Ее мягкость все портила, нагнувшись, он прикурил от огня, в каменном ложе, и вообще, женщина не должна лезть в мужские дела. Мама врач, это совсем другое он не хотел думать о случившемся дальше:
Ничего не случилось, угрюмо сказал себе Ворон, собакам, собачья смерть, а остальных я достойно похоронил, и Джоанну тоже племянница, как он думал о Лауре, не знала о маленьком кладбище, в уединенной, стылой бухте, о вмерзшем в лед барке, семнадцатого века:
Они собрались уходить, но грянул мороз он покуривал, прислонившись к бревенчатой стене кухоньки, в дневнике леди Констанцы говорится, что они провели два года, не в силах двинуться с места Ворон не намеревался показывать Лауре бухту и кладбище:
Это мое личное дело, и вообще, ей никто не поверит, и ему тоже. Тем более, он без сознания пока лежит племянник сильно простыл, переходя северный хребет:
Он шел налегке, а мы везли тысячи тонн припасов сказал себе сэр Николас, правда, нарты собаки тянули, но все равно, молодое поколении слабее нас он предполагал, что его собственные дети, не получившие должного воспитания, тоже слабее:
Мы договорились с Джоанной, старик отхлебывал цикорий, договорились, что заберем сюда детей, когда обустроимся он считал, что малышам лучше расти в чистом воздухе высоких широт:
Как в племени медных эскимосов, на острове Эллсмир. Я думал остаться с ними, говорил Кайе, что люблю ее, а она велела мне возвращаться к жене Ворону тогда отчаянно хотелось разыграть исчезновение в арктических льдах:
Впрочем, зная Джоанну, она бы превратилась в новую леди Франклин в прошлом веке жена пропавшего исследователя, снаряжала бесконечные экспедиции, в поисках «Эребуса» и «Террора», кораблей Франклина и Крозье.
Крозье никто из стойбища не выгонял с давней завистью подумал Ворон, наоборот, его спасли, выходили о судьбе Крозье ему рассказала мать. Потом сэр Николас и сам побывал в племени:
Но Крозье я не увидел, он до меня скончался. Он человек, в отличие от Кайи, от ее матери приехав из Тибета, сэр Николас сказал жене, что увезет детей в Арктику или Антарктику:
Только там можно стать настоящим человеком, Джоанна пыхнул он трубкой, а не в Лондоне, в окружении избалованных итонских школяров и дамских тряпок он повертел розовый, шелковый чепчик, с рабочего стола жены:
Зачем ребенку такая ерунда он смерил взглядом скрытый просторным платьем живот, во-первых, ты не знаешь, мальчик родится, или девочка леди Джоанна, смутившись, что-то пробормотала, а во-вторых, в Тибете младенцев купают в ледяных реках на бледной щеке женщины появились красные пятна:
Я тоже растапливала снег, для ванны Стивена, когда жила в иглу сэр Николас бросил чепчик на персидский ковер:
Ты в Арктике одну зиму провела, а успела настрочить с десяток книжек. Лавры тети Вероники тебе покоя не дают он усмехнулся, в общем, я в шестнадцать лет сбежал из Итона на север и ни разу не пожалел о своем поступке. Наши дети скажут мне спасибо, Джоанна. В конце концов, несмотря на отсутствие образования, я получил почетный докторат Кембриджа к негодованию сэра Николаса, Нобелевской премии за географические открытия не присуждали.
К диплому почетного доктора деньги не прилагались, а будущая экспедиция стоила дорого. Шурин, несмотря на титул и богатство, обладал прижимистой, шотландской кровью. Просить Джона о деньгах было бесполезно. Содержание жены, доставшееся ей от убитого на бурской войне тестя, от погибшей на «Титанике» бабушки Марты, и наследство собственной матери, сэр Николас давно потратил:
Интересно, сколько лет Джон мои долги оплачивал, он прислушался к легким шагам, за стеной, Лаура сказала, что он тоже умер, в начале войны. У его сына пока детей нет сэр Николас затянулся старой, арктических времен трубкой:
Я дедушкой стал, но Густи девочка. Девочки майората не получают о деньгах он думал больше по привычке. Ворон не собирался возвращаться на север, к людям:
Я больше двадцати лет один живу, один и умру, сварливо сказал он себе, а дети он вздохнул:
Не уверен, что они вышли такими, как я хотел. Не такими, конечно. Их родня воспитывала, мягкие люди. Хотя Стивен молодец, не сдался. Несмотря на ранения, на уродства, женился во второй раз. Теперь пусть сына родит. Если Маленький Джон погибнет, без наследников, то майорат моему внуку может отойти подняв голову, он посмотрел в испещренное шрамами лицо племянницы. Николас помнил ее шестилетней, хорошенькой, серьезной девочкой:
Она с Констанцей и Тони возилась, любила помогать, с детьми темные, раскосые глаза женщины покраснели и припухли. Она держала легкую, теплую, подбитую овчиной куртку:
Я его одежду в порядок привела, дядя Николас. Но провизии Мишель не нес, только в кармане я нашла следы сахара Ворон буркнул:
Могла и бы со мной поделиться, следами. Он пока в себя не пришел, в забытье лежит. Очнется, все ему и отдашь куртка, роба и ботинки с грохотом свалились на пол кухоньки:
Я не могу, не могу помотав темноволосой, немного поседевшей головой, Лаура выскочила во двор дома:
Никогда не смогу, дядя Николас донеслось до него. Ворон выбил из трубки табак, в почти потухший костер:
Капитан, сочно сказал он, офицер. Женщина, она и есть женщина, то есть дура, как Джоанна покойная. Она тоже в мужские дела полезла, и поплатилась чертыхнувшись, Ворон поднял с каменного пола вещи племянника.
Лаура нашла уединенное место, в рощице искривленных, чахлых берез, спускающейся к поросшим влажным мхом камням, на берегу озера. Многие источники в долине были такими горячими, что от воды поднимался пар:
Зимой в них купаться хорошо, сказал ей Ворон, словно на курорте в Спа, или в Баден-Бадене Лаура предполагала, что дядя Николас, подростком, успел пожить во всех дорогих отелях Европы:
И не только в отелях устроившись на скале, она обхватила колени руками, у бабушки Мирьям были квартиры в Париже и Лондоне, вилла в Остенде, вилла в Ницце отец подмигивал Лауре:
Я помню барона Гинцбурга. Я тогда мальчишкой был, восемнадцатилетним, учился на втором курсе Кембриджа. Бабушка Мирьям благотворительный бал устроила, по случаю Пурима. Ее, так сказать, сердечный друг Джованни перешел на французский язык, еле на ногах стоял, ему восьмой десяток шел. Она была свежа, словно тридцатилетняя женщина, хотя ей год оставался, до семидесяти лет. Танцевала, пила шампанское. Она и со мной, кстати, вальсировала отец усмехнулся:
Ты ее не знала, она в год начала первой войны скончалась. Дождалась внука, проводила сына в очередную экспедицию, на поминальной службе по бабушке Марте посидела, слезы не проронив отец смотрел вдаль:
Бабушка Мирьям в Ницце умерла, летом четырнадцатого года. Над морем сияли звезды, а она в кресле раскинулась. Патефон играл, «Лунный свет», Дебюсси. Она успела шампанское допить, и ушла, мгновенно. Смерть праведника, как евреи говорят босые ноги Лауры стыли в мелкой, прозрачной воде:
Это озеро с простой водой, не целебной вдали плескала рыба, зачем я сейчас о таком думаю, зачем бабушку Мирьям вспоминаю Лаура знала, зачем:
Она в семьдесят выглядела тридцатилетней, а я превозмогая отвращение, Лаура наклонилась. Она привыкла к своему отражению, но, все равно, избегала зеркал. На лице, казалось, жили только темные, наполненные печалью глаза. Остальное слилось в массу шрамов, начиная с самого первого:
Фон Рабе мне в Лионе кислоту на щеку вылил Лаура сжала руку в кулак, потом шрам иссекали, щеку резали, зашивали. Резали опять, потом взялись за губы ей не хотелось больше смотреть на воду.
Легкий ветерок гнал от дымящейся вершины вулкана белые облачка:
Дядя Николас не говорит, поднимался ли он на южный хребет, пришло в голове Лауре, хотя поднимался, конечно. Он исследователь, а за хребтом полюс лежит она подумала, что в горах могут найтись пещеры:
Надо бежать, спрятаться. Мишель не знает, что я выдала рандеву, в форте де Жу. Он понятия не имеет, что со мной делал фон Рабе Лаура испугалась:
Фон Рабе, наверняка, ему все рассказал, просто, чтобы Мишелю стало больнее. Мишель не поверил, но ведь это правда правдой был и лагерный бордель, в Нойенгамме, и сверток, вынесенный Эммой из барака.
Ребенок жил, пусть и немного Лаура слышала тонкий, слабый крик, я его убила, задушила, собственными руками. И потом, тоже руками она едва сдержала тошноту, а это мог быть сын Мишеля. Мы говорили, что после войны у нас появится много детей Лауре хотелось завыть. Сглотнув, найдя в кармане платья кисет, она оторвала кусок сухого табачного листа. Ворон снабдил ее кремнем и кресалом:
Так удобнее, хмыкнул старик, зажигалки со спичками не всегда надежны Лаура вспомнила:
Папа рассказывал, что на первой войне зажигалки из стреляных гильз делали она курила, подрагивающей рукой: