Так точно, товарищ майор!
Утро следующего дня. Офицеры на первой платформе железнодорожного вокзала. Подали состав фирменного поезда «Урал». Вот восьмой вагон. Пожилая, но ухоженная проводница, проверяя проездные документы офицеров, заметила:
Как с картинки
Офицеры не без удовольствия хмыкнули. Офицеры поднялись в вагон. Удивились: вагон-то «СВ», купе двухместные. Ковры мягкие кругом, зеркала, накрахмаленные шторки и салфетки шик, блеск, красота!
Через двадцать пять часов скорого пути Осинцев и Соловьев были на перроне столичного вокзала.
Глава 2
Девчонки
Они вышли с территории Кремля через Боровицкие ворота, оставив слева царь-колокол с огромным осколком от него и царь-пушку, возле которых крутились туристы, фасад Кремлевского Дворца съездов. Прошли мимо памятников. Потому что утром были и даже сфотографировались. Повосхищались русскими мастерами-умельцами, сделавшими этакие махины.
Они это лейтенанты Осинцев и Соловьев. Прежде-то шапочно были знакомы, а теперь, сначала в поезде, а потом и в Москве, сошлись близко, стали общаться накоротке, по-приятельски. Поначалу Соловьев, правда, в общении избрал покровительственный тон, менторский (как-никак из семьи, глава которой служит в политуправлении Уральского военного округа и в дружеских отношениях с самим членом военного совета), однако уже на второй день, забыв про высокомерие, сменил тональность общения. То, что парень без роду и племени, сирота, не аргумент, чтобы перед ним важничать; простоват уж очень и наивен, но это, по мнению Соловьева, пройдет со временем. Сейчас оба под впечатлением от приема в Кремле. Оно понятно: где еще столько прославленных людей увидишь генералов и маршалов? А Верховный Главнокомандующий? В телевизоре видели. Оба сошлись на том, что Верховный в телевизоре глядится лучше. Да, тоже в разговоре пришепётывает и клацает вставными челюстями, но все-таки не выглядит такой развалиной. На самом-то деле По паркету шаркает, еле волоча ноги. Заговаривается. Осинцев, поразившись, наклонился к уху Соловьева и прошептал:
Шел бы на пенсию, если сил уже нету. Зачем, скажи, так себя мучить?
Соловьев, услышав этакое, даже в лице изменился. Поозиравшись, убедившись, что, кажется, соседи не слышали крамолу, приложив палец к губам, ответно прошептал:
Тише Как можно такое вслух говорить? А услышит кто?..
Подумаешь, легкомысленно заметил Осинцев. Я же правду сказал. И сочувственно. К тому же партия учит нас правдивости
Соловьев передразнил:
Учит, учит Мало ли чему учит тебя партия.
Как это?
Соловьев раздраженно махнул рукой.
Отстань Потом В номере С глазу на глаз
Новоиспеченные лейтенанты живут в двухместном номере гостиницы «Украина», на двадцать втором этаже. Окно выходит на Москва-реку, на широченный мост через нее и на здание «СЭВ», полураскрывшего лепестки-створки. Слева, вдали видна еще одна сталинская высотка здание МИДа.
Осинцев впервые купается в такой роскоши. Чего стоит мягкая и широченная кровать (не видел он никогда такой), на которой может одновременно уместиться солдатский полувзвод. Кругом всё блестит и сияет чистотой, везде душисто. Даже в туалетной комнате. Нет, в казарменном туалете училища также опрятно (есть кому выдраить) и все-таки не такая свежесть. Долго он стоял между двух унитазов и качал в недоумении головой. Это, казалось Осинцеву, откровенное излишество. Поделился мыслью с Соловьевым. Тот в ответ расхохотался.
Деревенщина!
Осинцев сначала хотел серьезно обидеться (ну, разве он «деревенщина; он офицер Советской армии), к тому же из Свердловска, однако передумал.
Не обзывайся, только и сказал он.
Извини, Лёх и решил объяснить, второй, который пониже, не унитаз. Не вздумай нужду свою туда справить.
Нельзя, да? Тогда для чего поставлен? Если, как ты считаешь, не унитаз, то что?
Это биде.
«Бидэ? переспросил Осинцев и настороженно посмотрел на товарища. Объясни, что значит «бидэ»?
Соловьев снисходительно стал втолковывать:
Для начала: в конце слова не «э», а «е».
Ну и что с того, а?
А то! Это есть гигиеническое приспособление для женщин.
Осинцев недоверчиво хмыкнул.
Да? Лишь для женщин? Почему только для них?
Им нужнее.
Осинцев снова хмыкнул.
Что женщины в этом биде делают?
Соловьев вновь расхохотался.
Подмываются!
А-а-а Задницу, что ли, моют?
Нет, Соловьев продолжает прыскать, пытается сдерживать смех, но не может, самую интимную часть. Чтобы была всегда чистой.
А-а-а Понял А в тазике нельзя? Или в той же ванной?
Им так удобнее, снисходительно пояснил Соловьев. Гляди, он взялся за объяснение механизма действия устройства «деревенщине», женщина садится, он нажал сбоку какой-то рычажок, и снизу вверх (как в душе, только там струи льются сверху вниз) под углом устремляются водяные фонтанчики.
Осинцев качает головой и продолжает хмыкать, осматривая со всех сторон биде. Потом спрашивает:
Откуда все знаешь, Никит?
Вот, знаю
У тебя, что, дома есть это чудо?
А как же! Есть. Без биде, продолжая важничать, заметил он, не обходится ни одна приличная семья. Важное средство женской гигиены.
Еще чего!.. Намекаешь, что я не из «приличной семьи», да?
Я этого не говорю.
Осинцев сердито хмурится.
Как это не говоришь?! У нас, к примеру, этим биде и не пахло. Да и, я уверен, оно даже не у каждого москвича имеется.
У приличных
Осинцев прервал.
Опять?
Извини, Лех, Соловьев поспешил поправиться, у зажиточных обязательно есть биде.
У зажиточных, да, может быть, Осинцев согласно кивнул, но зажиточных в Советском Союзе не так уж и много. Миллионы ютятся в бараках. Ты не живал в бараках, нет? А я знаю, что это такое. В бараке не до биде. В бараке все «удобства» на улице, в «скворечнике» с «очком». Скажи им про биде и они, как и я сейчас, будут глядеть, как бараны на новые ворота.
Это было позавчера, когда они обживали элитный гостиничный номер. А сегодня
Сейчас идут вдоль Александровского сада, огибают Исторический музей и выходят на брусчатку Красной площади. Длинная цепь людей тянется к мавзолею вождя мирового пролетариата.
Осинцев предлагает:
Сходим, а?
Да, ну! Соловьев машет рукой. Поздно Запись, пожалуй, уже прекращена, он посмотрел на наручные часы. Гляди, который уже час. В другой раз.
Ты был, да? спросил Осинцев.
Был, Лёх. А ты?
Я ж, Никит, говорил, что в Москве впервые.
Соловьев предлагает:
Лучше, давай, прошвырнемся по улицам. Погуляем пешочком. Погода, гляди, как хороша.
Осинцеву, ясное дело, хочется побывать в мавзолее и глянуть на вождя, однако крыть ему нечем, поэтому легко соглашается.
Они подходят к памятнику мещанину Минину и князю Пожарскому, освободителям Москвы от польских захватчиков. Стоят молча с минуту. Потом, огибая со всех сторон, разглядывают собор Василия Блаженного. Впечатляет. Осинцев ахает от восхищения тем, какое чудо сотворили когда-то простые русские мастера.
Двинем, предлагает Соловьев, по Тверской?
Ты про улицу Горького? на всякий случай уточняет Осинцев. Он читал, что улица Горького до революции называлась Тверской.
Соловьев кивает.
Про нее. На Тверской попадаются классные девчонки.
Ты, я вижу, в столице частый гость, Осинцев вздохнул, вспоминая свои детство и юность, прошедшие в казармах.
Первый раз был, когда учился в седьмом. От школы на экскурсию ездили. Ну и пяток раз потом.
Они идут медленно. Наслаждаются видами Москвы. Москвичи, особенно москвички, провожают их долгими взглядами. А как же! Офицеры-то не по-столичному крепки и при полном параде. Мундиры с иголочки: пригнаны так, что ни одной морщинки-складочки; сверкают на солнце золотым шитьем. Обласканы офицеры вниманием, в нем купаются.
Чувствуешь, да? спрашивает Соловьев, кивая на прохожих.
Осинцев не понял.
Что именно?
Видишь, как бабы-то пялятся?
Осинцев иронично замечает:
Еще бы! Вон, какой молодец!..
Ты про меня?
Ну, не про себя же. Куда уж мне?!
Ты, Лех, тоже ничего Внешне Интеллигентности бы тебе чуть-чуть.
Обойдусь, может быть, и тем, что имею.
Справа Елисеевский гастроном. Соловьев кивает в ту сторону и предлагает:
Зайдем? Там продавщицы Как с обложки модного журнала длинноногие и смазливые.
Не люблю, признается Осинцев, впустую шляться по магазинам. Все равно ведь не купишь ничего.
Не куплю, соглашается Соловьев, но зато посмотрю Есть на что посмотреть. Есть чем глаз порадовать. Бывать, между прочим, в этом гастрономе престижно.