно грозили проделать то же с первым словом, ибо часто мои версии правдоподобней версий Юрьева, и доказательства нахожу я. Да еще на его упреки, дескать, мешаешь сильно, нахально отвечаю:
А ты мне сильно помогаешь. Я действую по принципу: «Выслушай Борю и сделай наоборот».
С Сергеем Балковым мы дружим. Он выбор наставника уважает, как самого наставника. И, уставая от меня неимоверно, прощает мою заполошность:
Темперамент у Поли такой. Но она соображает.
Легко представить, что мы с Борисом испытали, столкнувшись на месте очередного громкого убийства. Мы давно ничего не читаем по лицам друг друга, а говорим колкости открытым текстом.
Я скинула дубленку и, не глядя на Юрьева, прошествовала в гостиную. Навстречу мне с дивана поднялись две заплаканные молодые женщины Лиля Сурина и Аня Минина. Одна была одноклассницей, другая сокурсницей Вали Косаревой. Одна проматывала отступные бросившего ее мужа, другая аккуратно тратила деньги отца, почти олигарха, как характеризовал его Саша. Более впечатлительная и находящая успокоение в соблюдении ритуалов Аня уже облачилась в траур и испугала меня отсутствующим взглядом. Лиля была одета в джинсы и бежевый свитер, но в глазах плескались непонимание и отчаяние. Они были чем-то похожи маленькие, стройные, ухоженные, с приятно округлыми носами и подбородками. Это вводило в заблуждение, ибо характер у Лили был не сахарный. Аня же по натуре напоминала конфету: сладко, но никак не поймешь, из чего сделана. Я обмолвилась об этом Саше. Он рассмеялся: