Если захочешь, увидишь, проник в сознание уже знакомый голос, Всему свое время.
10.
Звонить Лере Дарский не стал. Пусть сама. Догадался: с ее инициативностью лучше не конкурировать. Себе дороже.
Она набрала его около трех.
Привет. Ну, что? Ты свободен уже?
Для тебя да, он улыбнулся напору в ее голосе.
Так чего не звонишь? А я все жду-жду. Думаю вот-вот
Это «звонишь» резануло ухо. Как-то неприятно стало на мгновение. Но тут же молодость с ее толерантностью, когда речь идет о представителе противоположного пола попыталась закапсулировать неприятие в глубокой темноте бессознательности, чтобы, может быть, не вспомнить о нем никогда. «А может, и достать когда-нибудь, как карту из рукава. В нужный момент. Когда понадобится уколоть побольнее заявил о себе сарказм, Вот оно профессиональное мышление, подумал Дарский, Я уже не могу не обратить внимания на собственные слабости, не анализируя их последствий».
Але? Саша? Ты куда пропал? Ау-у?
Да, вообще-то, здесь на том же самом месте, не сдержал он снова улыбку.
Ну? Так, где встретимся? для проформы спросила Лера, но тут же без всякого промежутка выпалила с восторгом, будто что-то приятное вспомнив, А давай в «Патио пицце»! Знаешь?
На центральном?
Ну да. В четыре.
«Не спросила успею-не успею Да и вообще: может, я еще не все дела поделал? вплыло неожиданно в сознание. Александр даже удивился. Никогда раньше такие оплошности девиц не были поводом для критики подумаешь, глупа или невоспитанна жить, что ли, с ней? Да ну его удивленно отмахнулся он, Занудство какое-то».
Хорошо, Лера. Я успею.
Короткие гудки возникли, показалось, без паузы, и последние мысли почему-то стали пульсировать за пределами сознания, проживая собственную автономную от него жизнь и создавая внутренний дискомфорт: «Подумаешь, глупа или невоспитанна подумаешь, глупа или невоспитанна подумаешь жить, что ли, с ней?.. жить, что ли» Это не то чтобы удивляло. Такое происходило и до сегодняшнего дня. Удивляло другое. «Странно, думал Александр, Почему я зацикливаюсь на этом? Никогда же до сих пор со мной такого не происходило». Он машинально усмехнулся. В сознании промелькнул вопрос. Шутливая фраза, которой его друзья периодически потчевали друг друга, когда кто-то из них позволял своей даме то, чего позволять, казалось бы, с точки зрения здравого рассудка не следовало: «Может, это любовь?» Собственная усмешка показалась оскорбительной. Чувствовалась подоплека какая-то. Не хотелось выглядеть лохом даже в собственных глазах. Рациональные знания, не говоря уже о возмущенной интуиции, подсказывали, что такой разворот событий не в его пользу. Что быть ведомым не его амплуа. Что он завянет от тоски, если свяжется с ней. Но колесо судьбы Валерии, провернувшись, уже захватило и намотало, как убийственный шарф Айседоры Дункан, часть его жизни на себя, не давая опомниться. И он, слегка придушенный, вряд ли уже готов был по-настоящему сопротивляться, потому что не вполне соображал чему и зачем.
Спустившись по лестнице и пройдя по обширному вестибюлю первого этажа, Александр вышел из здания под огромный козырек главного корпуса. Окружающая картина, которая утром так поражала сюрреалистичной красотой и таинственностью, возымела теперь вид переходной фазы бытия. «Фазы дохлой кошки, пришла парадоксальная ассоциация, задавленной только что и лежащей на дороге в ожидании неизбежной фрагментации и последующего тления». Оттепель сняла с веток хрустальное покрытие, и они, затрапезно чернея влагой, представляли жалкое зрелище. А на тротуар, расстелившийся внизу грязной полосой, от посыпания песком с солью, даже смотреть не хотелось. «Вот это радость! вдруг дошло до сознания, Я же, кажется, должен на крыльях летать? Вот именно, увидел он зеленый крест аптеки впереди, я должен половину ее запаса презервативов скупить».
Улыбка получилась кислой, и неожиданно в сознание закралась мысль, что здесь что-то не так. Перед глазами возникло лицо, а потом и вся фигура Леры. Особенно ноги в ботфортах. И особенно та их часть, что между сапогами и юбкой. Почему-то задранной вверх. Да так, что видны были черные кружева желтых трусиков. В тон куртки и юбки. «Эстет, черт побери», усмехнулся: пришло понимание того, что время от последней встречи с женщиной уже исчисляется целым месяцем. Да и встреча стыдно вспоминать пьяная и скомканная, как видавшая виды простынь, на которой они кувыркались. «Даже не то, чтобы стыдно, опровергнул себя, скорее, противно»
Улыбка получилась кислой, и неожиданно в сознание закралась мысль, что здесь что-то не так. Перед глазами возникло лицо, а потом и вся фигура Леры. Особенно ноги в ботфортах. И особенно та их часть, что между сапогами и юбкой. Почему-то задранной вверх. Да так, что видны были черные кружева желтых трусиков. В тон куртки и юбки. «Эстет, черт побери», усмехнулся: пришло понимание того, что время от последней встречи с женщиной уже исчисляется целым месяцем. Да и встреча стыдно вспоминать пьяная и скомканная, как видавшая виды простынь, на которой они кувыркались. «Даже не то, чтобы стыдно, опровергнул себя, скорее, противно»
«И что здесь после этого не так?! почти безмолвно делегировало свое возмущение сознанию естество, Какое, к черту, предупреждение?! Какое предзнаменование? Да ты, Дарский, просто слюнтяй какой-то! Не-ет ты баба! распалялось естество, Настоящая баба! В аптеку, придурок! Бегом! добавил настойчивый голос, будто ухмыльнувшись с издевкой, И вперед к любимой».
Саша?! воскликнула поднимающаяся ему навстречу по ступенькам девушка в вязаной шапочке и с рюкзачком, которую он чуть не сбил с ног, выполняя установку туловища, Ну, Саша! Ну, надо же аккуратнее
Даша!? стал оправдываться Александр, Прости! Прости, дорогая! Очень спешу, он взял ее за руку и умоляюще посмотрел в глаза: «Вот тебе и супервизия, Дарский, он даже внутренне улыбнулся собственной шутке, Вот тебе и психолог, с которым надо поработать. Меняем гештальт фигуру и фон и ситуация под контролем», Ты возвращаешься? Забыла что-то?
Конспект оставила. Кажется, в столе.
А в какой аудитории? Помнишь? Может, тебе помочь?
Ну, Дарский! Ну, и хитрый же ты, расплылась в улыбке только что возмущавшаяся девушка, Ты же только что спешил? Ее милость, сменившая гнев, говорила, что гнева-то на самом деле и не было. И это правда, Даша. Если ты меня отпустишь, я поспешу дальше.
Даша засмеялась покровительственно.
Давай, Сашенька, топай, в тон ему, еще не закончив смеяться, сказала она.
«Вот где девочка! С такой бы покувыркаться но» Но слухи о ее гендерном несоответствии женскому полу не давали никаких шансов. Да и мысль, следовавшая почти сразу, о том, что в этом соблазнительном теле, несмотря на это прекрасное женское лицо, прячется мужик, приводила к двойственному чувству.
Пробежавшись по ступенькам вниз, а затем по тротуару до соседнего здания, он зашел в аптеку купил презервативы. А возвращаясь назад, к университетской стоянке, заглянул в «Цветы». Посомневавшись, купил желтую розу.
В «Patio Pizza» вошел без пяти четыре. Осмотрелся. Лера уже сидела за одним из столиков, изучая меню. Будто львица, почувствовавшая запах жертвы, она исподлобья взглянула в сторону Дарского так, что у того похолодело в животе. Но, увидев его и узнав, тут же заулыбалась. Подняла полностью головку, замахала ручкой, показывая, как она рада его видеть.
«Почудится же такое», расплывшись в ответной улыбке, Александр приближался к женщине, чье существование, еще позавчера совсем неизвестное, роковым образом неразрывно сплелось с его жизнью, и чего он еще не осознал доподлинно, но смутно, с осторожностью прагматика, уже начинал догадываться, что происходившее неотвратимо и что в нем мало чего хорошего. Но тот же прагматизм говорил, что все это не впервые, и что ему Александру Дарскому дано управлять собственной судьбой: «Захочу будет продолжение. А не захочу не будет».
Привет, Александр подошел и протянул цветок.
О-о! Да у нас свидание приблизив розу почти к самым губам, Лера приподняла ресницы. Заглянула с улыбкой в глаза, Но тогда почему желтая? она наклонила голову, играя стеснение. Опять посмотрела исподлобья. Но теперь с подвохом. Теперь уже улыбаясь одними глазами. Все ее существо лицо, голова, руки, талия, бедра все исполняло брачный танец. Танец, скорее, змеи, чем женщины. Она гипнотизировала. Вводила в ступор. Чтобы потом мгновенно напасть и ужалить свою жертву.
Желтая? переспросил, щурясь нарочито искусственной улыбкой, Александр. «На вшивость проверяет, откуда-то из глубины подсознания пришла мысль, Все жесты говорят об агрессии» «Ну, братец, ты и ляпнул, оспорил внутренний оппонент, Какая, к черту, агрессия? Экспансия». Появилось неприятное, тянущее ощущение в желудке. Потом стало, почему-то, смешно от странного глубокомыслия при общении с красивой женщиной. Как будто сознание никак не могло справиться с противоречием, а потому нейтрализовало его тем, чем смогло смехом.