Мы сейчас не заняты Тони велела себе изобразить скромность, но я не хочу вас обременять Отто уверил ее, что ничего обременительного в прогулке нет:
Если не считать самого оберштурмбанфюрера мрачно подумала Тони, кажется, он никогда не затыкается фон Рабе познакомил ее с темой своего доктората. Он гордо упомянул, что защита назначена на январь. Отто пустился в долгие рассуждения об арийском образе жизни, древнем язычестве и предназначении женщины, для великого германского рейха:
Возьмите дуб, фрейлейн Антония воскликнул фон Рабе, протянув руку в сторону дерева, наше исконное, арийское растение Тони велела себе терпеть:
Он мне нужен, он работает в Аушвице. Через него можно попасть в лагерь, найти Виллема пока что ей даже слова не удалось сказать. Оберштурмбанфюрер, видимо, придерживался того мнения, что мужчина должен говорить, а женщина, слушать. Тони оставалось только кивать и поддакивать:
Дуб олицетворяет мужчину он снял фуражку, ветер шевелил снежно-белые волосы, женщина, словно плющ, обвивается вокруг его ствола. Она зависит от мужчины, ее защитника и опоры Тони усмехнулась, про себя: «Если не считать того, что плющ бывает ядовитым».
Она, восторженно, открыла рот:
Симбиоз. Я помню, из школьного курса фон Рабе, покровительственно, улыбнулся:
Не употребляйте слов, не будучи уверенными в их значении, фрейлейн Антония. Лучше, всегда ждите разрешения мужа на участие в разговоре. Симбиоз, вернее, мутуализм, подразумевает, что организмы равны, но женщину нельзя считать равной мужчине Тони бросила взгляд в сторону деревянной веранды кафе, над Хафелем. На блестящей воде виднелись паруса яхт, небо клонилось к закату:
Кофе при нем не выпить, и даже чаю не заказать поняла Тони, не рискуя еще одной лекцией. Но видно, что я ему нравлюсь фон Рабе краснел, глядя на нее. Отто отводил глаза от шинели, перетянутой ремнем на тонкой талии:
Надо его привечать, устало подумала Тони, он меня пригласит в Аушвиц, похвастаться своей работой. О Максимилиане он ничего не говорит Тони надеялась, что старшего фон Рабе в Берлине нет.
Отто бубнил о деревне СС, где он собирался жить с женой и детьми, после войны. Тони думала о большой детской, в замке, о столовой, где они с Виллемом будут завтракать, с малышами, о запахе какао, в серебряных чашках, о веселых голосах детей:
Мы поедем в Брюссель, навестим оперу, нас пригласят ко двору. Барон и баронесса де ла Марк Тони опустила веки, Виллем откажется от обетов. Он любит меня, только меня фон Рабе, вежливо, указал в сторону террасы:
Мы могли бы выпить по чашке ромашкового чая, фрейлейн Антония. Я провожу вас обратно в санаторий Отто еще требовалось проверить документы девушки, но здесь он затруднений не предвидел. В школу принимали только истинных ариек.
Тони приказала себе улыбнуться:
Большое спасибо, оберштурмбанфюрер. Вы меня балуете, очень щедро с вашей стороны проходя в распахнутую перед ней дверь кафе, Тони хмыкнула:
Не завидую его будущей жене. Кроме ромашкового чая, и детей каждый год, она ничего не получит. У меня и Виллема появится много детей, мы еще молоды о девочке, оставленной в Куйбышеве, Тони не вспоминала. Тем более, она не думала, о безымянном младенце Журавлевых:
Незачем, давно решила она, ребенок меня не интересует. Журавлевы о ней позаботятся, она вырастет в холе и неге, в семье крупного чина кафе отделали в народном стиле, с деревянной резьбой и кружевными занавесками на окнах:
Погода хорошая Отто пошел к террасе, полезно находиться на свежем воздухе
Даже не оглядывается, Тони последовала за ним, он уверен, что женщина никуда не денется. Образец истинного арийца видимо, вспомнив о правилах приличия, Отто пропустил ее вперед. На террасе был занят всего один столик. Мужчина в штатском, хорошем кашемировом пальто, сидел спиной к входу. В каштановых волосах светились рыжие пряди, шарф он небрежно кинул на спинку стула.
Генрих, Марта! раздался сзади голос оберштурмбанфюрера:
Тоже решили прогуляться? Позвольте вам представить, подруга Эммы по школе, фрейлейн Антония Тони узнала бронзовые волосы девушки:
Мы виделись в Цюрихе, весной сорокового года. Я приехала из Рима, с Уильямом, с запиской от Воронова. Ее мать поселила нас в отеле. Девушка водила нас в зоопарк, на карусели. Потом я улетела в Будапешт, где меня ждал Воронов. Она работник НКВД, как и ее мать. Или они вовсе не мать с дочерью? Я еще тогда думала, что они не похожи. Только повадки одинаковые. Она может оказаться агентом, здесь, в Берлине. Она сообщит обо мне в Москву девушка расстегнула соболью шубку и сняла шляпку. Дочь фрау Рихтер взглянула на нее, безмятежными, зелеными глазами. Поднявшись, она протянула руку Тони: «Марта фон Рабе, очень приятно».
На террасе кафе висел репродуктор. Передавали программу народной музыки. Они сделали заказ, официант ушел. Марта взяла руки Генриха в свои:
Я песню в Пенемюнде пела. Не думай о таких вещах, милый, пожалуйста. Все будет хорошо, родится наше дитя вернувшись из Варшавы, Генрих никак не мог справиться с изумлением. В конце лета, когда он уезжал в Польшу, почти ничего не было заметно:
Толкается, сказал он, зачарованно, ранним утром, первым днем дома, Марта, он толкается в спальне было полутемно, от сбитой постели пахло жасмином. Генрих нежно провел ладонью по ее животу:
Поверить не могу, что мы скоро увидим нашего Теодора, или Анну Марта была вся теплая. Она прижалась к его боку, позевывая:
Мальчик у нас бойкий. Или девочка жена коснулась мягкими губами его щеки, я привыкла. Он каждое утро просыпается, требует завтрак в постель Марта хихикнула. Спускаясь на кухню, Генрих забирал у повара поднос. Они пили кофе с молоком, и свежими булочками, Марта улыбалась:
Посмотрим, кого малыш будет напоминать она целовала серые глаза мужа, но одно понятно, мальчик или девочка у нас рыжие будут Генрих тогда подумал:
Мама была светловолосая, только я в папу получился. Интересно, откуда у Эммы такие глаза? На семейных портретах похожих нет судя по картинам с предками, все фон Рабе, начиная с сына фрау Маргариты, были рыжими:
У нас рыжий только я Генрих все не отпускал пальцев жены, девочка, наверное, в Марту пойдет. Хотя у фрау Анны тоже серые глаза понимая, как тяжело жене думать о судьбе матери, Генрих не хотел заговаривать о фрау Рихтер:
Но какой мерзавец. Я не думал, что в хорошей семье может родиться подобное. Он кузен Питера Генрих напомнил себе о собственных братьях. Они с Мартой решили не отправлять сведения о Воронцове-Вельяминове в Брюссель.
Зачем? мрачно сказала Марта:
Макс хвастался листовкой. В Советском Союзе и так все знают. Степан, скорее всего, давно мертв она дернула тонкими губами, НКВД в таких случаях действует быстро. Тем более, их отец был другом Сталина. Сталин не прощает предательства, Генрих. У вас, то же самое происходит Генрих хмыкнул:
Пока что СССР не удалось организовать комитет по борьбе с фашизмом, из военнопленных Генрих следил за сводками с Принц-Альбрехтштрассе. Он, все время, говорил себе:
Комитет, обязательно, появится. В армии много людей, голосовавших за социал-демократов, за коммунистов. После войны Германия вернется к многопартийной системе Генрих говорил Марте, что в будущей, демократической Германии, найдется место для всех партий. Жена отозвалась:
Потому, что вермахт еще не терпел поражений на Восточном фронте. Вот увидишь, если котел под Сталинградом завершится разгромом, будет и комитет, и листовки
Марта вздохнула:
Семьи тех, кто поставит подпись под обращениями к вермахту, закончат в концлагере, Генрих она хотела сказать, что Сталин, после войны, разделит Германию, но прикусила язык. Муж считал подобный исход событий невозможным:
Немцы не объединятся против других немцев, Марта Генрих не знал, что такое советская пропаганда. Марта его не разуверяла:
Посмотрим, успокаивала она себя, может быть, граф Теодор и прав. Убив Гитлера, быстро взяв власть в свои руки, они капитулируют перед союзниками. Красная Армия не успеет оккупировать Германию Генрих считал, что заговорщики должны дождаться союзного десанта в Европе:
Следующим годом, не раньше, поняла Марта, пока они даже в Северной Африке не укрепились. США заняты на Тихом океане, остается угроза нападения на Индию нельзя было предугадать, что принесут следующая весна и лето. Силы Паулюса могли вырваться из котла и пойти в наступление, продвигаясь в сторону Каспия.
Они решили, что Питеру тоже не надо знать о кузене:
Для чего? пожал плечами Генрих:
Мерзавца повесят, с остальной бандой. Его брат, скорее всего, давно расстрелян, как жена отвернулась, он обругал себя.
Как и моя мать, хмуро отозвалась Марта. Больше они о таком не говорили.
Марта прислушалась:
Не Габи поет. Голос низкий, а у нее, ты говорил, было сопрано Генрих покачал головой:
От Габи ни записей, ни пластинок не осталось. Геббельс ее приглашал на радио, но она не могла Генрих повел рукой, понимаешь, почему. Даже если бы сохранились записи, то все бы уничтожили, после Генрих, старательно, отгонял мысли о теле, лежавшем на булыжнике Митте, рядом с колесом гестаповской машины, об испачканных кровью, золотистых волосах.