Он сможет стать великим музыкантом, замечала пожилая женщина, как его отец бы стал, если бы ни война Эстер вспомнила дочку господина Франка, Анну, присматривавшую за близнецами, в Амстердаме:
Господин Франк нас предупредил, чтобы мы домой не возвращались, что Давида арестовали. Что с его семьей, где они сейчас на склоне холма пригревало летнее, яркое солнце. Эстер, невольно, закрыла глаза:
Мальчики любили лето. Мы ездили на море, они по воде шлепали, строили замки из песка. Осенью им восемь лет исполнится. Три года мы не виделись Иосиф и Шмуэль снились ей почти каждую ночь. Она ворочалась, стирая слезы со щек:
Иосиф любит в постели поваляться, а Шмуэль рано встает. Шмуэль чихает, когда цветет сирень. Они оба любят шоколадное мороженое, а мятные леденцы едят, только когда других конфет нет всхлипывая, Эстер улыбалась:
У них свой язык, тайный. Они, наверное, до сих пор так говорят, между собой. Я их найду, всю Европу переверну, но найду она очнулась от прикосновения к плечу:
Командир, концерт объявили надо было беречь батарею, но Эстер решила:
Ладно. Ребята давно ничего не слышали. Немцы в лагерях оркестры держат, мерзавцы. Заставляют заключенных играть еврейские мелодии концерт оказался американским. Ребята захлопали, услышав голос диктора, на идиш:
С вами Нью-Йорк. Артисты поют для наших доблестных солдат и офицеров, сражающихся в Европе и на Тихом океане концерт устраивало знакомое Эстер еврейское радио:
Мы с Аароном и Меиром слушали их программы, в детстве раздались первые такты «Тум-балалайки». Девушка, весело, сказала:
Вспомним песню наших мам и бабушек зазвучала музыка, над толпой бойцов взлетел высокий, истерический голос:
Они поют, поют одна из девушек вытащила пистолет, они поют и танцуют, а нас сжигают в печах! Где были американцы, когда моего мужа расстреляли нацисты, где они были, когда у меня на селекции вырвали сына, и увели его налево она рыдала, широко раскрыв рот. Эстер вспомнила:
Три года ее мальчику было. Она из лагеря бежала, весной девушка крикнула:
Нас убивали, как скот, а остальные стояли в стороне, и до сих пор стоят пуля зазвенела, ударившись о металл передатчика. У девушки выбили пистолет, она кусала губы:
Ненавижу их, ненавижу. Они хуже нацистов, они убили нас бездействием и молчанием Эстер, пройдя к девушке, отвесила ей пощечину:
Успокойся! Если погибнет рация, мы не сможем связаться с Варшавой, не сможем узнать о восстании она раскрыла руки: «Иди сюда, милая». Девушка плакала у нее на плече, Эстер шептала:
Я все понимаю. Надо потерпеть, немного осталось Эстер вздрогнула от глубокого, низкого голоса следующей певицы:
Меня зовут мисс Ирена Фогель. Мне посчастливилось спастись, уехать из Берлина, до начала войны. Если бы ни люди, спасавшие евреев, я бы не выжила. В Европе сражаются партизаны, те, кто геройски борется с нацизмом, за линией фронта. Я посвящаю песню, созданную в гетто, всем, кто отдал свои жизни, на войне она помолчала:
Мой жених сейчас в Европе, и даже его отец воюет, несмотря на возраст. Я хочу, чтобы все мы вспомнили погибших людей, и подумали о тех, кто выжил, и будет жить девушка добавила:
Брат моего жениха, капитан военно-морского флота США, раввин Аарон Горовиц погиб в прошлом году, на Тихом океане, посмертно получив Медаль Почета Эстер застыла. Бойцы расступились, по рядам пронесся шепоток. Эстер знала песню:
Мы в Варшаве ее пели над притихшими людьми гремело глубокое, гневное контральто мисс Фогель:
Соберёмся мы со всех концов земли,
Зубы, сжав от боли, скажем: «Мы пришли!»
И где сейчас на землю льётся наша кровь,
Встанет дух наш, встанет сила наша вновь,
Эстер, не двигаясь, дослушала песню до конца:
Аарона больше нет, нет радио умолкло. Она не заметила, как кто-то нажал на кнопку:
Аарона нет Эстер не верила тому, что услышала. Она даже не подумала, что мисс Фогель невеста Меира. Эстер вспоминала старшего брата:
В Амстердаме мы виделись, в последний раз. Мы тогда все обнялись, как будто знали она не могла позволить себе слезы:
Потом, все потом. Сначала дело Циона дергала ее за рукав рубашки:
Тетя, простите, что я вам не сказала племянница плакала:
Тетя, простите, что я вам не сказала племянница плакала:
Я не знала, как. У рава Горовица сын остался, тоже Аарон Эстер, безучастно, подумала:
Мальчик после гибели Аарона родился. Иначе бы так не назвали. Сирота, еще один сирота она стряхнула руку Ционы: «Погоди».
Глубоко вздохнув, Эстер велела бойцам: «Приведите сюда пленных».
Эстер приказала принести в лазарет все керосиновые лампы. Обычно она делала операции, пользуясь всего двумя, но сейчас ей нужен был яркий, постоянный свет. Она запретила Ционе присутствовать в госпитале:
У тебя нет навыков медицинской сестры. Нечего тебе здесь делать опять заметив под глазами племянницы темные круги, Эстер подумала:
Может быть, с Конрадом поговорить? Но мужчины никогда на такое внимания не обращают. Давид врач, а он понял, что я ребенка жду, только когда я ему сама сказала. Меня тоже часто тошнило племянница ела очень мало. Девушка часто не приходила к немецким, полевым печам, где дежурные раздавали дневной паек:
Она похудела, с того времени, как в отряд попала. Похудела, притихла Циона не видела, как расстреливали немцев. Эстер не собиралась устраивать показательных казней. Некоторые командиры Армии Крайовой считали такие мероприятия, как выражались на совещаниях, важными для поддержания боевого духа партизан:
Еще чего не хватало Эстер, в холщовом халате и переднике, оперлась длинными, чисто вымытыми пальцами, об операционный стол, мы не палачи, а бойцы, пусть и не регулярной армии она не хотела сама участвовать в расстреле. Эстер была благодарна пану Конраду. Когда доктор Горовиц отдала распоряжение привести немцев, Блау коснулся ее руки:
Пани Звезда, идите. Вы только что узнали, что брата потеряли темные глаза Блау грустно взглянули на нее, мне очень жаль, что так все получилось. Я обо всем позабочусь тела немцев зарыли в ближнем перелеске:
Я приказала их расстрелять потому, что хотела отомстить за Аарона свет от ламп перекрещивался на застеленном чистой тканью изголовье топчана, я потеряла самообладание, на мгновение. Аарона таким не вернешь. Но я не могла иначе, и надо было что-то делать, с пленными на время операции Эстер оставила Блау временно исполняющим обязанности командира отряда:
Потом поговорю с Ционой. Если она беременна, нечего ей с партизанами оставаться. Найду для нее какое-нибудь спокойное место, пусть Блау ее туда отвезет. Он обрадуется, когда о ребенке узнает. Он Циону любит, глаз с нее не сводит в отряде пили натуральный, трофейный кофе. Пан Конрад заметил:
Циона кофе любит. Пока мы сюда из Будапешта добирались, я спекулянтов избегал. Не хотел в гестапо попасть, с нашим грузом Блау сам варил Ционе кофе, и настаивал, чтобы она поела:
Он ее за руку держит, когда думает, что никто не видит Эстер, несмотря ни на что, улыбнулась, хороший он человек, повезло Ционе. Если бы и она его любила А я, с Давидом? спросила себя доктор Горовиц:
Тоже целовала, а он щеку подставлял. Но бывает ли по-другому она зажгла последнюю перед операцией папиросу. В немецкой, стальной фляге, рядом с инструментами, она держала крепкий, сладкий кофе:
Джон меня любил, а я его нет Эстер смотрела на бритый череп доктора Судакова, размеченный химическим карандашом, а с Монахом все от одиночества случилось. После войны, я, наверное, встречу, кого-нибудь тикали немецкие, офицерские часы. Эстер всегда снимала хронометр, перед операциями.
Обычно трепанация черепа не требовала общей анестезии, пациент не чувствовал боли, однако Эстер не хотела, чтобы Авраам волновался:
Он крепкий человек, здоровый. Мы его к столу привязали, но не надо риска доктор Судаков, покорно, выпил немецкие порошки. Серые глаза немного покраснели. Ребята в мужской землянке сказали, что он плачет по ночам:
Тихо, командир, но мы, все равно, слышим. Он, наверное, что-то понимает, бедняга, но сказать не может на последнем осмотре, перед операцией, Авраам взял руку Эстер. Губы мужчины задвигались, он попытался что-то сказать. Эстер услышала только обрывки латинской молитвы.
Ничего, милый она обняла Авраама, ничего, скоро все закончится. Ты вспомнишь, кто ты такой она глубоко затянулась папиросой. Больной спокойно, размеренно дышал:
Он вспомнит, где близнецы, обязательно. Он тоже не знает, что с Виллемом случилось. Только Волк знает, а где его искать Эстер хотела связаться с Лондоном после операции. Она не знала, что услышит, вызывая Блетчли-парк: