По именно такой помойке вдоль поворотов сплошной стены сейчас и шёл Киамит изредка оглядываясь по сторонам, чтобы не прибили за мелкую монету. Очередной поворот стены и Киамит скрылся из вида. Шенвех на полусогнутых ногах просеменил в дешёвых мягких обмотках на одни ступни, радуясь, что по своей бедности не носил дорогую для бедняков обувь с твёрдой и шуршащей на камнях подошвой. Ещё несколько шагов, поворот, пустая улица впереди, голые стены вокруг, разбитая дорога вдоль стены и больше ничего! Не считая схватившей его сзади за шею руки, ударивших под колени ног, появившейся перед глазами разбитой мостовой и усевшегося на него сверху завернувшего ему руки за спину и приставившего ему к горлу нож тела.
Всё! Гадёныш!!! Отбегался! Гад!!! Здоровячок ублюдочный!!! Киамит слегка подпрыгнул на спине Шенвеха, покрепче придавливая его к земле. Ну, кричи! Ори! Зови на помощь! Я тебе голову тут же откромсаю! Давай! Ори погромче! У тебя это хорошо получается.
Шенвех мысленно переходил от ошеломления к ужасу. Теперь уже всё для него было потеряно, это было понятно и не вызывало никаких сомнений. Ещё сохранялась маленькая надежда, что пока его враг растягивает удовольствие от его убийства, мимо случайно может пройти отряд городской стражи совершая ежечасный обход, но стража всегда, как будто нарочно, настолько громко топает и горланит, что её слышно за сто шагов и всё равно Киамит успеет его зарезать пять раз или шею сломать. Можно попробовать заорать, но тогда уж точно конец и сразу.
Тебя подвесят на крюки! Задом, передом или за челюсть. Или за рёбра подвесят! Или кипятком обварят! Или в смоле сварят! Или кол в дыру забьют! В твою любимую! Или с крепостной стены сбросят. Или брюхом на колья насадят. Или что ещё полезного с тобой, сучка такая, судья прикажет сделать. Ублюдок! Скот! Недоносок недоделанный!
Нож прижался к горлу сильнее, рука у Киамита подрагивала.
Ничего, детка, не повесят. Не надейся даже. Я тебя убивать буду очень долго. Ты не представляешь, как долго я ждал этого мгновения! Ты можешь даже закричать, а я следом полюбуюсь, как забавно ты будешь после этого хрипеть. Трудно кричать с перерезанным горлом!
И я тут же подохну, а тебе останется только потрахать в попочку моё бесчувственное тело! Зато ты хоть раз в жизни почувствуешь себя мужчиной. Потаскуха ты портовая с яйцами! Щель мошоночная! Был таким, есть и навсегда останешься! Насадка целочная! Щель дырявая!
Тело сверху дёрнулось от злости, видимо, такой поворот событий в расчёты Киамита не входил. Впрочем, скорее всего входил, просто он до него ещё не дошёл. Окажись Шенвех сейчас месте Киамита, он бы связал своего врага, заткнул бы рот и утащил бы в место поукромнее. Раз нашлись деньги на нож, то на верёвку уж точно хватило.
Нет, мой дурачок, мой глупенький маменькин выброс дерьма потаскухи! Я не стану тебя здесь резать! Я тебя до смерти забью голыми руками, а потом и ногами. Ты у меня от боли обгадишься! А потом зарежу за кражу у меня кошелька с деньгами. Отсос обсосанный!
Сам иди сосать! Какого кошелька?
Вот этого! Киамит пальцами другой руки оттянул у Шенвеха сзади верёвку на штанах, какой пользовалась беднота вместо пояса, не имея денег ни на пояс, ни на штаны с вшитой верёвочной завязкой.
Шенвех ощутил, как Киамит просунул ему в штаны что-то похожее на тряпочный кошель, которые носила обычно всякая беднота, видимо для облегчения нелёгкой работы карманников.
Ты даже не представляешь, как это приятно, когда такая сволочь, как ты, корчится и колотится от ненависти под тобой как изнасилованная дешёвая портовая потаскуха, дёргается, всё знает, а сделать ничего не может. Я не был так счастлив с тех времён, когда почти два года назад чуть ли не изнасиловал ту пьяную потаскуху в порту.
На местную денег не хватило? С конца не закапало?
Не дождёшься! Сам сгниешь скоро, жалко, что не живьём.
Шенвех вспомнил, как недавно какой-то мелкий карманник на пару лет младше него пытался украсть его кошелёк. Он легко поймал этого карманника при похожих на эти обстоятельствах почти сразу, пока тот не успел отбежать и на сотню шагов. Потом избил сначала ногами по животу, потом со всей силы ударил несколько раз ногой в пах, а когда тот попытался закрыть самое чувствительное место руками, то сломал ему обе руки, которые просто повисли, а потом бил ногами в пах, пока ноги не заболели. Когда неудачливый воришка уже лежал в кровавой, пахнущей дерьмом лужице, Шенвех со всей силы ударил того ногой в челюсть, сломал её и выбил несколько зубов. Под конец он ударил почти мёртвого подростка с размаху головой об мостовую несколько раз, пока не хрустнул трескаясь череп и мелкий вор из числа полумёртвых не перешёл в число совершенно мёртвых. Справедливость победила.
