Подниматься нужно было по легкой лестнице, винтовой, из металла; наверху была декоративная башенка дозорная; стекла на дверях разноцветные; внутри неожиданно тепло, маленькие столики на троих идеальная компания; стойка из той же корабельной сосны; Стефан сел рядом на высокий металлический стул и почувствовал запах смолы; здешний воздух так был полон запахов, что хотелось набрать его в бутылки, не флаконы, а в такие большие, квадратные, из-под виски дарить друзьям на Рождество; пахло солью; рыбой, ветром, землей, влагой; зал был полон; на стенах висели корабли, все английские парусники времен Наполеоновских войн: «Каллоден», «Голиаф», «Зэлэ», «Орион», «Одасье», «Тезей», «Вангард», «Минотавр», «Беллерофонт», «Дефанс», «Мажестье», «Леандр», «Мютин», «Александр», «Суифтшюр»; и над стойкой, в самой большой и красивой раме, с резьбой и позолотой, «Сюрприз». Видимо, того самого Джека Обри.
Так ты журналист? повторил бармен; был он огромный, будто по ночам перекидывается в вервольфа; темноволосый и молодой, загорелый до грубого; в рубашке из байки в синюю, зеленую и белую клетку, с северным акцентом, вытирал руки таким же полотенцем; и все скатерти и салфетки на столах были той же расцветки. Расмус о тебе очень беспокоился, сказал, что ты, кажись, столичная штучка и можешь нос задрать
Ну и я задираю нос? Я уже полчаса жду кофе, чтобы оттаранить его не абы кому, а начальнику порта, мэру и лучшему журналисту округи, потому как пока других нет и сравнивать не с кем, и о жалобной книге даже не заикнулся!
Бармен засмеялся; смех у него был густой, как повидло; рабочие начали оглядываться, и Стефан почувствовал себя в центре мира; залился краской и чиркнул в блокноте загогулину, побег плюща. «Он мне нравится, Расмус!» проревел бармен, Расмус махнул ему из-за стола; на салфетках они что-то чертили с Жан-Жюлем. «Вот твой кофе, меня зовут Тонин, как сахалинский маяк; главное блюдо сегодня пирог с грибами»; и Стефан двинулся сквозь толпу с горячими чашками. «Это хорошо, что ты понравился Тонину, встретил его Расмус, он у нас как лакмусовая бумага оценивает до шнурков на ботинках; еще у него бывают видения, всерьез; он необыкновенный жил десять лет в тайге, охотился на бурых медведей, наизусть знает биографии всех английских капитанов, готовит, правда, ужасно». Жан-Жюль прыснул в чашку: «Да ладно, всё равно все едят; ты можешь и ужинать здесь, если захочешь, и взять еду с собой; «Джек» работает с шести утра до двух ночи». Капучино заказал Жан-Жюль, с вишневым ликером Расмус, кофе по-венски любил Стефан; но здешний кофе по-венски выглядел так, будто его готовили в котелке на костре, а шоколад настрогали охотничьим ножом.
Как Свет и Цвет, никого не замучили? Жан-Жюль мотнул головой; по дороге он увидел, как один из бульдозеров ушел под воду парня еле спасли из холодной воды: просто поехала насыпь для железной дороги, и теперь нужно было вытаскивать тягачом этот бульдозер, удалять насыпь; всё время что-то случалось. Подошел единственный официант подросток, который еще не имел права на вождение грузового транспорта: тонкий, высокий, стройный, как модель, рабочие дразнили его переодетой девочкой; глаза яркие, как пламя; он сбежал из детского дома в Гель-Грин упросил Антуана довезти, согласен был на любую работу; а в кафе ему нравилось: он любил разговоры, смех, готовить кофе и клетчатую одежду; ему казалось, что море и мир это одно. В меню была куча рыбы, каких-то ракушек, морской капусты; тушеные овощи и пельмени цена шла в трех валютах; и еще был пункт «в счет зарплаты». Стефан заказал себе пирог с грибами оказалось, круглый, закрытый, очень горячий; внутри еще курица и лук; и Тонин был прав единственное съедобное блюдо; пришлось делиться с Жан-Жюлем и Расмусом, заказавшими рыбу в желе, холодную и клубничную
После «Джека Обри» они пошли в мэрию; одноэтажное здание, тоже на сваях, тоже сосна. «Сейчас Лютеция покажет тебе план города, можешь отксерокопировать его». «А кто такая Лютеция?» «Лютеция Жаннере-Гри главный архитектор Гель-Грина и Расмус посмотрел на Стефана строго, как воспитатель, моя девушка Поймаю за шашнями убью обоих». «Его любимая опера «Кармен», сказал Жан-Жюль. Он преувеличивает: Лютеция даже не знает, что она ему нравится; она думает, у него только работа и маяк» «Маяк?» но они уже вошли по легкой лесенке, дрожавшей под ногами, как веревочная; внутри тоже пахло деревом и солью; и Стефан понял, что и сам уже так пахнет, будто изменилась кровь, вся химия; сверхъестественное: соленый снег, люди ясновидящие, его сын, бармен Тонин, леса вокруг, как первобытные; играла настоящая виниловая старая пластинка Франко Корелли, ария Каравадосси из первого акта «Тоски»; от стола оторвала взгляд и вправду восхитительно красивая девушка: смуглая, волосы цвета красного дерева некрашеные, настоящие, струями, как в мультфильмах Диснея, до пояса; яркие брови, ресницы, губы; только розы ей не хватало в зубах в них она держала карандаш и еще один за ухом; была в джинсах и темном толстом свитере, в сапогах под колено без каблуков.
