Са-ашенька! пропела Лера, Да ну ее к черту, эту розу. Ну, желтая и желтая.
Нет, почему же? Я скажу
Лера махнула рукой, показывая, что это ей совсем неинтересно. Что вопрос о цвете был всего лишь вопросом светским.
И все-таки я скажу, настаивал Сашенька, пытаясь реабилитироваться за оплошность, и этим самым усугубляя свое внутреннее поражение. Понимал первый тайм он продул, как школьник. Понимал и то, что манера поведения Леры на невербальном уровне расходится с любыми его представлениями об общении с противоположным полом. Все ее движения, все жесты абсолютно все действовали на него гипнотически. Он машинально даже хотел уйти освободиться от этого. Но сразу стало неловко. До того, что пришлось опять перед собой оправдываться. Что-то неладное творилось сегодня с ним. Что-то угрожающее. Он это понимал, захваченный бурным потоком нахлынувших чувств. Но сделать уже ничего не мог. И странно: где-то в глубине души это ему даже нравилось. Нравилась Лера. Все ее завораживавшие движения, посылавшие сигналы в низ живота. Ее запах вперемешку с запахами кремов, макияжа и парфюма. Особенно когда она наклонялась к его уху, чтобы что-нибудь шепнуть. Просто так. Хотя обстановка и не требовала. Потому что поблизости никого. А музыка, сосредоточенная в районе бара, настолько тихо играла, что даже шепота при обычной дистанции не могла заглушить. Но какой флирт может обойтись без, казалось бы, ничего не значивших прикосновений, шепота на ушко и легких дружеских поцелуев. Весь этот скромный арсенал к Дарскому стал применяться уже после первого бокала мартини. И если в самом начале эстетическое любование собеседницей несколько превалировало над плотским желанием, то к концу часа пребывания с Лерой, он уже готов был овладеть ею, не сходя с места. Тем более что она этому только потворствовала, наслаждаясь тихой пока властью над ним.
Наконец, подвал души втянул в себя столько энергии, что на рациональное мышление ее стало не хватать.
Лерочка, Дарский положил ей руку на плечо. Ощутил завитки волос на шее. Стал поглаживать их, одновременно наклоняясь к уху, Лерочка, ты не против, если я приглашу тебя в гости?
В гости? она хитро взглянула на него, Сашенька, когда? Завтра?
Да хоть сейчас, подыграл Сашенька, изобразив непонимание. Мол, чего завтраками тешиться. Завтра оно и в Африке завтра. Его еще ждать надо. И вообще, зачем оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня.
Зазвонил телефон. Александр достал его и сразу поднес к уху.
Да, мама. Здравствуй он с минуту слушал, пытаясь подавить в себе нетерпение, Мамочка, давай я тебе завтра перезвоню. А в твоем сне ничего страшного. Подумаешь, голый. Все. Целую. Отцу привет, он спрятал телефон в карман, Ну, так что? вернулся к разговору с Валерией, Поехали?
А что мы у тебя будем делать? снова стала ерничать Лера.
А ты что не знаешь, что делают мальчики и девочки в постели?
Неа! А что? Лера веселилась то ли играла, то ли на самом деле после трех бокалов мартини опьянела. Примитивно расслаблялась. По принципу мозг отдыхает, язык болтается.
Музычку слушают. А ты, правда, не знала?
Так мы к тебе, Сашенька, поедем слушать музычку? перебила она его.
Ну, конечно, Лерочка, поддакнул Сашенька, Музычку послушаем. Потанцуем, он рассмеялся.
Ну, тогда лады, заключила Лера, махнув рукой, Танцы-шманцы а кровать-то у тебя хоть двуспальная? она не стала отрывать решение от действия и тут же стала подниматься, Я сейчас, кивнула в сторону выхода, намекая на дамскую комнату, Рассчитывайся и жди меня в вестибюле.
Минут через десять они спустились по ступенькам с невысокого крыльца. Через полчаса желтая с рекламным щитом на крыше «Волга» высадила их у подъезда дома Дарского. А еще минут через пять, поднявшись на лифте, они, изнемогая от желания, раздевали друг друга по дороге в спальню.
11.
Ближе к Новому году, в первой половине ноября Вениамин Петрович как-то позвонил Руману домой.
Трубку подняла Роза Аркадьевна. Ее детский голосок всегда смешил Пекарика. Наверное, сознание никак не могло примирить в себе звук колокольчика, исходивший из колокола. Сдерживая несоразмерную ситуации улыбку, которая могла отразиться на чувственной стороне баритонального звучания, Вениамин Петрович попытался как можно мягче сыграть друга семьи:
11.
Ближе к Новому году, в первой половине ноября Вениамин Петрович как-то позвонил Руману домой.
Трубку подняла Роза Аркадьевна. Ее детский голосок всегда смешил Пекарика. Наверное, сознание никак не могло примирить в себе звук колокольчика, исходивший из колокола. Сдерживая несоразмерную ситуации улыбку, которая могла отразиться на чувственной стороне баритонального звучания, Вениамин Петрович попытался как можно мягче сыграть друга семьи:
Здравствуйте, дорогая Роза Аркадьевна.
Почти мгновенная, но очень выразительная пауза, пока Роза Аркадьевна настраивала психику на разговор с начальником мужа, дала понять Пекарику кто он для нее есть на самом деле. «Вот так всегда с ней. Нет бы сказал, Роза, привет, или, привет, Розочка. А то, здрлавствуйте, дорлогая Рлоза Арлкадьевна фу», заключил, продолжая улыбаться.
Ой, это вы, Вениамин Петрлович? схитрила Роза Аркадьевна, будто сразу не узнала его, Здрластвуйте! А Миша Михаил Моисеевич в ванной. Он брлеется Что-нибудь перледать ему? Или что?
Это «или что» умилило Пекарика. Мадам Руман, как он ее называл про себя, всегда тушевалась в разговоре с ним. Это, почему-то, налагало отпечаток и на него. Может, поэтому у них никак и не складывались отношения.
Попросите, пожалуйста, пусть перезвонит мне, как освободится.
Харлашо, Вениамин Петрлович
Спасибо, Роза Аркадьевна.
Получилось сухо. «Некрасиво. Как будто секретарше поручение дал. А впрочем Пекарик задумался, Ведь и правда: пятнадцать лет уже точно есть. И за это время, живя через этаж, мы так и не стали дружить семьями он кисло улыбнулся, Я семья А Мишка-то, поц до сих пор два раза бреется, стало вдруг весело, Утром для приличия, а вечером для удовольствия для Розочки своей любимой».
Пока он размышлял, а потом хозяйничал на кухне, чтобы почаевничать, уже позабыв о Розе Аркадьевне с ее милым голоском, прошло минут двадцать. Все уже было готово, и он как раз снимал чайник с конфорки, как зазвонил домашний телефон. Договорились с Руманом, что завтра весь вечер посвятят окончательному анализу последнего кандидата. Выберут, за кем наладить контроль. Может, даже получится с видеонаблюдением.
Пекарик решил обратиться к своему коллеге программисту, с которым общался по работе «на стороне». Оба номинально относились к службе начальника охраны в компании «Сити Групп», хотя напрямую подчинялись не ему. Оба были участниками переговоров, где Пекарик выступал в качестве специалиста по невербалике: мимике, пантомимике, голосу, взгляду, а также по оговоркам, построению фраз и способам подавать себя. Этим и снискал себе тихую, но хорошо оплачиваемую славу. Фактически ни одна сделка без него не обходилась.
Единственное, что не состыковывалось по поводу видеонаблюдения, кроме самого незаконного видеонаблюдения, проникновение в чужое жилье. И это становилось серьезной причиной, когда Пекарик обдумывал дальнейшие шаги
Ладно! Бог с ним! Утро вечера мудренее, после нескольких секунд сомнения Вениамин Петрович включил телевизор.
На экране упрощенные, порой до гротеска замелькали перипетии несовершенства государства и, естественным образом отсюда, социума. Как будто корреспонденты соревновались друг перед другом кто противнее оголит все пороки и неприглядности жизни. Как будто жизнь вот такая и есть гадкая и несуразная. И ничего в ней нет святого. «В самый пик внимания сограждан, подумал Пекарик, самые отвратительные политические и социальные сюжеты, самые кровожадные с порочными героями фильмы. Здорово! И они хотят а кто они? И хотят ли?» Он разостлал кровать. Пошел почистил зубы. С удовольствием разделся. С еще большим удовольствием почувствовал спиной простынь, а коленями и грудью пододеяльник: «Как хорошо!» Нега разлилась по всему телу, по мышцам и сухожилиям, по коже, обласканной «здоровой силой льняных нитей, структурированных так, что уток поддерживает основу, а та его а друг без друга они ничто как пространственно-временной континуум эка меня занесло, выплыло из расслабленного сознания удивление, и здесь нашел возможность помудрствовать».
Нега, пришедшая с прикосновением постельного белья, мягко, но настойчиво стала трансформироваться в негу суставов вязкую, тонко вибрирующую наслаждением, сопровождающим переход через пограничную сумеречную зону. Вениамин Петрович как бы растворялся в ней. До нее был, а в ней уже нет. «Как приспособление для уничтожения документов, подумал он, мягко пульсируя между исчезновением и возникновением, вжик, и нету только здесь можно вернуться»