Странно, но усмехаться в ответ на такую наивность мало у кого из «детишек» получилось. Голос у гостьи был тёплый, спокойный, и смотрела она как-то хорошо. Даже Лофр при ней выглядел непривычно мирным.
Лентяи, тыча пальцем в тех, кто заслужил такую оценку, сообщил Лофр и продолжил: Олухи крайние, бездари с гонором, людоеды начинающие, мелкое зверье, дубины, лисы ядовитые. Тут всякой твари не сложно подобрать пару. Вот только где детишки? Переростки недорослые.
И так вас ценят, глянуть радостно, не меняя тона, продолжила гостья. Проверила уже заваренные травы и наполнила маленькую чашку. Мой Ул был здесь под хорошим присмотром.
В синяках ещё до зари, кивнул Лофр, выпил отвар и поморщился.
Мальчишка, отмахнулась Ула. Он шебутной, рубахи так и горят, до первой стирки иной раз не донашивает Теперь вот такой отвар, он горьковат, но надо медленно пить, мелкими глоточками.
Лофр послушно выпил. Прокашлялся и тяжёлым взглядом обвёл двор.
Детишки, в голосе звучала угроза, кто вякнет за воротами, что травница хороша, тот вякнет крайний раз в жизни, ага? Мне тут толпа болезных не требуется. В ваших интересах быть умными и лечить синяки и вывихи без очереди.
Ула подсунула под большую руку ещё одну чашку с отваром. Лофр выпил, посидел, прикрыв глаза и вслушиваясь в себя. Кивнул.
Омаса! А постой-ка при двери. Сквозняки, Лофр неопределённо повёл ладонью, намекая на излишне развитый слух некоторых ловкачей.
Сам хэш без спешки поднялся, постоял, глубоко дыша и жмурясь. Глянул на доверенного слугу, кивнул и тот убежал исполнять оговорённое заранее: звать ещё одного человека. Гостья засуетилась, расставляя заполненные кипятком чайники на большом подносе. Сунулась было нести его, тяжеленный но Омаса снова оказался расторопен, опередил даже безмолвный приказ хэша. Подхватил поднос, плавно поднял и умостил на раскрытой ладони. Неловко, сопя и понуря голову, протянул руку гостье, помогая сойти по ступеням: вдруг ноги затекли, пока сидела?
От главного крыльца прошаркал, опираясь на руку доверенного слуги, второй гость. Младшие ученики примчались с кухни, нагруженные выпечкой и изюмом на заед к большому разговору. Затем все, кроме хэша и гостей, покинули зал для бесед. Омаса пристроился подпирать дверной косяк, готовый от такой поддержки окосеть
Так в «Алом Льве» узнали ещё одну важную новость: гости хоть и выглядят простоватыми, а знают нечто, ценное для сквозняков. Конечно, тайны сейчас слышит Омаса, ему внятно всё до последнего словечка, ведь давно уже проверено: слух у этого медведя летучим мышам на зависть! Но проще уловить и допросить сквозняки, чем добиться хоть намёка от упрямца. Хуже был только прежний любимчик Лофра, Дорн хэш Боув беловолосый красноглазый отпрыск покойного канцлера. Тот был зверь с графским титулом и волчьей злостью Омаса проще: он безроден и благодушен. Он не обижается, кажется, ни на кого и никогда. А красноглазый граф вскипал до начала разговора и умел извести любого, совершенного любого словами, молчанием, дракой или отказом от неё. Кажется, и самого хэша он раздражал
Монз, верно я вспомнил вчера? Лофр начал с прямого вопроса, пока во дворе учились убивать и уклоняться, не отвлекаясь на любопытство.
Я-то решила, вы в дружбе, и давно, удивилась Ула.
Пересекались. Впервые в портовом городе, лет тому нахмурился Лофр и махнул рукой. Он отзывался на другое имя, вроде бы Ан и что-то там дальше, длинно и южно. Я весил вдвое меньше, вот как это было давно, лапушка Ула. После я слышал о нем много раз от многих людей. Нобы с ярким даром заметны. Упрямые дурни с ослепительным даром они бельмо на глазу, так заметны, что застят. Я заказывал списки книг, когда успевал застать его там, где обещали. Знаю доподлинно, был он связан с чем-то тонким, и дело велось с покойным вторым канцлером. Как бы то дело и не укоротило жизнь старшему Боуву, заодно сделав младшего сиротой и зверенышем.
Лапушка, передразнил Монз скрипуче, но без раздражения. Берегись, по молодости он был облеплен женщинами, как мёд мухами.
Ага, из вежливости заменил навоз на мёд?
Я гость, вздохнул Монз и покосился на Омасу, тот как раз оглядел двор и заодно, искоса, лица собравшихся, чтобы снова отвернуться и замереть. Он
Чтоб пустить сплетню, не надо иметь хороший слух, чтоб промолчать, не надо быть немым, хэш повёл бровью, принял очередную чашку с отваром и безропотно опустошил. Лапушка, а вот бы мне избавиться от гадости, какая плавает перед взглядом? Будто мир зачервивел.
Чтоб пустить сплетню, не надо иметь хороший слух, чтоб промолчать, не надо быть немым, хэш повёл бровью, принял очередную чашку с отваром и безропотно опустошил. Лапушка, а вот бы мне избавиться от гадости, какая плавает перед взглядом? Будто мир зачервивел.
Пройдёт, но нескоро, тихо пообещала Ула.
В том же порту и в тот же день я первый раз встретил глаза в глаза багряного беса, продолжил Монз. У меня ещё не было в руках целикового листа последней, может статься, из легендарных книг городов, на которые Рэкст вёл охоту. Не ведаю, укоротило ли жизнь канцлера это дело, жаль, если так Бес весьма примечателен. Жутчайший, я долго просыпался, и грезилось мне зелёное и рыжее пламя его взгляда, испепеляющее душу Он получал удовольствие, играя и запугивая. Но ведь отпустил меня! Не вынудил стать частью свиты в роли раба. Не засунул в самую гнилую из портовых темниц.
Душа человек, хмыкнул хэш.
О, он исключительно нечеловек, живо возразил Монз. Люди уничтожают просто так. Он только по приказу или из здравого смысла. Его поверенные много раз находили меня и давали заказы. Выгодные, без обременений. Это в нем тоже нечеловеческое: никого не забывает. Став его добычей раз, остаёшься добычей до последнего своего дня. Сам он тоже навещал меня, и каждый раз общаться был жутко. Жутко, но интересно.
Сейчас багряный вне столицы, покривился Лофр, желая продвинуть разговор. И я не допускаю лишних упоминаний о нем здесь, причин тому много.
В день свадьбы друзей Ула меня вызвали к реке, кивнул Монз. Он лично сделал мне весьма спорное предложение. Я обдумал, счёл не лишённым смысла, пусть чуждого для людей. Мы заключили сделку. Я получил одно важное обещание. Он запись, исполненную моей кровью.
Ага, выдохнул Лофр, подаваясь вперёд. То-то гниль Могуро из столицы будто выдавило. Дело рисуется крупноватое. Не ожидал как тебя угораздило встрять, червь?
Я знаком со слухами о привычке беса покупать души, поморщился Монз. Нет, всё и проще, и сложнее. Я оплатил в его бессмертии короткий отрезок свободы. Цена остаток моей жизни. Оказывается, люди четвёртого царства, как он называет нас, весьма платёжеспособны.
Остаток жизни? побледнела Ула, вскидывая ладони к горлу, чтобы сразу же бестолково, бессильно уронить их на стол.
За каждый день его свободы сколько-то дней или лет моей старости, кивнул Монз. В довесок он навсегда избавил меня от боли, суставной и костной. Превосходная сделка. Я расщедрился и ответно подарил ему своё настоящее имя. Теперь придётся вымарать дарёное имя с первой страницы моей книги без переплёта. Вместо Ан Тэмон Зан укажу Монз Значит, сменил я родину, всерьёз сменил, коль умру с именем этого берега моря.
В чем его интерес? резко уточнил Лофр.
Он раб и получил от своего хозяина прямой приказ убить Ула, это связано с полной кровью и непонятным мне наследством древних, выбирая слова, сообщил Монз. Бес желал иметь время, чтобы совершить с Улом сделку на правах существа, свободного от рабского ошейника. Он не скрывал угрозы для Ула. Но я верю в мальчика. Кроме того, я показал Улу последний, наверное, во всем мире лист книги городов. Бес числит Ула наследником древних, и вряд ли ошибается. Ещё полагает, что легко заключит сделку на своих условиях. Он умеет морочить головы, а Ул ребёнок. Я же рассудил: убить можно и чужими руками, и издали. Пусть Ул увидит врага глаза в глаза. Пусть всё, что произойдёт, зависит от него, а не от посторонних игроков.
Много ли в тебе жизни осталось, гадёныш раздумчивый? поморщился Лофр.
Он особенно настаивал на своей полной свободе на три дня, и эти дни я был вроде как мёртвый Да и после не сразу очнулся. Ула говорит: вчера с утра даже тело остыло, она напугалась. Но я снова живу и надеюсь увидеть весну, Монз виновато вздохнул, избегая смотреть на маму того, кого он отправил на встречу с Рэкстом.
Ты что наворотил, червяк? выдавил Лофр, навалился на стол и начал подниматься. Себя заживо хоронишь, пацана сунул в
Он сделал, как подсказало сердце, едва слышно, но твёрдо, выговорила Ула.
Монз и Лофр, оба, недоуменно обмякли и глянули на неё на мать, от которой ожидали чего угодно, но уж точно не этих слов. Омаса, и тот отвлёкся от наблюдения за двором, покосился на странную женщину. Она сидела очень прямо, казалась окончательно бледной, но спокойной.