После «Джека Обри» они пошли в мэрию; одноэтажное здание, тоже на сваях, тоже сосна. «Сейчас Лютеция покажет тебе план города, можешь отксерокопировать его». «А кто такая Лютеция?» «Лютеция Жаннере-Гри главный архитектор Гель-Грина и Расмус посмотрел на Стефана строго, как воспитатель, моя девушка Поймаю за шашнями убью обоих». «Его любимая опера «Кармен», сказал Жан-Жюль. Он преувеличивает: Лютеция даже не знает, что она ему нравится; она думает, у него только работа и маяк» «Маяк?» но они уже вошли по легкой лесенке, дрожавшей под ногами, как веревочная; внутри тоже пахло деревом и солью; и Стефан понял, что и сам уже так пахнет, будто изменилась кровь, вся химия; сверхъестественное: соленый снег, люди ясновидящие, его сын, бармен Тонин, леса вокруг, как первобытные; играла настоящая виниловая старая пластинка Франко Корелли, ария Каравадосси из первого акта «Тоски»; от стола оторвала взгляд и вправду восхитительно красивая девушка: смуглая, волосы цвета красного дерева некрашеные, настоящие, струями, как в мультфильмах Диснея, до пояса; яркие брови, ресницы, губы; только розы ей не хватало в зубах в них она держала карандаш и еще один за ухом; была в джинсах и темном толстом свитере, в сапогах под колено без каблуков.
Здравствуй, Лютеция, ты хоть обедала? спросил Жан-Жюль; на ватмане стояла коробочка из-под йогурта; Расмус смотрел в пол, будто потерял там страшно нужное, знакомься, это наш журналист, Стефан ван Марвес; ему нужен план города. И вообще поболтайте, а мы почешем; у нас насыпь съехала, девушка кивнула непонятно на какой из пунктов про обед или про Стефана. Даже карандаш из зубов не вытащила, подумал Стефан, не любит говорить или не любит отвлекаться.
Насыпь это интересно, сказал Стефан парни ему нравились в деле больше девушек, да и план города ему представлялся вещью, которая не убежит, как редкая книга.
Нам нужно рассказать о плане города срочно, в «Таймс» и в «Монд», они ждут уже месяц; и для ТВ всех мыслимых. К тому же это не так скучно, как думаешь, план нового города; а скучно это насыпь; мы с ней дня три провозимся, еще напишешь репортаж, и Стефан просидел с Лютецией до вечера; он думал влюбится; но она пахла сандалом, иланг-илангом и черной смородиной. «Emotion» от Laura Biagiotti? спросил Стефан, у меня мама его покупала весной, в депрессию; говорила, повышает уровень счастья, как сахар» так они стали приятелями; в углу на столике стоял еще один «тефаль», пили чай «Ахмад» с бергамотом; Лютеция любила запахи; с собой в Гель-Грин она привезла только ватман, карандаши, немного одежды, любимую кружку и аромалампу; и только когда за окнами стемнело, они заахали, свернули чертежи и рисунки, и Стефан проводил её до дома легкого, деревянного, уже обсаженного кустами рододендрона, и пошел искать свой вагончик. Свет в окнах горел, и Свет готовил что-то на плите; настроили радио музыкальная станция в стиле ретро, оркестр Гленна Миллера; Цвет играл на полу в пиратов: кубики изображали вражеские корабли, а фрегат «Секрет» палил изо всех своих пушек; красное дерево, паруса из китайского шелка ручная работа; одна из последних слабостей дяди; пахло теплом и уютом. «О, папа пришел!» и Цвет направил на него пушки левого борта; Свет налил чаю: «Как вам день?» Цвет пустился в описания драки с каким-то Ежи, а Свет молчал, глаза у него слипались. «Вы ели что-нибудь?» «Да, нас в детском садике покормили и с собой пирога дали»; Стефан узнал грибной пирог из «Счастливчика Джека»; они попили чаю и легли спать: мальчики и оранжевый медведь на кровати, Стефан на полу
Сначала Стефану снилось немного моря, потом сон ускользнул, словно чужой, и стал сниться дом в городе: мама, портьеры с бахромой, рыжая кошка; Стефан у себя в комнате, где всё еще висят плакаты «Мулен Руж» База Лурмана на французском, английском и русском; а потом раздался крик и он вынырнул из сна, как из ванны: Свет сидел на постели, подушка свалилась на пол, к Стефану; Цвет плачет и обнимает брата: «не бойся, Свет, я с тобой»; словно что-то давно происходит, кто-то болен, а Стефан занят и не знает, а все думают ему всё равно.
Что случилось? спросил он, нащупал лампу, которую они привезли из дома, включил свет; оранжевый шар на вьющейся стеклянной ножке, три уровня яркости. Свет, плохой сон?
Свет замотал головой; лоб у него был мокрый и волосы у ушей они длиннее, почти бачки тоже мокрые. Стефан выпутался из своего одеяла, сел на кровать, обнял сыновей вместе с мишкой.