В них преобладала техническая сторона калибр, азимут, горизонт, навесной огонь и другие, непонятные для моего разума слова. Поэтому, рассказ дяди Григория я слушал, как сказку, открыв рот от изумления, и с восторгом ожидая следующих слов. Да он и походил на чудесную сказку.
* * *
Стояли мы, значит, в одном небольшом прусском городишке, вёл свой рассказ дядя Гриша, на отдыхе и, понимаете, расквартировали нас в старинном Рыцарском замке. Городишко название я сейчас не могу выговорить, потому как я немецкому языку не обучен, располагался на невысокой горе, а замок на самой вершине. Этот городок мы отбили у немцев дня два назад.
Так вот нас оставили охранять замок, а заодно и отдохнуть. Вымотались мы за дни боёв до невозможности
Дядя Григорий! А, замок взаправдашний? перебил я его, любопытствуя. Высокий?
Мама шикнула на меня, и я замолк, а дядя Григорий, сделав пару затяжек из козьей ножки и выпустив дым из ноздрей, продолжил: «Разместились мы в большой комнате, в первом этаже. Комната огромная, квадратная метров по двадцать каждая стена в длину, и все стены увешаны коврами и картинами, представляете?
На коврах развешаны кинжалы, сабли, ружья старинные. Всё искусно украшено затейливой резьбой и отделано золотом и серебром.
Портреты людей там тоже были, и здорово так нарисованы!
На них, по-видимому, вся родословная здешних хозяев выставлена была, чтобы, значит, потомки не забывали об своих родственниках и перед другими хвастались.
Знаете, почти все они в париках до плеч, а на некоторых, шляпы с перьями. А орденов то на них навешано, а медалей, ну чистые генералиссимусы!
А на двух картинах, что висели поближе к выходу, сцены охоты с собаками
Одно слово красота! Как в музее!
Даа, по-видимому, хозяева не успели всё это добро вывезти или спрятать, а может не захотели? Думали, наверное, ихняя доблестная армия не допустит нас сюда. Но мы быстро и упорно наступали чувствовали, скоро войне конец, а фашисты-то уже были на последнем издыхании.
Докурив козью ножку, он поднялся, ещё раз попробовал варево и, сказав готово! поставил котелок на землю, подальше от огня.
Мама достала чашки и ложки, нарезала хлеб, а дядя Гриша вытащил из своего армейского мешка кусок сала, посыпанного крупной солью и красным перцем.
Оно выглядело так аппетитно, так аппетитно, что у меня полный рот слюней набрался я даже не успевал их глотать.
Дядя Григорий отрезал каждому по ломтю, а остальное, завернув в расшитое цветочками полотенце, положил назад в вещевой мешок.
Когда пшённая каша и сало были съедены, стали пить чай.
Утолив голод, я с нетерпением стал посматривать на дядю Григория я ждал продолжения рассказа! У меня от ожидания даже спина почему-то зачесалась, или это у всех так?
Немного о чём-то поразмышляв, дядя Гриша собрался было продолжить свой рассказ, но папа, ну совершенно не вовремя по моему разумению, перебив его не начавшееся повествование, предложил папиросу. Я, нетерпеливо ёрзая, ждал, пока они прикурят свои папиросы.
Какое это мучение ждать продолжения интересного рассказа, и не мочь поторопить рассказчика!
Наконец дядя Гриша, выкурив почти половину папиросы, задумчиво посмотрел на меня и поинтересовался:
Так на чём я остановился, хлопчик, не подскажешь?
На замке. На замке и на картинах! быстренько, чтобы поторопить его, напомнил я.
Меня очень заинтересовал дядин Гришин рассказ, и я жаждал услышать его продолжение.
Даа, так вот, раздумчиво, медленно, возобновил он свой рассказ:
Мы, никогда не видавшие такую красоту, стали с интересом всё это рассматривать и трогать руками, а некоторые из нас стали снимать оружие со стен и примерять на себя.
Нас было восемь человек почти отделение. Все мы из разных деревень, разного роду-племени, и мы были любопытны, словно дети. Рассматривая портреты, я удивлялся мастерству художников, написавших их, и, кажется, даже цокал языком. Врать не буду может это я «цокал» при другом случае, не помню.
Люди на портретах были, как живые, а один на портрете, мне наверно померещилось, даже пару раз моргнул.
Подумав, что это мне «показалось» после выпитой солдатской чарки пущенной по кругу, я сразу же выбросил это из головы, и постарался забыть. Зачем голову заморачивать пустым, решил я?
Побродив по замку и налюбовавшись его красотами, мы постепенно угомонились и стали располагаться, кто как может, и где может, на ночлег.
Побродив по замку и налюбовавшись его красотами, мы постепенно угомонились и стали располагаться, кто как может, и где может, на ночлег.
Командир отделения приказал тушить свет и прекратить разговоры. «Всем спать!» строго повторил он.
Мы очень устали за прошедшие дни боёв, и предоставленный нам день отдыха был заслуженной наградой за наш тяжёлый, ратный труд.
Спал я крепко, тяжёлых снов не видел, и никакие предчувствия вечером меня не томили.
Проснулся я сразу от ударившего в глаза света. Приподняв веки, я подумал, что у меня галлюцинация, и не сразу сообразил, что к чему.
Окружив нас плотным кольцом, с автоматами наизготовку, стояло десять-пятнадцать немецких солдат во главе с офицером. Один портрет на стене отсутствовал, а на его месте зиял проём открытой двери это я почему-то сразу заметил.
Офицер, очень похожий на одного из нарисованных на портретах, резким, командирским голосом прокричал: «Aufshtain! russische schvain!» И коверкая слова, по-русски, добавил: «Встьять собъяки!» А потом ещё, словно пролаял: «Hende hoh!».
Кто-то из наших, медленно поднимаясь, проворчал: «Отдохнули! Мать твою!».
Над нашими головами ярко светила равнодушная ко всему происходящему в комнате, хрустальная люстра.
Захваченные врасплох, да ещё спросонья, мы не успели схватиться за автоматы, и поэтому, хмуро поглядывая на немцев, вставали безоружными.
Краем глаза я заметил, как сержант неожиданным движением руки выхватил из ножен свой нож и резко метнул его в офицера. Скорее всего он попал потому что раздался болезненный стон, и в то же мгновение прозвучала резкая, как удар хлыста, команда офицера: «Fojar!»
Я этот лающий голос никогда не забуду!
Словно десяток швейных машинок застрочили автоматы немцев. Какая-то пуля ударила меня по ноге нога подкосилась, и я упал, потеряв от страшной боли сознание. Пришёл я в себя, когда кто-то снял с меня тяжесть, давившую на грудь.
Открыв глаза, первое, что я увидел тело сержанта, мёртвого. В него попали первые пули и, случайно, он своим телом закрыл меня.
Так я получил своё первое лёгкое ранение.
Откуда взялись немцы? посмотрел он на меня, догадавшись о моём не высказанном вопросе, и попытался объяснить: немцы всё то время, что мы находились в замке, прятались в потайном ходе за дверью, скрытой одним из портретов на стене, я так думаю.
Наши часовые, услышав стрельбу, подняли тревогу тревожная группа ворвалась в замок, но никого, кроме убитых, не увидела. Всё было на месте комната была пуста, кроме нас конечно, и кто стрелял неизвестно.
Я, придя в себя, указал им на портрет и сказал, что немцы, наверное, пришли оттуда, потому что я видел там открытый проём.
Больше часа ушло, чтобы найти секрет открывания двери. Проверили подземный ход в нём никого не было. Немцы ушли в неизвестном направлении. Куда ушли? Господь один знает.
Мы молчали, каждый из нас, наверное, думал о своём, я так считаю.
Папа, закурив новую папиросу, сказал: «Даа, вам несказанно повезло, Григорий! Такое везение случается раз в жизни и то, не у всякого. И после небольшой паузы, добавил: «Значит, судьба не захотела, чтобы вы погибли. Для чего-то вы ещё были нужны ей».
Мне очень понравился рассказ дяди Гриши. Жаль только наши не поймали немцев.
Я, разохотившись слушать, хотел уже попросить ещё что-нибудь рассказать интересное, но дядя Григорий, посмотрев на небо, сказал: «Пора ехать!»
Мама стала собирать оставленную на время рассказа посуду, а он, слегка помахивая кнутом, пошёл к лошадям.
Глава вторая
Вокруг был всё тот же хмурый, тревожный лес. Пристяжная лошадка всё также ленилась, лишь коренник добросовестно зарабатывал себе на пропитание.
Дядя Гриша почему-то хмурился, и в глазах у него, я иногда замечал, нет-нет, да проскальзывала тревога. Он, подозвав к себе папу, о чём-то долго с ним разговаривал.
Вернувшись к нам, папа сказал, что в этом районе пошаливают, не до конца выловленные в лесах, бандеровцы, и что Григория это очень тревожит. Как бы нам не нарваться на них. Могут и расстрелять! предупреждает он.
Мама, выслушав папу, тут же «завелась», как однажды сказал он ей, не при мне, конечно, я это нечаянно услышал.
Я же говорила тебе, Вячеслав, ехай один устроишься на працю, тогда и заберёшь нас! громко, перемежая украинские и русские слова, и всё более распаляясь, заговорила она.