Атлантолог поправил очки.
Однако когда муть немного уляжется, тогда мы и увидим долгожданную «зарю».
Сияние?
Почти. Мы увидим слабое, рассеянное свечение.
Неожиданно с палубы донёсся возглас, да такой зычный, что Ярилов немного вздрогнул. Он, сразу же, всколыхнул сонную атмосферу каюты. Это был даже не бас, а целая иерихонская труба. Такой голос мог бы спокойно сотрясать воздух, на расстоянии в целую морскую милю, без всяких усилителей. Ярилов уже знал, более-менее, всю команду, но хозяина голоса не признал. Видно, тот исторг звук, находясь в особом состоянии духа. Хотя, в рутинной жизни, голос его, по-видимому, ничем особенным не отличался.
Сверху вещали:
Эй, все наверх! Скорее! Здесь творится такое! Под килем пошла другая вода!
Ник поморщился.
Кто это такой голосистый?
Чарльз улыбнулся.
Боцман! Только он может так звучать, и то только по большим праздникам.
При слове «боцман», Ярилов вспомнил тумбообразного детину с низким голосом. Его, кажется, звали Жак. А вот фамилию он запамятовал. Жак вечно ходил, либо с банкой, либо с бутылкой, наполненной его любимым напитком. По его словам, он пил, чтобы соблюсти в организме водный баланс. Шутник и балагур, он говорил, что пиво заменяет ему одновременно и молоко и «колу». Несмотря на то, что он постоянно квасил слабый алкоголь, обязанности свои исполнял отменно, а потому, руководство экспедиции смотрело на его, не очень здоровую привычку, сквозь пальцы.
Ярилов ещё вспомнил, что от него всегда несло чем-то кислым. Вначале он подумал, что бедный боцман трезвенник, а это балует его организм, вырабатывая, вопреки воле хозяина, лишние молекулы этилового спирта, которые затем испаряются совместно с трудовым потом. Ан, нет, здесь на лицо был заядлый любитель пива, который без ячменного напитка не мог прожить и дня!
Смит спокойно сказал:
Пойдём, глянем, из-за чего переполох. Боцман зря икру метать не станет!
Они поднялись на палубу. Там увидели несколько, свободных от вахты, матросов, во главе с боцманом. Вся галдящая компания, дружно повисла на поручнях и напряжённо смотрела вниз.
Начальник и его заместитель последовали примеру моряков и увидели удивительную картину. Вокруг судна образовался идеальный, тёмный круг. Из пучины непрерывно фонтанировала какая-то тёмная масса. Словно разверзлись донные хляби, и их невзрачное содержимое устремилось к солнцу.
При виде странного явления, в голову Ярилова, поначалу, полезли самые фантастические предположения.
Глядя на его напряжённое лицо, Смит улыбнулся.
Хочешь, угадаю, о чём ты думаешь?
Хочу.
О проделках внеземной цивилизации, например
Ярилов тоже улыбнулся: напряжение спало.
Почти.
Всё гораздо прозаичнее.
Ника осенило.
Ты хочешь сказать, что это результаты работы твоей глубоководной артиллерии?
Атлантолог кивнул.
Именно это я и собирался сказать!
Ярилов удивился.
Никогда бы не подумал, что получится такой эффект. Ну и мощь!
Учёный удовлетворённо посмотрел на собеседника.
Я тоже! И это прекрасно, что практический результат превосходит наши ожидания!
Хитровато усмехнулся.
А что пряталось под пуховым одеялом донных отложений, мы скоро увидим.
Потом он успокоил команду:
Ничего страшного. Мир не перевернулся. Это ил, поднявшийся со дна. Скоро он рассосётся, и море станет прежним.
Интрига умерла, едва родившись. Моряки разошлись по своим делам.
Боцман разочарованно пробормотал:
Я думал, что случилось что-нибудь серьёзное! А тут грязь со дна. Тьфу!
Он тоже побрёл к себе, смачно печатая шаги своими могучими ступнями.
Чарльз и Ник постояли на палубе ещё с полчаса, наблюдая за эволюцией грязевого пятна. Вскоре, круг стал терять свою правильную форму, выбрасывая протуберанцы и постепенно превращаясь, не то в гигантского паука, не то в исполинского осьминога.
Смит тронул Ярилова за плечо.
Кино закончилось. Пора глянуть на монитор.
Пора.
По пути в рубку, Ярилов спросил:
Чарли, как ты думаешь, центр города уже отработан?
Могу только гадать, ответил учёный: всё зависит от мощи донных отложений. Судя по количеству грязи, какой-то результат уже должен быть.
Изменения коснулись не только моря, но и монитора. Тот выглядел уже не безнадёжно чёрным. То в одном месте, то в другом, чернота его стала оживляться туманными пятнами. Они, то появлялись, то исчезали, но уже как явление, существовали.
Космонавт полюбопытствовал:
Обещанное сияние?
Учёный кивнул головой.
Самого сияния ещё нет, но предвестники его уже есть.
Однако время летело, а изображение на мониторе почти не менялось.
Подавляя зевоту, Ярилов, как мог, процитировал стишок из далёкого детства:
Ох, тяжёлая эта работа, из болота тащить бегемота!
Атлантолог удивился.
А зачем из болота тащить бегемота? Не надо тащить его оттуда. Ему там хорошо.
Ярилов рассмеялся.
Он сам оттуда вылезет?
Учёный бодро ответил:
Конечно. Надо, только, немного подождать.
Через некоторое время, туманные образования обрели устойчивость и стали более светлыми.
Учёный весело прокомментировал:
Ну, что я говорил!
Однако «Рассвет» занимался медленно. Монитор демонстрировал лишь серовато белесое марево.
Ярилову не терпелось увидеть хоть, что-нибудь.
Видимость, по-прежнему, нулевая.
Смит отреагировал спокойно:
Не спеши, дорогой Ник! В нашем деле главное это терпение. А результат придёт.
Какой?
Надеюсь, положительный.
А если отрицательный?
Учёный рассмеялся.
Тогда трибунал, и ты будешь разжалован из оракулов в рядовые смертные! Чего не хотелось бы.
Ярилов картинно схватился за голову.
Какое падение! Я этого не переживу!
Смит продолжал смеяться.
Я тоже! Поэтому будем надеяться, что ты сохранишь титул пророка!
Пробили склянки. Какие по счёту, Ярилов уже не помнил. Бьют себе и бьют. Но эти были особенные. Они возвестили о конце трудового дня.
Смит устало потянулся в кресле.
На сегодня всё, Ник.
Ярилов разочарованно произнёс:
«Рассвет» так и не наступил.
Учёный спокойно ответил:
Не беда. Не наступил сегодня, наступит завтра.
Чуть подумав, добавил:
Виновата артиллерия. Тем не менее, она сегодня поработала славно!
Космонавт согласился.
Что славно, то славно!
Атлантолог продолжил свою мысль:
Сделали влажную уборку.
После такой уборки, дно должно быть, безупречно, чистым.
Безусловно, мой друг!
Уставшая «Олимпия» вернулась на ночлег, оставив на месте работы яркий буёк. Завтра, отдохнув, она вернётся на прежнее место.
Ярилов стоял на палубе и любовался закатом. Предзакатные картины поражали его своим размахом и тонкой игрой небесных красок. И главное, ни строения, ни другие препятствия, не мешали ему наслаждаться созерцанием вселенского зрелища.
Какая ширь! Какая мощь!
Солнце незаметно катилось по покатому небосклону вниз. И чем ниже оно опускалось, тем больше раздувалось и краснело, словно гневалось на кого-то. Уже, у самой воды, оно так разъярилось, что стало похоже на раскалённое железо. Но хрустальная стихия встретила его совсем без страха. И вот край раскалённого диска приблизился к последней грани. Ещё немного и две непримиримые стихии столкнутся. И тогда грянет такая вселенская катастрофа, что и помыслить страшно!
Однако когда край диска коснулся воды, ничего не произошло. Зато, на её зеркало легла красная, голливудская дорожка невиданной красоты. Торжественная и яркая, развёрнутая невесть для кого. Она начиналась от горизонта и заканчивалась у самого борта «Олимпии». Она манила. Она приглашала пройтись по ней. Куда? Наверное, туда, где обитают, в своих волшебных мирах, мечты.
Ярилов зачарованно смотрел, как раскалённый диск дневного светила погружается в хрустальную толщу океана. И вот на поверхности осталась только его макушка. Ещё немного и, мигнув на прощанье красным огоньком, исчезла и она. Вместе с ней, вдруг, пропала, словно растворилась в воде, и торжественная дорожка.
Нику стало немного грустно от того, что волшебство закончилось. Онглубоко вздохнул. Свежий, морской ветерок приятно холодил грудь. Портовые шумы утихли. Пристань, после знойного дня, отходила к покою. Незаметно и властно воцарилась тишина. Лишь изредка, её бесцеремонно нарушали резкие крики чаек.
Ярилов глянул на часы: приближалось время вечернего чаепития. Идею предложил Смит. Она Ярилову понравилась. Можно не спеша обсудить насущные проблемы, или, просто, поболтать о всякой всячине. Интересно и приятно. Угощались по очереди. Сегодня была очередь Смита.
Космонавт уже собрался было отправиться в гости к атлантологу, как услышал неожиданный оклик. Это был детский голос. Он обращался, на ломаном английском, неизвестно к кому: