Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая - Нелли Шульман 12 стр.


 Я где-то их оставил, но где? Передал знакомому, священнику, или послушнику. Потом куда-то пошел  дальше все покрывала белесая пелена. Он чувствовал боль в голове, сначала резкую, а потом тупую, ощущал холод, пробирающийся под рясу. Застучав зубами, Виллем разомкнул губы:

 Кузина Эстер, где я  он понял, что лежит на носилках, в полутемном шалаше:

 Мы такие шалаши детьми строили, в скаутах. У нас текла река, горная, порожистая. Амель называлась  он опять нахмурился:

 Или не Амель, другая река. Еще было озеро, море  он помнил пляж, белого песка:

 Мы с Элизой и родителями в Остенде ездили. Или не в Остенде  кузина Эстер, ласково, коснулась его плеча:

 Послушайте меня, кузен Авраам  Виллем помотал головой, сразу об этом пожалев. Затылок разломило тупой болью, Эстер попросила:

 Не двигайтесь, пожалуйста. Я вам недавно сделала операцию. У вас пуля в голове застряла, вы больше года провели, потеряв память. Но сейчас все хорошо  у нее была уверенная, надежная рука с длинными пальцами.

От входа в шалаш доносились распоряжения Блау. Оставаться на поляне было опасно, но разведчики нашли неподалеку отличное ущелье. Эстер приказала перевести отряд в тамошние пещеры, и послать гонцов в соседние отряды, предупреждая о возможном появлении русских. Почти весь отряд снялся с места, Авраама переносили последним, в сопровождении Эстер. Временные шалаши давно разобрали, оставив один, где лежал больной. Кроме следов от кострищ, на поляне больше ничего не выдавало присутствия здесь партизан.

Эстер поднесла к губам кузена немецкую флягу:

 Сладкий кофе. Немного вам можно  Виллем почти забыл вкус кофе:

 Даже не помню, когда я его пил, в последний раз. Хотя нет, помню. В Аушвице. Но откуда я мог достать кофе, в Аушвице  выслушав кузину, он поморгал рыжими ресницами:

 Нет, все не так. Я уехал из лагеря с детьми, а кузен Авраам остался, под именем Войтека Вольского  ветки зашуршали, Виллем увидел знакомое лицо:

 Он подтвердит,  обрадовался мужчина,  это капо барака, где Авраам сидел. Пан Конрад Блау, по прозвищу Копыто. Он обещал помочь Максиму бежать из лагеря  Виллем добавил:

 Максим еще один наш родственник  кузина кивнула:

 Я знаю. Пан Конрад сдержал обещание  Виллем заметил, что кузина и Копыто обменялись быстрым взглядом.

 Интересно, как Копыто сюда попал,  подумал Виллем,  тоже, что ли, из лагеря бежал? Или его освободили? Он уголовник, к ним немцы по-другому относятся. Но почему он с партизанами? Он вор, торговец краденым, что ему здесь делать  он почувствовал, что хочет спать:

 Кузина Эстер сказала, что меня ранили, что я год скитался по стране. Надо вспомнить, где я оставил группу, из Мон-Сен-Мартена. Там ее мальчики, Иосиф и Шмуэль  Виллем слегка улыбнулся,  отличные у нее парни. На нее похожи, как две капли воды  он устало закрыл глаза: «Я посплю, и все вспомню, обязательно».

У выхода из шалаша Эстер посмотрела на хронометр:

 Незачем вам здесь болтаться, пан Конрад  поляну заливало закатное солнце,  забирайте Циону и остальных, поднимайтесь наверх, к пещере  у Блау отросла борода. Несмотря на форму вермахта, немецкий автомат на плече и гранаты у пояса, пан Конрад напомнил Эстер раввинов, виденных ей в Эсноге, во время развода:

 Теперь заметно, что у Блау еврейская кровь есть  пан Конрад, недоуменно, сказал:

 Он до сих пор считает, что он Виллем, пани Звезда  Эстер вздернула бровь:

 Три дня с операции прошло. Опухоль спадает, но выздоровление может затянуться  она скрыла вздох:

 Мне надо узнать, где мальчики. Ладно, когда отряд уйдет, станет безопасно, и я при оружии  поляна помещалась на склоне уединенного, поросшего соснами холма. Мягкий, сухой мох пружинил под ногами, внизу тек чистый ручеек. Девушки собирали лесную малину и орехи, кто-то из парней нашел гнездо диких пчел.

 Провизию вы мне оставите,  велела Звезда пану Конраду,  я не хочу трогать Авраама с места, пока он окончательно в себя не пришел. Устраивайтесь наверху  она махнула в сторону гор,  я и Авраам к вам присоединимся, позже  Блау обещал, каждый день, присылать гонца:

 Не беспокойтесь,  уверила его Эстер,  думаю, недели на выздоровление доктора Судакова хватит. За Ционой присматривайте  Блау, в который раз, обещал себе поговорить с женой, как он называл, про себя, Циону:

 Я ее старше, опытней. Я объясню, что так для всех лучше. Никому отродье нациста не нужно, и ей, в первую очередь  Эстер тоже напомнила себе, что надо, до отъезда в столицу, посидеть с племянницей:

 Но сначала надо об Аврааме позаботиться  пожав ей руку, Блау порылся в кармане рубашки:

 Я малины собрал, для Ционы  он, немного, покраснел,  возьмите, пани Звезда. Аврааму, наверное, сейчас сладкое полезно. Для мозга,  добавил Блау,  Гитлер сладкого не ест, говорят. Поэтому он такой дурак.  Эстер расхохоталась: «Верно».

Шаги Блау стихли среди деревьев, она нырнула в шалаш. Авраам спал, повернувшись на бок, слегка посапывая. Эстер, медленно, разжевала ягоду. Доктор Горовиц провела ладонью, по небритой, в рыжей щетине щеке мужчины:

 Кажется, статья у меня не получится. Жаль,  она устроилась под боком у кузена,  случай интересный. Только методы лечения у меня сомнительные  в шалаше пахло нагретой хвоей. Сонно пробормотав что-то, Авраам придвинул ее к себе. Свернувшись в клубочек, слушая, как бьется его сердце, Эстер поняла, что опять улыбается: «Он все вспомнит, я уверена».


Ему еще никогда не было так тепло. Виллем не хотел открывать глаза:

 Наверное, просто сон. Сейчас все закончится, опять придет холод, боль  он прикоснулся губами к мягкому, нежному:

 Я помню, помню, что это  он услышал близкий треск дров в костре, повеяло ароматом леса:

 Словно в детстве, когда мы с ребятами на холмы убегали  его окутала жаркая, темная южная ночь. Издалека кричали, хлопали крыльями птицы, небо усеивали крупные, близкие звезды. Звенела гитара, у огня, поднимающегося вверх, уходящего к яркому серпу луны. Рядом шуршали волны:

 Пятнадцать лет мне исполнилось. Или четырнадцать  он попытался вспомнить, как звали девушку:

 Нет, я забыл  с сожалением подумал доктор Судаков,  она моей ровесницей оказалась. Мы тогда весь Израиль прошли, из конца в конец, с палатками. Ночевали в кибуцах, в полях. Она в Дгании жила, на берегу Кинерета. Песня, она пела мне песню  он понял, что улыбается. Ласковый женский голос шептал в его ухо знакомые слова. Он велел себе не поднимать веки:

 Если это сон, пусть он продолжится вечно  Авраам обнял женщину. Она говорила на иврите с каким-то акцентом:

 Не как у Розы, нет. Кажется, она из Британии, или Америки. У Аарона похожий акцент  он провел губами по сладкой, стройной шее. Коротко стриженые волосы щекотали его щеку:

 Девушка обещает сшить парню рубашку  Авраам целовал сухие губы:

 Я построю для тебя дом, обязательно. Я давно тебя искал, так давно  он вспомнил Регину и Розу:

 Они меня не любили. А она, кто бы она ни была, любит  он был уверен в этом точно так же, как в том, что его зовут доктор Авраам Судаков:

 Мне тридцать два  целуя ее, медленно расстегивая пуговицы рубашки, Авраам повторил:

 Тридцать два, весной исполнилось. Сейчас лето, кажется. Из Аушвица я с детьми в феврале уехал. Точно, еще снег лежал. Мы с Виллемом поменялись одеждой, Виллем остался в лагере, в польском бараке, под именем Вольского. И Максим остался. Максим знал, что у Копыта мать еврейка, а Копыто все скрывал. Что с ними сейчас, со всеми  Авраам старался вспомнить, что случилось с детьми из Мон-Сен-Мартена:

 До Кракова я их довез, но что потом было? Я пошел к Шиндлеру, мы пили. Он девушек пригласил, я с подружкой Гета в спальне заперся. Явился сам Гет. Он в меня стрелял, я в окно выпрыгнул  Авраам, внезапно, ощутил боль в голове, страшный, пронизывающий холод:

 Не хочу о таком думать. Но надо вспомнить, где дети, обязательно. В группе были мальчишки кузины Эстер. Да, все правильно, Леон в столицу отправился, помогать с восстанием, а я подставился под облаву, как Вольский. Когда мы уезжали из лагеря, меня комендант Хёсс к себе пригласил. Зачем?  этого доктор Судаков не помнил, как не мог он вспомнить, что случилось с малышами, из Мон-Сен-Мартена:

 Надо подумать, только не сейчас  сейчас он ни о чем не мог думать, кроме той, что была рядом. Она хихикнула:

 Подожди, не торопись  Авраам пробормотал:

 Не могу. Не могу ждать, и не буду. Иди, иди сюда  она коснулась, губами его закрытых глаз:

 Ты был ранен. Я сама все сделаю, слушайся меня, пожалуйста  Авраам, с готовностью, отозвался:

 Хоть всю оставшуюся жизнь, любовь моя. Всегда буду слушаться  у нее была худая спина, острые, выступающие лопатки, маленькая грудь, поместившаяся в его ладони. Он понял, что женщина одного с ним роста:

Назад Дальше