Вы отдыхаете, Стивен пошел на базар, где еще работали продавцы. Иногда, ему и там удавалось потаскать мешки. С мужем рассчитывались деньгами, или провизией. Дома Лиза вынула мешочек, маша, отложенный на черный день. Стивен возвращался домой голодным, надо было его покормить. Они спали в одной, маленькой конурке, и мылись в деревянной пристройке. Комнаты по соседству товарищ Ахметов сдавал за деньги. Люди исчезали и появлялись. Никто не интересовался бессловесным калекой, и высокой, худой девушкой, с замотанным платком головой.
Сейчас Лиза сидела без платка. Неожиданный выходной обернулся и приятными вещами. Она согрела воды в котле, и, как следует, помылась. Вытянув ноги, Лиза завернула подол платья. Пахло вареной фасолью, она облизнулась:
Нет, нет, обед для Стивена. Сделаешь себе чаю, лепешки еще остались, чай они получали спитый, но Лиза два или три раза заливала его кипятком. Лепешки были вчерашние, почти свежие. Она вспомнила мороженое, на улице Горького:
Я пломбир с Мартой в первый раз ела, в тридцать шестом году. Я даже обертку сохранила. Я тогда с товарищем Вороновым познакомилась, полковник Воронов погиб, а Стивен, как боялась Лиза, оказавшись за границей, вежливо сказал бы, что дальше им не по пути.
Я ему не жена, репродуктор на углу улицы захрипел, он дворянин, аристократ, а я еле-еле по-немецки говорю. Английского языка я не знаю. Его покойная жена университет закончила, а я только летное училище, Лиза не представляла себе, что она будет делать в Британии:
Летать, наверное, неуверенно подумала она, мы союзники. Меня, наверное, пустят за штурвал, ясным было одно. В СССР им обратной дороги не оставалось.
Сунув ложку в котелок, она застыдила себя:
Ты только полдня работала, не объедай Стивена, над кварталом разносился уверенный голос диктора. Лиза прислушалась. Вечерняя сводка тоже оказалась отличной. Повторили новости об освобождении Киева, в Керчи высадили десант. Партизаны пустили под откос военный эшелон немцев, летчики сбили два десятка машин противника. Лиза почувствовала тоску:
Я два года за штурвал не садилась. Подняться бы в небо. Стивен полетит, обязательно. Он героический человек, стойкий, как его предки, муж рассказал Лизе о семье. В темнеющем небе кружился большой, черный ворон. Мягко хлопая крыльями, птица устроилась на дереве. Воробьи, испуганно, шмыгнули прочь. Лиза даже рассмеялась.
Когда товарищ Ахметов привел их в домик, он махнул рукой:
Абрикосы можете собирать, бесплатно. Здесь такого добра много, в прошлом месяце Лиза каждый день позволяла себе спелый, сладкий абрикос. Она откладывала фрукты для мужа, и ухитрилась засушить пару мешочков. Провизия могла пригодиться в Иране:
Надо как-то пройти тысячу километров до Тегерана. Но, может быть, там есть поезда. Проберемся зайцами в вагон, подвинув фасоль, Лиза принесла чайник. Рынок закрывался в семь, Стивен скоро должен был вернуться. Утром, в суете чайханы, они не успели перекинуться даже парой слов.
Третьего ноября севернее Киева добровольно сдался в плен командир роты немецкой пехотной дивизии лейтенант Карл П, сводка продолжалась:
Пленный заявил:
Мы не ожидали такого стремительного наступления русских. Настроение не только солдат, но и большинства офицеров, с которыми мне приходилось встречаться, чрезвычайно подавленное. Мы все видим, как приближается развязка, Лиза пожелала: «Скорей бы».
Калитка скрипнула, она, не думая, потянула к себе платок. Стивен остановился. В сумерках переливался огонь в очаге. Черные, вороные волосы, падали ей на плечи. Немного покраснев, Лиза опустила подол платья. Он успел увидеть стройные, белые колени. Сверху, с дерева, закаркал ворон, полковник усмехнулся:
Папа говорил, что ворон, к счастью прилетает. Правильно я сделал, что летчиков послушал, Лиза сразу захлопотала с едой, Стивен улыбнулся:
Я тебе принес кое-что, пломбир продавали по коммерческим ценам, однако Ворон решил:
Черт с ним. Все равно, рубли нам скоро не понадобятся, боясь, что мороженое растает, он почти бежал домой.
Серо-голубые глаза блеснули радостью, она спохватилась:
Но я не могу все съесть. Я должна тебе оставить, он, мягко, коснулся протезом длинных, таких знакомых пальцев: «Ешь и слушай меня». Стивен давно обещал себе, приехав в Лондон, поселиться с Лизой в Мэйфере:
Серо-голубые глаза блеснули радостью, она спохватилась:
Но я не могу все съесть. Я должна тебе оставить, он, мягко, коснулся протезом длинных, таких знакомых пальцев: «Ешь и слушай меня». Стивен давно обещал себе, приехав в Лондон, поселиться с Лизой в Мэйфере:
Сниму номер в «Лэнгхеме», или «Кларижде», отвезу ее в магазины, поужинаем в лучших ресторанах, полковник ожидал, что Лиза не захочет стать его женой:
Я ей не муж. Она со мной из чувства долга живет. То есть даже не живет. Она встретит какого-молодого офицера, красивого, богатого. Джона, например, кисло подумал Ворон о кузене:
Он, в конце концов, герцог, а Питер пятый по богатству человек в стране. И лица у них, наверное, не напоминают картины Пикассо, Пикассо Стивен видел в Испании. Он даже не знал, живы ли кузены:
Может быть, они женились оба. Но Лиза от меня, все равно, уйдет. Доживу жизнь вдовцом, с Густи. Кому я такой нужен, на алых губах таяло мороженое, она блаженно жмурила глаза.
Летчики оказались разговорчивыми. Часть базировалась на военном аэродроме в Яшлыке, в тридцати пяти километрах от Ашхабада на восток. До границы от поселка было рукой подать.
Стивен ловко управлялся с ложкой. Фасоль только отдаленно пахла мясом, но лепешки были горячими, и Лиза не пожалела перца:
В Италии войска сейчас хорошо едят, Стивен скрыл вздох, бедная Констанца, не надо было тогда ее к Муссолини отпускать, за обедом, он, быстро, рассказал Лизе о болтовне авиаторов.
В полку летали на истребителях Як-1, которые Стивен отлично знал, однако одноместные машины им не пригодились бы. Кроме Яков, на аэродроме стояли транспортные самолеты Як-6, рассчитанные на экипаж из двух человек. Лиза открыла рот, Стивен поднял протез:
За штурвал сяду я. Машина известная, модификация дугласа, он перехватил взгляд, брошенный Лизой на черную кожу:
Женщинам за штурвалом не место, твердо заявил Ворон, и у тебя нет боевого опыта.
Он отставил миску:
Спорить больше не о чем. Я решил, так оно и будет, Лиза сказала себе:
Он ас, опытный летчик, а ты девчонка. Но я водила транспортные машины, и в училище, и в Энгельсе, она только, робко, поинтересовалась: «Когда?».
Завтра, подмигнул ей Стивен, они у заведующего не только мясо и фрукты брали, но и ящики с водкой в виллис таскали. У них застолье ожидается. На аэродром мы с тобой легко проберемся, Лиза, мысленно, подсчитала деньги. На попутку до Яшлыка хватало. Поселок стоял на красноводской ветке, но по ней пригородные поезда не ходили.
Она обсасывала деревянную палочку от мороженого:
Стивен прав. Самолет простой в управлении, перелетим границу, и поминай, как звали, на небе высыпали яркие, южные звезды. От Лизы сладко пахло мороженым, она все не выпускала проклятую палочку. Стивен, резко, поднялся:
Я спать иду. Завтра надо рано встать, собраться, нырнув в низкий, темный дверной проем, тяжело дыша, он прислонился к стене. Подождав, пока стихнет боль, сдержав ругательство, Ворон пошел в каморку.
Фирюза
Главная и единственная улица поселка упиралась в мощные, железные ворота, выкрашенные в зеленый цвет, с пятиконечными звездами. В двух будках охраны круглосуточно дежурили пограничники. Со склонов холмов, из соснового леса, даже без бинокля виднелась территория Ирана.
Проезд и проход в ущелье посторонним давно запретили. Горная, холодная река Фирюзинка текла в гранитных набережных. Среди зарослей самшита и тиса, выложенных мрамором дорожек и резных беседок, поднимались дачные особняки центрального комитета партии.
Обед накрыли на свежем воздухе, под звездами, рядом с бухарскими изразцами бассейна. В тихой воде, отражались звезды. Ветер едва колыхал шелк шатра. Беседку тоже окутывали тонкие занавеси. Внутри мерцала старомодная, керосиновая лампа. Вокруг огня вились мотыльки. Трепетали белые крылья ночных бабочек. Из медного кувшинчика пахло жаркими пряностями, хорошим, бразильским кофе. В фаянсовой, глазированной пиале возвышалась горка орехов и сушеных абрикосов. Сильные пальцы взяли миндаль:
Яша рассказывал, что на сотню безобидных косточек попадается одна, ядовитая, Эйтингон разгрыз орех, с синильной кислотой. Цианистый калий пахнет горьким миндалем, он подозревал, что руководство гитлеровской Германии сейчас навещает дантистов: