Можно даже с ним переспать. Или с кем-то еще, из ее братьев Тони не удавалось выбросить из головы упрямое лицо давешней девушки, Нади:
Она некрасивая потому, что исхудала. Если ее подкормить, она станет на меня еще больше похожа. В абвере сидят дураки, презрительно подумала Тони, никто из русских военнопленных не собирается с ними сотрудничать. Только шваль, в поисках места у кормушки. Волков бы не стал, и Надя тоже стулья для лекции расставили полукругом, принесли школьную, черную доску с мелом.
Портрет фюрера обрамляли дубовые, резные, деревянные листья. Гитлер ласково смотрел на плакат, украшавший противоположную стену. Тони видела картину, в школе в Оберенхайме. Мощный нацистский орел простирал крылья серого камня, защищая образцовую арийскую семью. Отец любовался новорожденным младенцем, на руках у матери. Двое старших детей тоже восторженно смотрели на ребенка.
Начальница санатория объяснила девушкам, что зал используется для идеологических занятий, лекций, и церемоний приветствия новых детей рейха:
Уверена, что эсэсовцы сюда, как в бордель ездят, усмехнулась про себя Тони, и девушкам выгода молодым матерям общество платило пособие и позволяло оставаться в санатории на год:
Сталин до коммунистических публичных домов не додумался ученицы рассаживались по местам. Эмма пошла, встречать брата:
Я тебя представлю Отто, а на обеде ты увидишь остальную семью Тони поправила черную пилотку. Утром она вымыла голову, придирчиво осмотрев туфли, чулки, волосы и зубы:
После войны Виллем оденет меня в шелка, побалует драгоценностями в школе девушкам разрешали носить простые часы и крестики. Гражданскую одежду позволяли вечером, а брюки можно было надевать только на спортивной площадке:
Сталин возьмет пример с Гитлера, поняла Тони, запретит аборты, начнет пропагандировать семейные ценности. Никакой разницы между рейхом и СССР услышав шепоток, за спиной, Тони повернулась. Девушки восхищенно смотрели на высокого мужчину, со снежно-белыми волосами, в эсэсовской форме. Тони вспомнила плакат:
Он, сомнений нет. Идеал арийца запахло чем-то медицинским.
Эмма, весело, сказала:
Позволь тебе представить, Отто. Моя подруга, фрейлейн Антония велев себе не закатывать глаза, Тони щелкнула каблуками туфель. Девушка выкинула руку вперед:
Хайль Гитлер, оберштурмбанфюрер! Для меня большая честь у него был холодный, прозрачной голубизны взгляд, и крупные, ухоженные зубы:
Напротив, фрейлейн Антония голос оказался мягким, вкрадчивым, я польщен знакомством Отто не мог поверить своим глазам:
Надо изучить ее родословную, но это она. Высокая девственница, арийка, олицетворение чистоты. Я излечусь, здесь, в Берлине глядя на округлости под форменным кителем фрейлейн, он почувствовал то, что привык чувствовать только с евреем:
От него я избавлюсь Отто пообещал фрейлейн, что они поговорят, после лекции, она станет моей женой, матерью моих детей идя к доске он, незаметно, высунул острый кончик языка, покачав им туда-сюда:
У нее голубые глаза, она блондинка. Идеальные пропорции, она создана для деторождения. Мы поженимся. Когда я вернусь из Арктики, она встретит меня с младенцем на руках Отто посмотрел на плакат, для которого позировал:
Трое детей, это мало. Десять, двенадцать малышей он решил назвать первого сына Зигфридом, а дочь Брунгильдой. Отто давно выписал в блокнот древние, германские имена.
Фрейлейн Антония сидела рядом с Эммой. Откашлявшись, Отто пробежался пальцами по пуговицам кителя:
Из Арктики я приеду с Железным Крестом. У Макса две награды, и Генрих получил орден. Надо и мне заслужить почести, от фюрера. Дети должны гордиться отцом, героем рейха он видел фрейлейн Антонию в окружении малышей, мальчиков и девочек.
Он широко улыбнулся: «Дорогие фрейлейн, дорогие будущие жены и матери»
В подвальном, каменном коридоре тюрьмы Моабит было прохладно, но, выходя из камеры, Максимилиан, выходя из камеры. Закатав рукава рубашки, расстегнув воротник, он снял черный галстук, с булавкой, украшенной свастикой. Макс немного жалел, что с началом войны на восточном фронте, СС отказалось от черной униформы. В последний раз коллеги надевали кители на торжественный парад, в честь падения Франции, два года назад. Летом рейхсфюрер СС приказал отозвать черную форму с фронтов, заменив ее серо-зеленой. Кроме резервистов и местной полиции, на оккупированных территориях, черные мундиры больше никто не носил. Макс, в общем, привык к новым цветам, серо-зеленый ему шел, но в черном он казался себе элегантнее.
С другой стороны, размышлял Макс, есть парадная форма на церемонию в рейхсканцелярии положено было надевать черный китель, напоминающий фрак. Макс решил взять парадную форму в будущие поездки, в Рим и Будапешт:
Опера открыта, светские приемы никто не отменял. Нельзя посещать бал в полевом кителе на торжество по случаю появления на свет племянника гости приходили с орденами. Макс, разумеется, не надевал награды каждый день. На обыденной форме он носил шеврон старого бойца, орденские планки, и значок, выданный членам НСДАП, посетившим первый партийный съезд, в Нюрнберге:
Мне девятнадцать лет исполнилось, прислонившись к стене, Макс закурил, папа меня в Нюрнберг повез. Фюрер меня похвалил. Он сказал, что в таких юношах, как я, будущее Германии Макс никому не говорил о своих посещениях сомнительных театров, и кабаре, до пожара Рейхстага:
У меня и друзья имелись, евреи хмыкнул он, затягиваясь хорошим табаком, впрочем, у папы тоже. А у кого их не было? У фрау Геббельс, например, отчим был еврей. Он ее вырастил, дал образование отчим жены рейхсминистра пропаганды сидел в лагере Бухенвальд:
Марта с Эммой не водили подозрительных знакомств. Им девятнадцати не исполнилось, откуда им взять еврейских подруг сестра еще не приехала домой. Вернувшись с лекции, Отто уверил семью, что все в порядке:
Они хорошо проводят время брат, отчего-то, покраснел, за ними присматривают. Они ездили в Моабит, на экскурсию, их повезут в рейхсканцелярию. Я посвятил лекцию вреду семитского семени, опасности прерывания беременности невестка побледнела:
Я прошу тебя, не за столом, не в моем положении граф Теодор покашлял:
Марта права, Отто. Женщине, перед счастливым событием, не стоит слышать о подобных вещах отец, брезгливо, поморщился. Отто извинился: «Прости, Марта, я не подумал». Невестка выглядела отлично. К столу она вышла в хорошо скроенном, просторном наряде, цвета лесного мха. На шее блестел старый, золотой крестик, с изумрудами. Платье украшали значки общества «Лебенсборн», Национал-социалистического Союза студентов Германии, и NS-Frauenschaft, женской лиги. Невестка щебетала о сущих пустяках, о званом чае, с известной писательницей, о посылках, для «Зимней помощи», о ярмарке сладостей, устроенной студентками в ее университете:
Я испекла пять тортов, похвасталась Марта, но я жалела, что не могу побаловать моего дорогого Генриха брат с женой держались за руки, отдающего силы борьбе за дело фюрера и рейха, терпящего лишения насколько знал Макс, Генрих, в Варшаве, никаких лишений не испытывал. Брату предоставили отличную квартиру, в охраняемом доме, где жили высшие чины СС:
Он будто с курорта вернулся, подумал Макс, конечно, он акциями не занимается. Сидит в уютном кабинете, на связи с рейхсбанком, подсчитывает годовые балансы Отто тоже отличался здоровым румянцем. Брат организовал вылазку в Закопане, для семей персонала, в Аушвице:
Нас, разумеется, сопровождал конвой, Отто показывал фотографии, в горах еще водятся бандиты Макс разглядывал трогательных детей, на деревянных санках, улыбающихся женщин, в кокетливых, вязаных юбках, и лыжных шапочках, большой зал охотничьего домика, с камином и шкурами на стенах.
Один из офицеров держал аккордеон:
В подарок дорогим товарищам по Аушвицу, Рождество 1942 по краю снимка вилась золотая вязь:
Жаль, что летом не получится устроить поездку на балтийское побережье вздохнул Отто, к тому времени я буду выполнять задания фюрера и рейха Марта, с интересом, расспрашивала Отто об общих знакомых, в Аушвице. Невестка томно смотрела на мужа:
Генрих соскучился. Наверняка, не выпускает ее из постели, несмотря на беременность Марта подкладывала мужу лакомые кусочки, Генрих блаженно улыбался. Макса даже не раздражал глуповатый щебет девушки. Ясные, зеленые глаза, казалось, видели только Генриха:
Так называемая студентка Макс отпил хорошего бордо, ее в университете держат, как активистку. У нас в Гейдельберге тоже такие подвизались несмотря на занятость в Союзе студентов Германии, и НСДАП, Максимилиан учился отлично:
У меня были профессора, евреи, понял он, мы с Шелленбергом на семинарах у них сидели, экзамены им сдавали Макс закончил, университет за два года до пожара Рейхстага: