Новая сенсация затмила старую. Теперь поселковые обсуждают, лишат воли или нет мужика, замахнувшегося на самое святое на «ум, честь и совесть» эпохи?
И потому, взглядывая на «варягов», принимающих вечерний моцион, кумушки уже не судят, а всего-то завистливо вздыхают в след.
Остались еще настоящие мужчины в России Этот в свою бабу чайник не швырнет
Глава 1
Молодечество
Он был близок к окончанию восьмого класса, когда на семью свалилось несчастье: погиб отец. Погиб, выполняя интернациональный долг. Его эскадрилья базировалась на военном аэродроме под Кандагаром. По нему ударили «духи» из переносного зенитного комплекса американского производства. Ударили на взлете и с близкого расстояния. Так что от самолета и экипажа остались мелкие обгоревшие обломки, перемешанные с песчаной пылью.
Конечно, прибыл на родину «груз-200». Что там, в запаянном наглухо цинковом гробу? Ни он, ни мать не увидели. Назначили смехотворную пенсию за потерю кормильца. Так сказать, в утешение.
Через месяц после похорон пришло письмо от отца: где-то уж слишком долго блудило. Если судить по дате на конверте, отец отправил письмо за день до своей гибели. Письмо, как и все предыдущие, дышало неиссякаемым оптимизмом: писал, что свой «интернациональный долг» он когда-нибудь да выполнит полностью, вернется живым-здоровым. В самом низу была приписка, адресованная сыну: «Если все-таки (не дай Бог, конечно!) что-то случится, прошу тебя, Алёшенька, об одном: иди в суворовское. Сделай, как прошу, ясно? Хочу видеть тебя офицером Как я Как твой дед и прадед».
И последние слова отца: «Побереги, пожалуйста, маму».
Он сберег это письмо. И выполнил предсмертную волю отца: после восьмилетки, собрав все необходимые документы, почти тайком от матери (она противилась, она не хотела сыну той же судьбы, что настигла отца), сдал в канцелярию Свердловского суворовского училища. Вскоре его пригласили на собеседование. Пригласили вместе с матерью. Мать расплакалась. На вопрос заместителя начальника суворовского училища, согласна ли отдать сына на ученье, тяжело вздохнув, сказала:
Не хочу Но и противиться не могу Алёшенька мой не будет мужчиной, если ослушается отца.
Парнишку зачислили без проволочек. Ну, какие там проволочки, если восьмилетку закончил с хорошими отметками, если медицинскую комиссию прошел на «ура»? Ну, ясно: повлиял факт гибели его отца в Афганистане. Мать подулась на него и перестала. Смирилась. Поняла, что сын иначе поступить не мог.
Ровно через год опять беда: не уберег маму. Уж больно незаметно подкралась болезнь и взяла мать в острые когти. Мать уходила мучительно. Сын узнал, в чем дело: как-то лечащий врач отвел в сторонку суворовца с суровым лицом, чтобы не услышали посторонние, и сообщил: мать безнадежна, у нее рак желудка, оперировать уже не имеет смысла.
Он убежал и в больничном саду, под старым тополем, приткнувшись к щербатому стволу, расплакался. Расплакался навзрыд. Ему никто не мог помочь. И утешить мальчишку тоже было некому. Он оказался мужчиной. Матери, страдавшей от нестерпимых болей, так и не показал, что знает ее страшный секрет.
Снова похороны. Сослуживцы и соседи помогли мать похоронить.
Взвод, в котором числился он, решил взять над ним шефство. Как над круглым сиротой. Начались скрытные поблажки: стали освобождать от дежурств по казарме или от уборки снега на училищном плацу. Парнишка быстро смекнул, в чем дело. И по-взрослому, мрачно нахмурившись, как это делал отец, когда на что-то сердился, заявил всем, что в опеке не нуждается и проживет без покровительства. Он не захотел, чтобы кто-то его видел слабым, то есть слюнтяем: он сильный и сможет все.
Учиться стал еще усерднее и теперь получал исключительно пятерки. Никаких нарушений дисциплины или внутреннего распорядка. Быстро повзрослев, стал мужчиной, несущим полную ответственность за себя. Как выдавалась свободная минутка, отправлялся в спортзал или на волейбольную площадку. Он, между прочим, больше всех в роте кидал вверх и ловил гирю-двухпудовку. Он был невысок, но широк и крепок в кости. И вынослив, наверное, из-за своего ослиного упрямства.
И вот пришла пора выпуска из суворовского. Экзамены позади. Впереди, через неделю последний парад на училищном плацу. В документе о среднем образовании (знает, хотя и не получил еще; получит на торжественном построении) исключительно «отлично». Значит? Карачится золотая медаль.
Май. Солнце уральское неласково, а все-таки пригревает. Черемуха отцветает, покрывая землю под собой беленькой легонькой скатёркой. Зато сирень, набрав огромные бутоны, начинает распускаться, дурманя своим запахом юные души.
Вечер. Отбой. Никому не спится. Хочется озорничать, ведь им всего-то восемнадцать! Через полуоткрытые окна с улицы несутся городские шумы: вот на перекрестных стыках прогрохотал трамвай; вот донеслись тренькания гитары и молодые голоса (суворовцы, не видя, знают: студенты политеха, находящегося неподалеку от суворовского); вот радостно и звонко защелкал-засвистел озорник-скворец (откуда, чертяга? Центр же большого города!).
Тихо скрипнула дверь спальной комнаты. Вихрастые головы, как одна, нырнули под одеяла. Это старший воспитатель, которого воспитанники боятся гораздо больше, чем самого начальника училища. Старший воспитатель проверяет, все ли воспитанники в кроватях и не сбежал ли кто. Он не входит. Он, обведя суровым взглядом кровати воспитанников, прилежно сопящих носами, тихо прикрывает дверь. Он знает, что не спят и лишь притворяются. Он делает вид, что им удалось обмануть его бдительность. Это его поблажка: мальчишки последние деньки доживают в этих стенах.
Первым высунул свой длинный и острый нос из-под одеяла Славка Смирнягин, кровать которого стоит ближе всех к двери.
Отбой! гукнул он. Опасность миновала!
Заёрзали и на других кроватях.
Олежка Караваев, неженка и единственный сын генерала-командарма второй воздушной, штаб которой дислоцируется в Челябинске, потянулся, сладко и громко зевнул.
Надоело, сказал он, не адресуясь ни к кому конкретно.
Приподнявшись на локте и повернув голову в его сторону, Славка Смирнягин спросил:
Что тебе «надоело»?
Все надоело Ать-два! Левой-правой! Вся жизнь по команде Круглые сутки И до старости?! Ну, нет!
Не в отца, вновь гукнул Славка Смирнягин. Он-то, вон, куда поднялся!
Не в отца, подтвердил, согласившись с ним, Олежка Караваев. Я в мать пошел Мы с матерью всё уже решили
Смирнягин спросил:
И отец не знает?
Не знает
Узнает врежет, бросил со своего места Колька Юрин, и будет прав.
Караваев крутнул по подушке головой.
Ну, да! Так и дался Я взрослый.
Колька Юрин захохотал.
Вздует по-взрослому, бросает он.
Не посмеет Да и мать не даст Заступится.
Все знают, что Олежку мать нещадно балует. Навещая постоянно, сует что-нибудь сладенькое и без денег на карманные расходы не оставляет. Деньги Олежка тратит по-разному: иногда подружку-школьницу водит в театр музыкальной комедии, но чаще на сигареты или даже на вино. Балуется и в роте все знают, но не докладывают командиру роты, поэтому увлечения суворовца неизвестны училищному командованию. Не попался значит, все в порядке.
Что еще вы с матерью надумали? спросил Алёшка Осинцев, молчавший все это время и думавший о чем-то своем.
Скажу, но молчок, ни слова никому.
Ха-ха-ха! рассмеялся Колька Юрин. Ты первым и растрещишь всем Трепло!
Юрин недолюбливает Олежку. Возможно, завидует, что у того отец генерал и командарм, который всюду проторит сыночку дорогу.
Олежка не обиделся.
Не нужна мне служба
Зачем перся в суворовское и занял чужое место? все также грубо спросил Колька Юрин.
Алёшка Осинцев заметил:
Приказ отца закон для сына.
Караваев обрадовался поддержке.
Вот именно! Сказал: армия из оболтуса человека сделает.
Куда навострил лыжи? спросил Алёшка.
В универ На исторический факультет, ответил Олежка Караваев.
Юрин снова съязвил:
Армия ничего не потеряет, а историческая наука вряд ли что-либо стоящее поимеет.
Олежка вдруг озлился.
Чего цепляешься? Дорогу, да, перешел? Недоумок!
Не ссорьтесь, мужики, по-взрослому сказал Алёшка Осинцев, примиряя стороны. Личное дело каждого, какую дорожку он выбирает.
Юрин уже гораздо спокойнее проворчал в ответ:
Чужое место занимал.
А я пойду в высшее танковое училище, Алёшка Осинцев потянулся сладко, так, что под крепко сколоченным телом заныла казенная кровать. Уже решил, он повернулся в сторону Юрина, а ты, Коль?
Я бы тоже, но Конкурс почему-то слишком уж. Тебе, Лёха, проще: медалист, пойдешь вне конкурса.
Алёшка заскромничал.