Твою мать матросы драли! Она в попу им дала! попытался он посильнее оскорбить Киамита, но не получилось.
Надеюсь! Эта корова продала меня в кабак в семь лет. Надеюсь, что она сгнила под матросами в порту или в канаве под забором.
Шенвеха передёрнуло, он понял, что дела его действительно плохи. Такие, как этот проклятый Киамит, хорошо научились причинять боль хотя бы потому, что в своей жизни сами ничего, кроме издевательств и мучений, не знали. Пожалуй, сейчас будет лучше просто заорать и его тогда Киамит прикончит сразу. Всё могло кончиться гораздо хуже. Тут его сознание взорвала внезапная догадка. Продала в семь лет! Откуда же он тогда здесь взялся в пятнадцать? Из рабства же не выходят!
Рабы в Империи были разными. Многие обеспеченные люди часто покупали рабов примерно того же возраста своим детям, исходя из необходимости наличия у детей младших или старших братьев и сестёр. Некоторым рабам настолько везло, что жизнь у них была не хуже, чем у детей их господ. Разумеется, они прислуживали господским детям и помогали своим господам по хозяйству, но это были сущие мелочи по сравнению с бедственным положением других рабов. Некоторые купленные своим детям рабы становились просто мальчиками для битья, которых истязали с особой изощрённостью в разных целях, а иногда и в целях воспитания или наказания господских детей. Но подобные извращения происходили с рабами достаточно редко, а большинство их покупалось для тяжёлой и опасной работы где угодно и как угодно.
Но что больше всего удивило в своё время Шенвеха, так это многочисленные способы попадания в рабство, которое в Империи не было наследственным. То есть в империи рабом нельзя было родиться, но в рабство можно было легко попасть. Как он выяснил немногим позже, удержаться на свободе было совсем не просто.
В рабство могли продать родители своего ребёнка возрастом до девяти лет. В рабство, причём пожизненное, продавали своих должников за любой не выплаченный вовремя долг. Само собой разумеется, что в рабство забирали власти за невыплаченные налоги. Список был такой длинный, что его невозможно было запомнить.
Единственным, за что не всегда продавали в рабство, а почти сразу отправляли в пыточные или на казнь, были кражи, разбои, убийства и государственные преступления, может быть, ещё некоторые. Впрочем, за многие другие преступления, за которые в Империи не продавали в рабство и не отправляли в пыточные, была предусмотрена отправка на каторгу, на которой в рудниках и каменоломнях, за вёслами кораблей и приводными колёсами в цехах, на стройках крепостей и земляных работах, за строительством дорог и много ещё где осуждённые преступники проводили весь остаток своей жизни.
Единственная разница между рабом и каторжником была в том, что раба можно было продать или подарить, а каторжник принадлежал не человеку, а уже Империи, причём пожизненно. Ни раб, ни, тем более, каторжник не могли себя выкупить потому, что не имели никаких прав ни на личную собственность, ни даже на деньги. Всё, что зарабатывал раб, уже изначально принадлежало его владельцу. При желании владелец мог освободить своего раба, что иногда действительно случалось, каторжников же не освобождали никогда.
Кто же тебя из рабства-то выкупил, да ещё и освободил? Откуда же дурак такой нашёлся, чтобы такую дрянь, как ты, не только взять и купить, но ещё потом и освободить, а не убить?
Мамочка внезапно подохла! Она меня, оказывается, в рабство не продала совсем, а только передала во временное пользование.
Жалко, что не сдохла, пока такого выродка рожала!
При этих словах Шенвеха Киамит ещё раз подпрыгнул на нем.
Тебе, паскудник, не понять. Козлина! Я мог бы сейчас тебя сдать страже, а завтра любоваться, как с тебя шкуру сдерут, живьём зажарят или муравьям скормят, но я хочу тебя прикончить сам, своими руками, даже насиловать не буду, хотя попка у тебя миленькая, любая портовая потаскуха такой позавидует. Матросы бы оценили!
Себя изнасилуй своим обрубком! Давалка уличная!
Не завидуй перед смертью! Примета плохая. с этими словами Киамит замахнулся рукой, чтобы ударить Шенвеха кулаком в бок.
Я так понимаю, что представления с потаскухами не будет? в уже наступивших сумерках раздался голос у них за спиной.
* * *
Император молча сидел за столом и смотрел в пространство перед собой. Настроение у императора последние годы было такое отвратительное, какое только можно было придумать, не то, что представить. Когда-то он был весел, когда-то он был счастлив, когда-то он был даже взаправду влюблён! И чем всё закончилось? Ничем! Тот проповедник был прав: чем больше у тебя есть тем меньшему ты радуешься.