Хранители. Книга вторая: Луч смерти - Анна Артюшкевич 3 стр.


И, покачав головой, задумчиво добавил:

 И что это за таинственный луч?

 Это уже три вопроса, а не один,  зевнул Шурик.  И ответы на них раздобыть здесь сегодня уже нереально!

Он записал на салфетке номера наших телефонов, вложил в кожаную папку с меню и отнес Артуру. Немного потрепался, кивнул нам и направился к выходу. Мы двинулись следом.

Круг третий

У людей, относящихся к первому или второму кругу,центр психической тяжести расположен в двигательномили эмоциональном центрах. А у тех, кто относится к третьему,  он лежит в интеллектуальном центре,то есть, мыслительная функция преобладает наддвигательной, инстинктивной и эмоциональной.Это люди рассудка, которые ко всему подходят с точкизрения теорий и умственных соображений

I

Вторая половина дня пролетела в молчании.

Спидометр накручивал километры, солнце склонялось к закату, мы лихорадочно наверстывали рабочий график. Роднин сидел за рулем, Шурик держал камеру, а сытый и притихший Сорин смотрел в боковое окно, указывая Русецкому, какой запечатлеть кадр. Ушибленная нога у него все еще болела, поэтому утренняя работа на пользу ей не пошла.

Иногда Шурик сам просил Олега остановиться и снимал поросшие седым мхом валуны, похожие на сгорбленных стариков, тонкую иву над узкой речкой, голенастого аиста, с любопытством взиравшего на нас, и веселого зайца, выскочившего из чащи. Изза этого полоумного зайца Русецкий едва не разбил камеру, и потом долго чертыхался вслед ускакавшему косому.

 Перекур,  объявил Роднин, понимая, что ребята устали.

Мужчины облокотились о капот тойоты и закурили, лениво перебрасываясь словами. А я отошла к речушке и стала бросать в нее камешки, разбивая блестящую, как зеркало, гладь.

Нам здорово повезло, что Шурик приехал отдохнуть на несколько дней, иначе Сорину пришлось бы туго. И я чувствовала себя очень уютно в их компании, потому что Русецкий и Димка были моими старыми друзьями, а Роднина я любила так, как любить, наверное, невозможно. Все трое были сильными и надежными, не случайно же у них за спиной была Чечня: пусть даже Сорин с Шуриком прикоснулись к ней, как документалисты-киношники, а Роднин служил военным врачом.

«А война  это очень серьезно, намного серьезнее, чем придурки  автоматчики на внедорожнике»,  почемуто мелькнула у меня мысль. Наверное, ужас, которого я не ощутила при встрече с убийцами, засел глубоко в моем подсознании.

 Лизавета,  окликнул Димка,  Петр звонит, в гости зовет. Поедем?

Я подошла, он включил громкость.

 Мы же снимаем! Какие гости?  удивилась я.

 Так дождь будет,  рассудительно сказал Петр.  И солнце садится. А если в кафе все время питаться, можно и язву нажить!

Я рассмеялась, посмотрела на небо: и точно, на горизонте колыхалась тяжелая брюхастая туча, очертаниями похожая на корову.

 А я картошки наварил, рыбу запек,  утром наловил,  соловьем заливался Петр.  Мед есть, соседка молока принесла. Приезжайте!

У Димки при слове мед, уши стали торчком, как у гончей. Петр нередко приглашал нас на ужин просто так, чтобы мы полакомились «свеженьким», но на сей раз повод был, похоже, серьезный,  это чувствовалось по тону.

«Что же у него там стряслось?»  подумала я.

 Да нормально все,  успокоил Олег, уловив мою тревогу.  Просто наловил много рыбы, а душа у парня широкая, вот и решил угостить друзей.

 Поехали,  Шурик затоптал окурок и запрыгнул в машину.

Мы с Димкой пару минут препирались, кому ехать впереди, но Олег не дал разгореться спору: влез на заднее сиденье и молча втащил меня туда. Торжествующий Димка уселся рядом с Шуриком, и спустя полчаса мы вырулили на сельскую улицу, где жил Петр.

Проехав немного, тойота вдруг вильнула и носом уперлась в стог свежескошенного сена.

 Ни фига себе!  изумился Сорин.

Олег выглянул из-за его плеча и присвистнул: изящную плетеную изгородь вокруг Петькиного родового гнезда сменил глухой двухметровый, на совесть сколоченный забор.

 Великая китайская стена,  пробормотал Шурик, с почтением взирая на могучее сооружение.

 Это не китайская,  отверг Сорин,  это, скорее, образец плотничьего искусства развеселого племени черноногих пигмеев из бассейна загадочной Амазонки, если они там водятся. Плацдарм на века, неприступный для каннибалов и крокодилов. И, главное, глаз радует, маскируясь под цветущие джунгли.

 Это не китайская,  отверг Сорин,  это, скорее, образец плотничьего искусства развеселого племени черноногих пигмеев из бассейна загадочной Амазонки, если они там водятся. Плацдарм на века, неприступный для каннибалов и крокодилов. И, главное, глаз радует, маскируясь под цветущие джунгли.

За стеной нервно кукарекнул петух.

 Пернатые не выдерживают эстетической нагрузки,  сочувственно покачал головой Димка.

Мы с Родниным хохотали.

Следом за петушиным стоном раздались звон, гром, бряканье, звяканье и калитка, похожая на ворота, с угрожающим скрипом отворилась. В проеме возник длинный силуэт Петра.

 Чего не заходите?  удивился парень.  Остынет же все!

Олег, задыхаясь от смеха, ткнул пальцем в сторону стены.

 А,  сообразил Петр,  это знакомый маляр постарался. Забор  высокий, глухой, и от него безнадежностью веет. А так, вроде, веселее. Мрачность скрадывается.

 Это точно,  согласился Димка.  Ты мне телефончик своего Пикассо оставь, хочу соседу по даче сюрприз устроить. Он меня, гад, достал: все его раздражает,  и музыка, и мангал, и друзья мои А так,  проснется, увидит забор, и обрадуется! Глядишь, и на мир по-другому смотреть станет.

 Он тебя, скорее, убьет,  спокойно возразил Шурик.

 А за что убивать?  искренне удивился Петр.  Так ведь гораздо лучше, чем голые доски, или, скажем, однотонный забор.

 Ну, еще бы!  с энтузиазмом воскликнула я.

Венец творчества маляра и впрямь не угнетал безнадежностью, скорее, даже наоборот: двухметровая стена переливалась всеми цветами радуги и вызывала приступ эйфории и легкого сумасшествия. Петькин знакомый не только сумел уловить гармонию в не сочетающихся оттенках, но и скомбинировал их так, что ломались всякие представления об эстетике. Но получилось живенько. По крайней мере, на мой взгляд.

 Какое  живенько?!  подпрыгнул Димка, когда я поделилась впечатлениями.  Это же переворот в искусстве: Дали нервно курит в сторонке! Какой колор! Какие линии!

Димка был прав: колор включал в себя даже серебряные мотивы, а линий было хоть и немного, но все  по делу: вдоль забора струились горизонтальные волны, краски плавно переходили одна в другую, а на волнах покачивались какието невообразимые существа, похожие на гигантских насекомых! Впрочем, это могли быть не насекомые, а художественно разбросанные абстрактные пятна. В общем, панно представляло собою незабываемую картину!

Мы гуськом прошествовали на территорию Петькиного поместья.

 А что же ты внутри себя так обидел, схимник?  полюбопытствовал Димка, созерцая яркий квадрат скромных размеров на заборе.  Краски не хватило? На улицу любоваться ходишь?

 Пчелы волнуются,  отмахнулся Петр.  Цветов не видят, на стену кидаются.

Димка заржал:

 А зачем ты вообще всю эту ерунду затеял? Такой плетень замечательный был,  не плетень, а произведение искусства!

Петр что-то буркнул и бросил острый взгляд на меня. Я внимательно наблюдала за его реакцией.

 Или опять с кем-то поспорил?  не унимался Сорин.  Ой, смотри, Петька: три раза срок на зоне тянул изза дурацких споров, а в четвертый раз вляпаешься,  сядешь надолго!

 Ну, что ты к нему привязался?  вмешался Олег.  Это его территория,  что хочет, то на ней и рисует. И какой криминал в заборе?

 А если родимчик хватит слабонервных прохожих, ты станешь отвечать, что ли?  закричал Димка.  Зачем он из своего огорода бастион сделал? Да еще расписал его, как пасхальное яйцо?

 Чтобы соседи за яблоками не лазали,  пробормотал Петр, расставляя миски на дощатом столе, застеленном льняной скатертью.

 Какие соседи?!  остолбенел Сорин.  У тебя же рядом почти никого нет! Или боишься, что древняя бабка, которая молоко носит, станет через забор ночью сигать? Так она на терминатора не тянет! Да и кто шедевр твоего маляра оценит впотьмах, будь там хоть сам Дракула изображен?

 Прошу к столу,  невозмутимо провозгласил Петр, не обращая внимания на Димку.  Все свеженькое!

Это была его любимая мантра, за которой следовало настоящее пиршество. Кроме того, что исходные продукты у Петра всегда отличались свежестью, он умел их изумительно готовить. Блюда, как правило, были простыми, но запеченные на костре и сдобренные только ему известными травами, имели вкус и аромат восхитительный! Петр както вскользь обронил, что главное в кулинарии  приправы и время приготовления, и сведения эти он почерпнул из старинной книги, обнаруженной в бабушкином сундуке.

Назад Дальше