Проходит минута в полном молчании. Редактор выходит и возвращается с бухгалтером, у которой в руках всем известная книга приказов.
Выдай, говорит он, Мурзину тридцать восемь рублей пятьдесят копеек.
Бухгалтер догадывается, на какие цели: на ее глазах проходила встреча. Она говорит:
Можно было бы провести по статье «Прочие расходы», но
Редактор знает об этом самом «но». Имеются в виду траты, которые никак нельзя показывать в финансовом отчете, а именно, покупка свечей, венков, водки, само собой.
Из фонда редактора. Бросает Ахмадеев. Напишет заявление, мол, материальная помощь понадобилась Ну, сама понимаешь, как все надо сделать.
Бухгалтер кивает и уходит. Тишину нарушает редактор.
Не согласовал Пропартизанил Но, он усиленно трет столешницу ладонью, молодец.
Ухожу от редактора с легким сердцем. Понял шеф и простил.
Потом ревниво просмотрел все городские и районные газеты области за 22 июня и ни в одной не было материалов о той войне. Ни в одной!
Скуп на эмоции редактор, но его понимал: он готовился к отражению возможной атаки со стороны райкома КПСС. Атаки, кажется, не случилось: райком почему-то отнесся к акции спокойно. Или это мои ошибочные ощущения? Может, просто-напросто я не знал?
И последнее: по словам старожилов редакции, подобной акции в ее стенах еще не проводилось. Что ж, приятно быть первым.
Имейте виды, да про принципы не забывайте
Честно сказать, редактор имел на мой счет виды. Сужу по ощущениям и некоторым косвенным признакам. Редактор, видимо, очень хотел меня подольше задержать в городке. Возможно, готовил себе на смену. Он прекрасно понимал, что иначе улечу в другие края.
Во всяком случае, тем же летом началась некая возня, которая пришлась мне не по вкусу. А дело вот в чем.
У заместителя редактора вылезли наружу семейные неурядицы. Жена, как это было принято, пошла жаловаться на мужа в райком КПСС. Выслушали ее внимательно и возмутились: заместитель редактора и аморалка, бьет и пьет?! Виктор Коршунов вскоре ушел из семьи и связался, чем усугубил свое положение, с другой женщиной. Партия не могла простить подобного поведения. И встал вопрос об отстранении Коршунова от руководящей работы, об освобождении от обязанностей заместителя редактора. Сразу и открыто выразил свое несогласие, потому что догадывался о подоплеке шумихи (дело в том, что Коршунова в райкоме за что-то не жаловали). А когда совершенно случайно стало известно, что именно меня готовят на должность заместителя редактора, то вообще возмутился. Сразу и всем открыто сказал: по трупам не ходил, и ходить не собираюсь.
Ситуация для меня щекотливая. С одной стороны, не хочу быть на месте Коршунова, и буду противиться. С другой стороны, я коммунист и не вправе отказываться от любого партийного поручения, а назначение на руководящую партийную должность так и рассматривалось. Дисциплина есть дисциплина и выполнение партийного решения моя, как коммуниста, важнейшая обязанность.
Как быть? Нужен выход и такой, при котором бы сохранил лицо. Без каких-то потерь не обойтись. Согласен на все, но не на попрание моих принципов. И пойду до конца, вплоть до увольнения из редакции, если райком все-таки будет настаивать. Так для себя решил.
Счастливый случай1 мне помог выпутаться.
На редакционной планерке редактор обмолвился: прибыла, мол, комиссия из обкома КПСС и изучает деятельность школ района. Пропустил мимо ушей информацию: меня не касается; мало ли какие комиссии приедут, мне-то что с того? Как приехали, так и уедут. И забыл напрочь.
На другой день иду по коридору первого этажа райкома КПСС, поравнялся с лестничным маршем, ведущим на второй этаж, и тут слышу женский, наполненный эмоциями, крик сверху.
Геночка, ты ли это?!
Так кричать и в стенах райкома?! Кто это может быть? Поднимаю вверх глаза. Никого не вижу, но слышу цокот женских каблучков. Из-за поворота появляется Сияющая Людмила Белоусова (напоминаю: Людмила Григорьевна Глущенко, она же в девичестве Белоусова, на ту пору работала уже инструктором отдела школ и вузов Свердловского обкома КПСС). Чуть ли не бегом преодолевает ступени, бросается мне на грудь.
Как рада, что вижу тебя! Потом немного отстраняется, пытливо заглядывает мне в глаза. Позволь, а что тут делаешь?
Работаю
Где? Кем? Торопясь спросить, она прерывает меня.
В районной газете Заведующий отделом писем.
Ну, ты молодец! Поздравляю! Она хлопает меня по плечу. Решил пойти все же в журналистику?
Иронично ответил:
А в других сферах меня не ждут. Вижу, что в коридорах райкома началось странное оживление: из кабинета в кабинет зашмыгали инструкторы, бросая удивленные, смешанные со страхом, взгляды на нас.
Людмилу, вижу, ничто не смущает. Громко хохочет, прижимается ко мне и говорит:
Ну, ты, брат, по-прежнему, в своем репертуаре Не меняешься Продолжаешь иронизировать.
А ты? Изменилась, что ли? Ничуть не убавилось юношеского задора и эмоций столько, что на десятерых хватит.
Не хочу стареть, Геночка, не хочу, несмотря на годы.
И тут озаряет: «Не из состава ли она той самой обкомовской комиссии?» Осторожно интересуюсь:
Людмила Григорьевна, а тебя, каким ветром занесло в Верхотурье?
Попутным, Геночка, попутным. Не слышал разве, что в районе работает комиссия обкома?
Слышал краем уха Значит, в составе?..
Белоусова по-прежнему громко хохочет:
Бери выше: председатель комиссии. Снова хлопает по плечу и укоризненно замечает. Все такой же: не слишком любопытный. В таких городках все и всё знают, и лишь ты в полном неведении. Людмила Григорьевна смотрит на часы. Надо бы встретиться вечерком и поговорить. Согласись, нам есть что вспомнить Столько лет не виделись2.
Извини, Людмила Григорьевна Я первым должен был предложить
От тебя дождешься!
Пригласил Белоусову к себе домой в любой удобный для нее вечер. Она приглашение приняла. И на другой день принимал гостью у себя. На столе мои фирменные салаты и собственноручно изготовленные пельмени. Само собой, водочка. Почему водочка? По прежним временам знал, что коньяки гостья не любит и отдает предпочтение этому напитку. Часов до двенадцати ночи просидели за откровенными разговорами. Она рассказала о себе. Не хотел обременять женщину своими проблемами, но она стала пытать. Очевидно, почуяла, что нуждаюсь в поддержке. И раскололся. В частности, поделился создавшейся критической ситуацией по части будущего, о коем печется райком.
Она слушала и понимающе кивала. Она знала, что иначе поступить не могу. Прощаясь, пообещала хоть чем-то помочь. И помогла. А иначе с чего бы через неделю после отъезда из Верхотурья партийной комиссии, возглавляемой Белоусовой, из обкома КПСС позвонили редактору, чтобы тот срочно командировал в Свердловск Мурзина. Причину срочности никто не объяснял: не принято было. Догадывался ли о чем-то? Скорее, да. Выехал в тот же день, точнее, поздним вечером, и утром другого дня сидел в кабинете Дворянова. Тот без лишних слов сказал, что есть намерение перевести меня для дальнейшей работы в Богданович. Кивнул: согласен, мол.
Почему не спрашиваешь, на какую должность?
Не имеет принципиального значения. Ответил и тут же прибавил. Ситуация в Верхотурье такая, что
Знаю Иди на автовокзал, сейчас же отправляйся в Богданович. Редактор ждет.
Съездил, благо совсем близко. Вернувшись, ответил отказом. Это несколько озадачило Дворянова.
Почему? Спросил, недоумевая, он.
Коротко, не вдаваясь в детали, ответил:
Редактор не понравился.
Первое впечатление ошибочно чаще всего.
Возможно. Но интуиция подсказывает, что не сработаемся. Стоит ли рисковать, Виктор Федорович?
Извини, хотел, как лучше. Или тебе уже неспешно? Может, оставили в покое, и можешь ждать?
Да нет. Еще две недели и захомутают. Не вырваться.
Тогда У тебя есть где переночевать?
Переночую. Уверенно ответил ему.
Утром, первой же электричкой отправляйся в Шалю. Редактору и в райком я сейчас позвоню. Если там все тебя устроит, на обратном пути заедешь ко мне.
Съездил в Шалю. Сравнивая с Богдановичем, дыра. Но решил не отказываться. Не бесконечно же вертеть носом. В Верхотурье возвращался уже с письмом обкома КПСС, в котором предлагалось райкому КПСС, в порядке перевода, откомандировать для дальнейшей работы в качестве заместителя редактора районной газеты «Путь к коммунизму» коммуниста Мурзина Геннадия Ивановича. Это означало, что там возьмут под козырек. Для райкома мой отъезд оказался громом среди ясного неба. Сожалели, что, как они выразились при прощании, «единственный приличный коммунист в редакции и тот уезжает». Собрался за несколько дней и покинул Верхотурье без каких-либо проблем. Уезжал, сожалея. Потому что в коллективе у меня не было конфликтов и, главное, редактор ко мне относился хорошо. Не моя вина, что так получилось. Мне все-таки сильно повезло, что начал профессиональную журналистскую карьеру именно здесь, в Верхотурье. Во многом, благодаря Александру Николаевичу Ахмадееву, своему первому редактору. А как же закончилась история с Коршуновым? Убрали-таки с должности. Он уволился и работал, как мне говорили, воспитателем в детской колонии. На место заместителя редактора прислали Воробьева, также горького пьяницу (покруче Коршунова) и столь же плохого семьянина.