Место. Стихотворения - Андрей Драгунов 3 стр.

Жизнь короче, чем кажется, даже на первый взгляд.
Успеваешь только всего что понять  насколько
коротка дистанция, чтобы когда назад
устремляешь взгляд  не уткнуться в стену роддома с железной койкой 
как в предел мечтаний, во встречу на полпути
с незнакомой женщиной, что не сулит надежду,
то есть, как ни старайся, как ни крути 
ничего хорошего, то есть  не так, как прежде,
в те времена, когда ещё долог век
слишком казался, но избежать потери 
не удалось и в смысле земных утех,
как вариант  открытые настежь двери,
но и туда  ни шагу  чужой предел 
пусть не земной, но, всё-таки, тоже жизни
Птица сидит на ветке, как ты хотел,
перед окном, картавя чужие мысли,
не придавая значения смыслу слов.
Всё, что ещё возможно  считать убытки
от проживания в местности, где не нов
общий порядок жизни, как дом с открытки,
что не гордится видом своим уже
лет, эдак, двадцать, может быть, даже больше
Милая барышня с шалью и в неглиже 
не украшает больше собою площадь

За чтеньем словаря меня застал
февральский дождь. На букве «п», в начале.
Я отложил зелёный том и встал
к окну, в котором капли отмечали
происхождение холодного дождя.
Вода по стёклам ровными ручьями
стекала, ничего не говоря 
ни раме, ни стеклу в оконной раме
о том, что дальше  просто, первый дождь
в конце зимы  негаданная радость.
Деревья, унимая свою дрожь,
считают дни, которые остались
до первого тепла. Теперь уже
действительно недолго. Ожиданье,
стояние в пейзаже в неглиже.
И птиц галдёж, как будто в оправданье
такой погоды. Но пока  зима,
и это больше, чем в конце недели
февральский дождь. Пока она сама
не знает, что границы опустели
с такой погодой. Дальше  смятый двор 
прилежным дворником и разговор у дома,
что ни к чему об этом разговор 
и так всё ясно и давно знакомо.

засахарился снег. Вода сошла на нет,
как некая печаль, оставшаяся после
отъезда твоего. И смысла больше нет
ходить по адресам, стоять у клумбы, возле
фонтана. Мне в окно
заглядывает солнце,
что впрочем  всё равно 
оно в окне  до «донца».

Застигнутый дождём, соседский пёс сбежал
под козырёк, в подъезд  от сырости и ветра,
и там его в углу я, бедного, застал
промокшего насквозь, на коврике из фетра 
от старого пальто оставшийся кусок,
скукоженный за жизнь с хозяином и после
События бегут, как волны на песок,
на скомканный пейзаж, на улицу, что возле
прибрежного песка, а значит  и воды 
она со всех сторон Пёс спит, в углу сложившись,
не думая уже о странностях судьбы 
тем более о том, что с ним ещё случится.

Земля не так кругла, как оказалось 
в её углах застряли междометья
и прочие слова, что, впрочем  малость 
ко времени и месту. Солнце светит
из тех углов  они, как на картине,
таращатся по воле живописца
во все глаза, во все углы  отныне,
куда глядят простого очевидца
глаза, состаренные краской и желаньем
всё превратить в страдания и муку 
не так страшны бывают обещанья,
включая расставанья и разлуку 
какую-то уже. Который год
топчу пространство, пробуя на крепость
его основу  кто там разберёт,
куда приводят мысли и небрежность
в свиданиях. Уже который год
я оглашаю местность разговором
нелепым по утрам и весь народ
мне соответствует, делясь своим простором
не только мысли. Все мои мечты 
как утонули  к ним не подобраться
в одно мгновение и перейти на «ты»,
чтоб в дураках опять не оказаться,
как было раньше. А теперь пустяк 
какая-то ничтожная потеря
всего, что можно  глянь на свой косяк 
там возраст в метках до конца отмерян.

Пахнет свежеиспечённым хлебом,
новою травой  не по сезону 
слишком рано под холодным небом
вскрылась сущность старого газона 
всё не терпится оттаять и согреться,
с рук напиться чистою водою.
Пёс хозяйский дремлет по соседству,
в лапы ткнувшись мокрой головою.

Из частностей не помню ничего,
но помню лица  их запоминаньем
учился жить, как некогда Кокто
учил меня страданью и вниманью
к своим родным, но детская душа
жила ещё по детским же законам,
то есть, трудилась долго, не спеша,
не утруждая жизнь свою уроком
или потерями. Как ни гляди в окно 
картинка не улучшится под вечер 
твоим старанием, и ветер всё равно
снесёт куда-то вероятность встречи
с назначенным лицом, наверняка,
желая оказаться очевидцем
каких-нибудь событий, но рука 
не обязательна и если что случится 
нырнёт в карман, где пачка сигарет,
какие-то копейки, то есть, мелочь,
чтоб расплатиться за один билет
в один конец, как этого хотелось.
И если удавалось пережить
боль и разлуку  оставалась память,
которую картинкой не изжить,
что за окном, тем более руками
и купленным билетом в никуда 
как ни крути, дорога не спасает
ни от чего  такая ерунда,
которой, впрочем, иногда хватает
надолго  даже больше  навсегда.
Сбежать, укрыться тёплым одеялом
и ждать когда холодная вода
из речки станет Тихим океаном
или каким-нибудь другим  что всё равно 
повозка едет только пока лошадь
её везёт, а дальше, как в кино 
экран на титрах ветерком полощет,
стараясь не сорвать, но потрепать,
как некую безделицу, как куклу,
почти живую, но не передать
с рук на руки в последнюю минуту
то, что осталось Достоверность снов
в такое время  только продолженье
дневных исканий  сказочный улов
лежит на дне котомки без движенья,
без признаков дыхания. Тепло
ещё хранится, но чуть-чуть осталось
и остывает как-то тяжело
желанье жизни, что такая малость
в конечном счёте. Память не щадит
ни лиц, ни даты, ни воспоминанья,
и если кто-то там ещё глядит,
то лишь в ответ на смех и на рыданья,
на невозможность это пережить,
сложить обратно, чтобы сохранилось,
не вытерлось со временем, как нить,
что слишком долго в закромах пылилась,
пережидая эти времена.
Война закончилась, как водится  победой 
кого над кем  неважно, но сполна
отвесили те «казаки», что едут
с войны домой. И шашкой и огнём.
И в воскресенье тоже выпадало
им отличиться Каждый при своём
в итоге оставался  одеяло 
всё покрывало Тихая печаль,
когда вдруг вспоминаешь эти лица и
понимаешь  прошлое так жаль,
но ничего уже не повторится.

Измученная штора на окне
взрывается при каждом всхлипе ветра 
перед дождём естественно вполне
такая ситуация. Согрета
бывает только светом изнутри
и иногда участием домашних,
не склонных к сантиментам и к любви,
как утро к переменам дня вчерашним
не склонно ныне. Ткань хранит тепло,
доставшееся ей, как по наследству,
от старой лампы. Если б повезло 
могла б лежать, как скатерть по соседству,
а не торчать, как пугало в окне
с печальным видом вечного страдальца,
что жжёт бумаги на своём столе
в кофейном блюдце, обжигая пальцы.
И смотрит вдаль, как будто у него
надежда есть отсюда переехать 
на самом деле пыльное окно
за занавеской  торжество успеха
недолгой жизни. Призрачная даль,
пригодная для песен и рыданий,
маячит где-то, пробуя печаль
свести на нет дождём и расстояньем.

Как в какую-то комнату, выйти в пространство двора,
будто из коридора, ослепнув от солнца и ветра
с пыльной завязью мусора, что поднимает с утра
похмелившийся дворник метлой из поломанных веток.
Выйти и обнаружить, как некую правду понять,
что опять всё кончается этим убогим пространством,
что уже никому, ни за что, никогда  не отнять,
потому что тебе только это и нужно, как вечером «здравствуй!»
по приходу домой, где уставшая за день жена,
старый кот на диване, приёмник с последним известьем
о какой-то трагедии, что возмещает сполна
все старания варваров  лет эдак, думаю, двести
или триста уже Только лампочка под потолком
неизменна в желании выжить, дожить до ремонта,
что полжизни уже  на потом, на потом, на потом 
как пейзаж во дворе, ограниченный лишь горизонтом