Жаль, что другие, большее число его друзей, остались на той стороне бурной реки. Туда, куда вход ему еще заказан.
Он не верил ни в рай, ни в ад, но иногда, вера родителей его, убежденных католиков, все же прорывалась на свет такими вот странными аллюзиями.
Ему не ответили. И то хорошо. Отряд медленно двинулся дальше, сгибаясь под тяжестью патронов, гранат и взрывчатки.
Я потому и живу, продолжил Чавито сызнова, что не могу вот так все бросить и уйти. Я еще должен и хочу расплатиться.
Нандо хотел что-то сказать, но снова промолчал. Они свернули налево, еще раз налево, и теперь спускались вглубь тоннелей. Свет становился все слабее, тени все черней, а мрак подступал к самому горлу. Чавито невольно поежился и теперь шагал след в след за командиром. За ним, так же приблизившись неспешно двигались остальные, изредка оглядываясь на Айгнера, тащившего пулемет. Надо было брать ручной, мало что, но к «максиму» у них оставалось немало патронов, а для ДП-27 один диск. Дегтяревым пришлось пожертвовать без особого сожаления, слишком тяжел, слишком неудобное питание, слишком быстро перегревался. Оставили и винтовки, наверняка у Контадора их и так пропасть. Главное, гранаты и патроны. Ими отряд запасся под завязку.
Чавито, исполняя подвиг Гавроша, о котором кое-что слышал от товарищей, по ночам, после перестрелок, бегал по ничейной полосе, выискивая винтовки и опустошая карманы мертвецов-фалангистов. Наутро им снова было, чем стрелять во врага. Однажды ему составил компанию Моресмо, но не слишком удачно, тому попортили руку. Верно, поэтому этим утром Алекс решил, что с него хватит. А может потому, что он и вправду почувствовал себя чужим. Или вспомнил о семье, с которой расстался год назад, уезжая на войну. Или еще что француз не любил рассказывать о себе. Он, как и многие интернационалисты, поддавшись внутреннему зову, бросился, очертя голову, в Испанию, а через несколько месяцев уже не находил себе места. Жесточайшее разочарование постигло его. И дело не в отступлениях, не в поисках внутренних врагов, когда внешний враг переставал наступать, не в заочных спорах между Троцким и Сталиным, отнюдь. Видимо, во всем вместе. Он, как и всякий прибывший, рассчитывал на что-то иное, на героику, на романтизм, на солидарность, сплоченность, величие характеров и эпичность сражений. Ничего не было, люди сражались, умирали, сдавались и бежали из-под огня, как и везде в мире. И как и везде, пытались выжить, любой ценой. Он ушел, наверное, тоже пытаясь выжить. Кто мог его осудить за это?
Тут завал, негромко произнес Нандо. Спускаемся дальше.
И пошел направо, увидев в стороне небольшое, едва видное в свете тусклой лампочки от слабеющих аккумуляторов, углубление в стене, ведущее угловатыми каменными плитами, плохо подогнанными века назад друг к другу или с той давней поры успевшими расползтись землетрясениями или вековой ходьбой людей по этому спуску. Им предстояло преодолеть метра четыре вниз, затем выйти на ровную площадку, а после снова вжаться в коридоры.
Черт, пулемет еле проходит, подал голос Айгнер. Ланда остановился.
Давай, помогу.
Ничего, вытащу. Повороты тут узкие, а тележка большая, но баск, отложив ящик, взялся за ручку. Совместными усилиями они подняли тяжеленный «максим» и дотянули его до небольшой залы, откуда разбегались три пути, один наполовину покрытый обрушившимися сводами, остальные сравнительно свободные. Из того, рухнувшего, сочился свет и капала вода. День сегодня хоть и выдался ясный, но прошедшие дожди со снегом еще протекали внутрь тоннелей.
Зима пришла холодной, злой. Снег, прежде лишь выпадавший и если и лежавший, то от силу пару дней, теперь не сходил неделями, особенно, на вершине Монжуика, где и начинались бои за Барселону. Кряж врезался в город, спускаясь отрогами к самому морю, оттуда весь январь дули промозглые ветры, приносившие холод и сперва снег, а теперь, на исходе января, еще и дожди, вперемешку с порошей, заливавшие город, застывающий после жарких боев. Ночью его сковывали морозы, а днем наступала оттепель, снова лили дожди и все повторялось. Под непрерывный грохот канонады и пулеметной трескотни.
В последние несколько дней им удалось отбить у итальянских добровольцев вот этот «максим», столь желанную добычу, да еще разжиться ящиком гранат тогда, в последний раз, они сумели продвинуться вперед, захватить еще трофеев. Пока подоспевшие фалангисты не поставили минометы быстро пристрелявшись, они вынудили отряд вернуться на исходную, потеряв почти семерых за полчаса боя. А затем потеснили еще дальше. Отряд, прежде занимавший гору Монжуик, постепенно спускался к морю, отступая медленно, но верно, шаг за шагом оставляя все больше территории неприятелю. Теперь последний спуск с окраин Старого города к северной части порта, через пляжную Барселонету. Если подземелья там разрушены, им придется выбираться наружу и проходить район поверху, а ведь его несколько недель утюжили итальянцы, рассчитывая высадить десант. Но отчего-то не вышло, может, собрать группу не смогли фашисты, они те еще вояки, а может трения с Франко помешали. Всем известно, дуче собирался присвоить Испанию себе, только на этом основании влез в войну и отправлял войска и помощь каудильо. А может, Италия решила выйти из игры, ограничившись островами. В любом случае, если эта часть города и была обитаемой, то лишь беженцами, не сумевшими выбраться и по сю пору из Барселоны.
Зима пришла холодной, злой. Снег, прежде лишь выпадавший и если и лежавший, то от силу пару дней, теперь не сходил неделями, особенно, на вершине Монжуика, где и начинались бои за Барселону. Кряж врезался в город, спускаясь отрогами к самому морю, оттуда весь январь дули промозглые ветры, приносившие холод и сперва снег, а теперь, на исходе января, еще и дожди, вперемешку с порошей, заливавшие город, застывающий после жарких боев. Ночью его сковывали морозы, а днем наступала оттепель, снова лили дожди и все повторялось. Под непрерывный грохот канонады и пулеметной трескотни.
В последние несколько дней им удалось отбить у итальянских добровольцев вот этот «максим», столь желанную добычу, да еще разжиться ящиком гранат тогда, в последний раз, они сумели продвинуться вперед, захватить еще трофеев. Пока подоспевшие фалангисты не поставили минометы быстро пристрелявшись, они вынудили отряд вернуться на исходную, потеряв почти семерых за полчаса боя. А затем потеснили еще дальше. Отряд, прежде занимавший гору Монжуик, постепенно спускался к морю, отступая медленно, но верно, шаг за шагом оставляя все больше территории неприятелю. Теперь последний спуск с окраин Старого города к северной части порта, через пляжную Барселонету. Если подземелья там разрушены, им придется выбираться наружу и проходить район поверху, а ведь его несколько недель утюжили итальянцы, рассчитывая высадить десант. Но отчего-то не вышло, может, собрать группу не смогли фашисты, они те еще вояки, а может трения с Франко помешали. Всем известно, дуче собирался присвоить Испанию себе, только на этом основании влез в войну и отправлял войска и помощь каудильо. А может, Италия решила выйти из игры, ограничившись островами. В любом случае, если эта часть города и была обитаемой, то лишь беженцами, не сумевшими выбраться и по сю пору из Барселоны.
Оба выдохнули, поглядели друг на друга снова без слов. Пистолеро вернулся к ящику с взрывчаткой, крякнув, забросил на плечи, Айгнер попер и дальше пулемет за собой.
Куда теперь? спросил Нандо у каталонца. Тот снова повернул карту, но пожал плечами.
Да все едино. И там, и там могут быть завалы после бомбежек. Рискнем двинуться прямым спуском.
Пулемет может не пройти, произнес Арндт, подходя. Я и так только с помощью Микеля его протащил.
Тогда длинной. Интересно, вдруг словно про себя, произнес каталонец, а как там канатная дорога? Она ведь начиналась из-под земли и потом неожиданно вырываясь на свет, вела к горе как ее
Монжуик, холодно отчеканил Нандо. И прибавил: Так что выбираешь?
Длинную. Если Барселонета так сильно разгромлена, как говорят, придется высунуть нос наружу.
Если все равно, проще короткой. И перебежками, заметил Лулу, доселе упорно молчавший.
С пулеметом? спросил у него баск. Тот хмыкнул.
Некоторое время они еще спорили, потом спохватились. Решили двинуться длинной, мало что. Но и долгая дорога оказалась усыпана обвалившейся кладкой, Микелю приходилось то и дело помогать товарищу. В итоге, он на время отдал ящик Лулу, и вместе с немцем тащил пулемет на руках. Исагирре едва волок взрывчатку ведь, на нем еще висели мешки с патронами. Наконец, молодой человек выдохся окончательно и запротестовал.
Как раз в этот момент коридор снова разветвился. Рафа без разговоров повел всех в более узкий, но не заваленный тоннель. Нандо последовал за ним. А затем неожиданно поинтересовался:
Ты часто бывал в Барселоне? но тот покачал головой в ответ.
Редко и давно. Ребенком, да, выбирались весной или осенью, когда у моря не так жарко. Мы же в горах, на самом севере провинции жили. Я мечтал стать летчиком, вдруг добавил он. И знаешь почему? На горе как ее, ну где Христос на соборе стоит, как памятник Ленину.
Тибидабо.
Именно. Какое-то детское название.
Евангельское, встрял студент, отягощенный не только и не столько патронами. Из евангелия от Матфея: «tibi omnia dabo», то есть, «тебе все даю»
Понял. Все названия тут библейские, хоть ты что. Молимся мертвецу, что одному, что другому. И памятники однообразные ставим, скривился каталонец. Но тут же продолжил: На ней, кроме храма, еще аттракционы построили. Качели-карусели, это ладно, но там есть самолет с видом. Садишься на площадке и потом он прокручивается над пропастью. Все визжат, кричат, даже взрослые. Помню, как же я ликовал, когда самолет отрывался от земли и уходил в полет. Почти настоящий. Я тогда и сказал родителям: вот увидите, буду летчиком. Мне шесть лет тогда исполнилось, кажется.