Сэм не верит, что его жена и сын погибли, Питер подавил желание опустить голову в руки, он обещал всю Европу перевернуть, а их найти. И Мишель не верит, дядя Джованни о Лауре не говорил. Клара только вздыхала:
Она жива. И Джованни так считает, и я. Она, наверное, в тюрьме, в лагере, в начале осени пришли новости из Франции. До Маляра добрались слухи, что Монахиню держат в блоке для подпольщиков из Западной Европы, в лагере Нойенгамме, рядом с Гамбургом. Кузен Мишель хотел завербоваться на военные заводы, с чужими документами, и отправиться в рейх. Никто, конечно, ему такого не позволил. Все понимали, что Лауру давно расстреляли, и гестапо просто хочет выманить Мишеля в рейх.
Она, скорее всего, призналась, что Мишель ее муж, Питер и Джон сидели на Ладгейт-хилл, за бутылкой виски, немцы знают, чем он занимался, до войны. Фон Рабе знает, опустив штору затемнения, они зажгли настольную лампу.
Джон, устало, добавил:
Лично де Голль запретил Мишелю, куда бы то ни было ездить. Мишель знает, где находится Мона Лиза и остальные сокровища Лувра, Питер повертел стальную зажигалку:
Картины нам дороже людей, честно воевавших с немцами, Джон пожал плечами:
Я не могу спорить с решением французского правительства в изгнании. И Мишель не может. Он офицер, и подчиняется главнокомандующему, то есть де Голлю. Что касается честности, то Лаура выдала рандеву в форте де Жу, где был ее собственный муж, Питер только дернул щекой:
Она понятия не имела, что Мишель туда собирается. И мы с тобой не были в немецком плену, мы не можем судить других, герцог возразил:
Она знала, что там Монах. Он обо всем догадался, уверяю тебя. Ты его сам видел. Даже если Лаура и выжила, ее бы приговорило к смерти Сопротивление. Монах не поколеблется
Питер слушал мягкую игру пианиста:
Фон Рабе арестовал и Лауру, и Тео. Тео повесили, Лауру тоже казнили, Маляру велели покинуть Лион, и залечь на дно, в безопасной парижской квартире. Драматургу поручили за ним присмотреть:
Пусть делает фальшивые документы и сидит тихо, до следующего лета, подытожил герцог.
И Элен фон Рабе убил. Мы тогда опасались, что она выдаст кого-нибудь. Она молчала, бедная моя девочка, Питер, бездумно, чертил в блокноте линии. Скоро должны были появиться кузены. Он не хотел шелестеть листами, не хотел смотреть на эскиз, в середине тетради. Художник нарисовал лицо после разговора с Инге, когда в Англию переправили Нильса Бора.
Если бы Питер взглянул за окно, за бархатные занавеси, на залитую вечерним, осенним солнцем, усыпанную сухими листьями, улицу Тегерана, он бы увидел человека, изображенного в блокноте. Петр довел жида, как он презрительно называл мистера Горовица, до газетного ларька, по соседству с кафе «Надери». Американец рассчитался за глянцевый журнал. Судя по всему, мистер Горовиц чувствовал себя в Тегеране в полной безопасности.
Ненадолго, Петр достал камеру из кармана замшевой, шведской куртки, впрочем, нас больше интересуют англичане, он узнал человека, поднявшегося навстречу мистеру Горовицу. Мужчины обнялись. Стоя за большим окном кафе, Петр, аккуратно, сделал несколько снимков. Он хорошо помнил четкий профиль, легкую седину в каштановых висках. В Берлине он видел фотографии двоюродного брата:
У него тоже глаза лазоревые. Его светлость говорил, пропавший в пражской канализации мистер Кроу махнул официанту.
Подождем Холланда, Петр отошел к давешнему газетному ларьку. Взяв пачку сигарет и The Times, он заглянул в армянскую забегаловку, напротив. Штурмбанфюрер заказал лимонад с лавашом. Внимательно изучая газету, Петр не сводил взгляда с входа в кафе.
Меир много раз видел и старинный крестик кузена Питера, и тусклую оправу медвежьего клыка. Он опять полюбовался тонкой работой средневекового ювелира, и уверенной тяжестью старого, пожелтевшего зуба. Питер кивнул:
Джон мне показывал гравировку, дерево и семь ветвей. Только вряд ли мы узнаем, что значит рисунок, они заняли отдельный кабинет кафе.
В армянском квартале продавали хороший коньяк, прямо из СССР. Джон повертел бутылку, с золотыми медалями:
Арарат, три звездочки, отличное бренди, Меир рассмеялся:
Я слышал, что Черчилль каждый день выпивает бутылку армянского коньяка, Джон подвинул к себе серебряный поднос, с крохотными рюмками:
Выпивает. Называется «Двин». Русское посольство бесперебойно снабжает Даунинг-стрит, принесли острые, маринованные перцы, соленый сыр, лаваш с пучками свежей зелени и бастурму. В запотевших бутылках шипела минеральная вода.
В гостиницах и ресторанах, куда ходили западные дипломаты и коммерсанты, алкоголь продавали без ограничений. Джон объяснил:
Мне об этом кафе ребята в Каире рассказали. Здесь только местные, некому нас подслушивать, окно комнаты выходило в ухоженный, с пожелтевшей травой сад.
Пока стояло сухое тепло середины ноября, но зимой в Тегеране часто шел снег. Белые вершины гор окружали город, до лыжных курортов был какой-то час езды. Джон махнул на север:
Стоит перевалить через хребет и опять начнется жара. Пять часов на машине до Каспийского моря, но купаться нам, я думаю, не суждено, конференция открывалась через неделю. Вернув Джону клык, Меир подмигнул: «Ты сюда тоже белый смокинг привез?» Герцог не смог сдержать улыбки:
Здесь не тропики, дорогой майор Горовиц. В любом случае, прием ожидается только один, а в остальном, они обедают приватно
Меир вытащил номер Life, купленный в ларьке, у кафе:
Зато я знаю, кто выступит на приеме, номер был старым, летним, но сведения Меир привез совершенно точные. Ирена снабжала его голливудскими новостями. Девушка вздохнула:
Я бы и сама в Северную Африку полетела, милый, но мама будет волноваться, миссис Фогель не расставалась с маленькой книжечкой Псалмов, аккуратно уложенной в сумку. Когда дочь отправлялась на Гавайи, миссис Фогель не только читала Псалмы, но и делала пожертвования, в синагоге:
Не помешает, поджимала она губы, за малыша тоже молились, у миссис Фогель за спиной имелось несколько поколений берлинских врачей, адвокатов и музыкантов, но мать Ирены верила в дурной глаз. Питер посмотрел на обложку. Хорошенькая, юная девушка, в авиационном комбинезоне, сидела на крыле самолета, мечтательно глядя вдаль:
Ученик пилота, Ширли Слейд, прочел Питер:
Хорошо, что вы женщин пускаете в авиацию, и морской флот. Она что, еще и петь умеет? лазоревые глаза блестели смехом. Меир отобрал у кузена журнал:
Не она. Вот кто сюда летит, майор Горовиц не мог не признать, что удовольствие от вида изумленных лиц кузенов было немалым. Она сидела, в полувоенном кителе, у постели раненого солдата. Длинные пальцы держали ручку, она расписывалась на загипсованной ноге. Она едва заметно улыбалась, подняв глаза на фотографа:
Мисс Дитрих поет на приеме, торжествующе сказал Меир, с оркестром. Она сейчас в Алжире, и скоро направляется сюда. Придется нам доставать смокинги, он закурил, но только мне, как обычно, выпадет слушать Марлен из-за двери, у Меира был большой опыт работы на приемах, в Белом Доме. Он вспомнил:
Эстер все говорили, что она на Марлен Дитрих похожа. Кинжал тоже пропал, вместе с ней. Что только не пропало, герцог объяснил, что передатчиков в Польше мало:
Они пользуются рациями с большой осторожностью. В лесах, в партизанских отрядах, им вообще на связь не выйти, он положил руку на плечо Меира:
Не волнуйтесь. Эстер, скорее всего, спаслась, и воюет врачом. Она знает волну Блетчли-парка. Доберется до передатчика, и мы ей сообщим, что близнецы живут в Требнице. Дяде Хаиму не надо ехать в Европу, Меир мотнул головой:
Никто его и близко к десанту не подпустит. Ему седьмой десяток идет, глядя на Марлен Дитрих, Джон тоже подумал об Эстер. Он вспоминал длинные ноги, жаркие, круглые колени, распущенные волосы, падавшие ему на плечо:
Она сказала, что не любит меня. Тогда, в Венло. И Роза меня не любила, она только на Монаха смотрит, Джон оборвал себя:
Хватит. Лететь в Польшу тебе нельзя, из соображений безопасности. Да и где искать Звезду? От документов сестры Миллер она еще в Праге избавилась. Мы не знаем, какие у нее теперь бумаги, если они вообще имеются, о человеке, изображенном на эскизе художника, они знали еще меньше.
В общем, как я и предполагал, подытожил Питер, один из братьев Вороновых, моих кузенов, выполняет задания советской разведки, в рейхе. К Бору он явился по приказу Москвы, а вовсе не затем, чтобы организовывать бегство евреев, почти всю общину Дании спасли, переправив людей на лодках, через Эресунн, в Швецию:
Он бороду отрастил, заметил Питер, изобразил акцент, в немецком языке, Меир хмыкнул: