И сюда успел, мерзавец, подумал герцог, очень надеюсь, что обратно в Берлин он поедет в гробу. Лучше, чтобы я его лично расстрелял Джон понимал, что его снимки разослали по всей Германии, и оккупированным территориям:
Если меня в плен возьмут, фон Рабе меня не упустит Адам посмотрел на хронометр:
Допьем кофе и пора двигаться они с Серым Волком обнаружили, что родились в один год. Девиз начал воевать раньше, осенью тридцать девятого.
Я в сороковом, под Дюнкерком Джон закрутил горлышко фляги, в танковых войсках. Потом была Северная Африка, Бирма Адам подтолкнул его в бок:
Ты не женат и не помолвлен даже, что ли?
Джон помолчал:
Был помолвлен он поднялся, поляк смутился:
Извини герцог рассовал по карманам куртки флягу и сигареты:
Почти пять вечера. Надеюсь, мы скоро из-под земли вылезем Адам уверил его:
Не больше километра осталось в темноте запищали крысы, до них донесся дальний звук шагов. Прижавшись к стене, потушив фонарик, Джон шепнул Адаму:
Подпустим их поближе. Не стоит сразу стрелять, может быть, это свои автоматная очередь прошила сырую тьму, зазвенели осколки камней. Они с Адамом ответили на огонь.
Доктор Судаков навещал Варшаву восемь лет назад, но, несмотря на развалины, вдоль улиц, он видел, что идет по знакомым местам.
Они с Эстер оставили генерала Бора на Крохмальной, где до войны стоял детский дом пана доктора, Генрика Гольдшмидта. Врача, с подопечными, по словам Эстер, депортировали в Треблинку:
Он не бросил ребятишек, до конца, заметила жена, как положено Авраам, опять, почувствовал вину:
Но я не мог уехать с малышами в обитель, спрятаться за их спины. Идет война, я обязан воевать он так и сказал жене. Эстер пожала большую, натруженную ладонь:
Я все понимаю, милый. Я сама в Польшу отправилась, а Элиза покойница за детьми присматривала. Хотя мы могли бы в Британию уйти, с рыбаками Эстер, успокаивающе, добавила:
Ничего. Сегодня вечером увидим Джона, узнаем, где мальчишки она не боялась встречи с герцогом:
Что было, то прошло. Джон меня любил, но, то дело давнее. Он обрадуется, что Авраам жив, что Циона нашлась. Джону год остался до тридцати. Он, наверное, помолвлен с кем-то, в Британии генерал Бор приглашал Эстер принять участие в трибунале. Доктор Горовиц отказалась:
Это дело варшавского штаба, объяснила женщина, я, хоть и была личной связной генерала Ровецкого, но не след мне в такое влезать она была уверена, что предателей не пощадят:
Ровецкого немцы, наверное, расстреляли давно по пути к Банковской площади, они прошли мимо разрушенного здания еврейской гимназии, где, в тридцать шестом году, выступал доктор Судаков.
Я здесь познакомился с покойной мадемуазель Аржан Авраам смотрел на обвалившиеся, обгоревшие камни, она тоже воспитанницей доктора была. Я ее в Израиль приглашал Эстер не выпускала руки мужа: «Она тебе нравилась».
Было такое, признал доктор Судаков, однако сейчас я понимаю, что ничего бы не получилось, как с Региной. Надеюсь, она в безопасности, и Наримуне тоже с Японией, из-за войны, никакой связи не существовало. Эстер прижалась щекой к его плечу:
Я любила ее съемки в журналах рассматривать. После войны я куплю все журналы, которые вышли, за четыре года. И еще долго брюки носить не буду, Эстер, отчего-то, захотелось надеть шелковое платье, и туфли, на высоких каблуках:
Джон меня водил танцевать, в Амстердаме, в отель «Европа». Потом в здание гестапо вселилось. Генрих в гостинице жил Эстер беспокоилась за дорогого друга, но, до встречи с Джоном, узнать о судьбе берлинской группы не представлялось возможным.
Платье и туфли, здесь взять негде они с Авраамом стояли на расчищенной площадке, перед баррикадой, перегораживающей Сенаторскую улицу.
В штабе восстания, на Банковской площади, им выдали направление на склад. Эстер, с удовольствием, сбросила форму вермахта, хотя многие солдаты Армии Крайовой, ходили именно в ней, повязывая на рукав мундира красно-белую ленту:
Все равно, не могу призналась Эстер мужу, противно в руки брать немецкие тряпки на складе они получили старую польскую форму, времен начала войны, цвета хаки. Эстер застегивала пуговицы рубашки:
Аарон покойный говорил, что у вас в Израиле, то есть у нас женщина улыбнулась, и кафе есть, и танцы завели Авраам, наклонившись, коснулся губами светлых прядей, на ее затылке:
Все равно, не могу призналась Эстер мужу, противно в руки брать немецкие тряпки на складе они получили старую польскую форму, времен начала войны, цвета хаки. Эстер застегивала пуговицы рубашки:
Аарон покойный говорил, что у вас в Израиле, то есть у нас женщина улыбнулась, и кафе есть, и танцы завели Авраам, наклонившись, коснулся губами светлых прядей, на ее затылке:
Завели. Я, между прочим, неплохо танцую он вспомнил стук каблуков Розы по деревянному полу кафе, в Тель-Авиве, сладкий, пряный запах волос, соленый ветер, с моря, когда мы окажемся дома, я тебя, непременно, поведу куда-нибудь на складе их снабдили запиской, в подвальные казармы Армии. Сержант, заведующий, заметил:
Вам найдут закуток. Если хотите он указал на рукописную афишку, то сегодня пан Фогг устраивает вечер танго, в кафе на Сенаторской улице Эстер подняла бровь: «В кафе?»
У нас и кино показывают, обиженно отозвался поляк, довоенное кафе оказалось площадкой, под открытым, вечерним небом. Сенаторская была совсем рядом с Банковской площадью. Повстанцы надежно удерживали район, беспокоиться об атаке немцев было незачем:
Сходим, и вернемся в штаб, сказала Эстер мужу, к тому времени и Джон подтянется, и генерал Бор освободится она оставила начальнику штаба армии отчет, о последних боях отряда:
Блау не полезет на рожон, Эстер, задумчиво, погрызла ручку, я ему приказала не ввязываться в стычки с русскими. Пусть сидит тихо, ждет нашего возвращения они с начальником штаба поработали с картой. Эстер считала, что русские, замедлив продвижение на запад, повернут в Словакию:
Они помогут местному восстанию, в отличие от польского тем не менее, план операции «Буря» оставался в силе. По дороге на Сенаторскую улицу Авраам думал о датах:
Четырнадцатого августа начинается восстание в Лодзи. Меньше, чем через неделю. Но непонятно, что случится с Краковом Эстер принимала участие в расширенном заседании штаба, посвященном будущему краковскому восстанию. Командование Армии Крайовой пока не решило, что делать с городом, резиденцией главы генерал-губернаторства, Ганса Франка. Краков кишел войсками вермахта, и эсэсовцами, а у отрядов Армии Крайовой отчаянно не хватало оружия:
Кроме того, архиепископ Сапега, по слухам, против восстания вспомнил Авраам:
Надо вернуться в Краков, если Джон не знает, где дети. Увидеться с Оскаром, сходить в епископский дворец. Надо извиниться перед Джоном, я тогда вспылил покосившись на Эстер, Авраам, вслух, заметил:
Это, наверное, пан Фогг. Сержант сказал, что он до войны известным певцом был закатное, мягкое солнце заливало площадку золотым светом. За столиками сидели парни, с девушками, в военной форме. Официант, в длинном переднике, разносил лимонад, и печенья. Эстер взяла одно, с тарелки:
Ячменное. Сейчас вся Варшава ячмень будет есть. Впрочем, сахара они не пожалели увидев в штабе плакаты с фамилией русского коллаборациониста, оберштурмбанфюрера СС, Воронцова-Вельяминова, Авраам сказал жене:
Жаль, что описания нет. Может быть, это мерзавец, которого я пристрелил. Странно, я всегда считал, что Теодор один с такой фамилией остался Эстер, презрительно, отозвалась:
Он мог придумать себе дворянскую родословную, воспользоваться чужим именем. Власовцы все в монархисты лезут. После войны коллаборационистов повесят рядом с нацистами, уверяю тебя Авраам тогда решил:
Нам нельзя погибать. Мы должны найти детей, спасти их, должны свидетельствовать на процессе гитлеровской шайки. Если кто-то из них уйдет от правосудия, мы должны их найти, и пристрелить, как бешеных собак. Евреев, предавших свой народ, служа Гитлеру, мы тоже казним Эстер призналась Аврааму:
Я жалею, что пощадила Давида. Если бы я его убила, в Амстердаме, меньше бы пострадало невинных людей. Впрочем, теперь его Господь будет судить, по делам его завершила жена.
У баррикады устроилось два музыканта, со скрипкой и аккордеоном. Пан Фогг, тоже в форме Армии Крайовой, взобрался на камень:
После нашей победы понесся над улицей мягкий баритон, я всех приглашаю в мое кафе, на Маршалковской. Мы отстроим Варшаву, дамы и господа, мы будем танцевать и пить шампанское. Танго, то, что звучало в нашем городе, до войны люди поднимались из-за столиков.