Я же говорила тебе, Вячеслав, ехай один устроишься на працю, тогда и заберёшь нас! громко, перемежая украинские и русские слова, и всё более распаляясь, заговорила она.
Она чуть ли не кричала: «Ещё и ребёнка везём с собой, на погибель!»
Папа, пытаясь её успокоить, всё повторял: «Перестань, Вера! Всё будет хорошо. Наконец это только предположение Григория. Мне в конторе сказали здесь тихо».
Постепенно мама перестала ругаться, и уже не так хмуро смотрела на папу. Но тревога, появившаяся в её глазах, не проходила.
До «Миста», так назвал наш конечный пункт дядя Гриша, осталось, как он сказал «трохи, ну, мабуть, киломэтрив пьять, а може мэньше».
Напуганный папиными словами, я внимательно всматривался в окружавший нас лес и кустарник, и всё ждал, когда же из кустов выскочат бородатые дяденьки-бандеровцы и дождался на нашу голову!
Мама, потом, когда мы уже были в безопасности, мне шутя сказала: «Цэ ты, сынку, притягнув йх».
Впереди, метрах в ста пятидесяти, перегораживая колею, лежало дерево.
Папа, увидев его побледнел, а мама прижала меня к себе одной рукой, а другой, прикрывая рот, наверное, чтобы не закричать, прошептала: «Ой, лышенько! Смертушка наша прыйшла!»
Дядя Гриша, натянув вожжи и сказав «Тпру!», остановил лошадей.
На мой неискушённый взгляд, так он мог бы и не «тпрукать» лошадям. Дорога-то была перегорожена, и они сами бы остановились перед загорожей. Они же не кони-птицы какие-нибудь, чтобы летать через поваленные деревья.
Шо будэмо робыть? спросил он у папы и как-бы у самого себя.
Посовещавшись несколько минут, они решили продолжить путь, надеясь на лучшее.
Разворачивать коней и телегу в обратную сторону, тем более в такой ситуации, не имело никакого смысла. И ещё одно соображение имелось в запасе, а вдруг дерево само упало от старости? Между папой и дядей Григорием завязался серьёзный разговор.
Мы не доехали метров около двадцати до поваленного дерева, как из ближайших кустов вышел, держа в руках направленный на нас автомат, одетый в полувоенную форму, человек. На нём были солдатские шальвары, заправленные в кирзовые сапоги и тёмный, помятый пиджак поверх сатиновой, не первой свежести, рубашки, а на голове залихватски, набекрень, сидела военная фуражка, без звёздочки.
Лошади, дойдя до загорожи, остановились сами.
Бандеровец, а в этом я теперь совершенно не сомневался, картинно держа автомат перед собой, махнул рукой, и из леса вышли ещё двое почти также одетые, и державшие в руках винтовки с облезлыми прикладами.
Мы с мамой сидели, ни живы, ни мертвы, и боялись даже пошевелиться это я о себе. Но, в то же время меня разбирало сильное любопытство, и я во все глаза рассматривал их.
Вот они, оказывается, какие бандиты! И совсем они не страшные, решил я, когда шок от их неожиданного появления у меня немного прошёл.
Бандеровцы подошли к телеге: заросшие щетиной лица; запах давно не мытых тел; и тяжёлый, какой-то затравленный, исподлобья, взгляд, так мне показалось. Такой взгляд я однажды видел у бездомной собаки, которую мы с мальчишками гоняли как-то.
Первый, который покартинистее, оглядел нас и, задержав на несколько секунд взгляд на маме, подошёл к дяде Грише, и стал с ним разговаривать.
Дядько! Куды трапыш, кого вэзэш?
Он, искоса посматривая на маму и папу, спрашивал по-украински, а потом, ещё раз посмотрев на папу, добавил: «Докумэнт маешь, чи, ни? А баба, та хлопэць, теж мають який-нито, докумэнт, чи тэж, нэ мають?»
Який докумэнт? встревожено заговорил дядя Григорий, як шо справка из сильского Совету? Так е! Ось вона, дывысь, сказал он, и полез рукой под фуфайку, чтобы достать справку, наверное.
Стий, дядько! неожиданно приказал бандеровец. Высунь свою граблюку назад! Та потыхэньку, добавил он, быстро отступив на один шаг от дяди Григория: И обратившись к нам, показал автоматом на землю:
Уси злазьтэ! Як шо нэ так, зразу стриляю! Степан, возьмы йих на прицел, приказал он другому бандеровцу, и добавил уже опять нам: «Злизэтэ, ось тоди и будэмо балакать.
Тощий, словно щепка, долговязый бандеровец, не говоря ни слова, направил свою винтовку в нашу сторону, и угрожающе клацнул затвором.
Вот тебе и «хорошие» дядечьки, снова испугался я.
А ты, Мыкола, сказал предводитель третьему бандеровцу, провирь «кабриолету» щегольнул он знанием лошадиного транспорта.
Мы с мамой послушно, но с опаской, слезли с телеги, и отошли шага на два-три чуть в сторону.
Пока Мыкола шарил в наших вещах на повозке, мама ругалась на него за неаккуратность, и довела его таки до того, что он, наверное, не выдержав, гаркнул: «Цыц, стервозо! В том свити цацки, та платя нэ трэба будэ!». Мама, словно споткнувшись на всём бегу, замолчала, и только лицо её пылало жаром от возмущения и женского бессилия.
Папа был бледен. Сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев, он не произнося ни слова, наблюдал за происходящим, и было видно, с каким трудом ему давалось это молчание.
Закончив осмотр вещей, и не найдя оружия, Мыкола забрал сало и остатки хлеба, прихватив заодно пару маминых красивых полотенец.
Видно было, мама что-то хотела сказать резкое, но взглянув на папу, промолчала, хотя и с видимым усилием.
Я помню, с какой любовью и старанием она вышивала эти полотенца, сидя у плиты в бабушкином доме. Какое это было счастливое время, мельком подумал я и, с неослабевающим интересом продолжил наблюдать за всем происходящим вокруг меня.
Мне кажется, что я тогда еще не до конца понимал серьёзности нашего положения. Но когда главарь, плотоядно улыбаясь, подошёл к папе и маме, и сказал: «Зараз я буду робыть обыску!» лицо у папы изменилось.
Вот тут я испугался! По-настоящему испугался! Сейчас должно что-то произойти, со страхом подумал я, и весь сжался от предчувствия чего-то страшного-страшного. С таким лицом, какое сделалось у папы, идут на всё, даже на смерть! Я об этом сам догадался, несмотря на свой детский возраст и полное отсутствие жизненного опыта. Я даже не догадался, я почувствовал, и слёзы страха стали скапливаться в моих глазах.
По-видимому, главарь это тоже почувствовал. На мгновение замерев, он неожиданно повернулся к дяде Грише и резко приказал ему: «Завэртай свий шарабан до лису! Бачиш колию! А вы геть за ним!» повернулся к нам старший.
И обратившись к своим товарищам, строго приказал: «Мыкола, Степан, доглядайтэ за усима. Як що побигнуть стриляйтэ! Я пиду у пэрэд, а вы з конямы и заарэштованными гонить до базы!»
Делать нечего. Повернув лошадей в просеку, последовали за главарём в самую глубь леса. Дядя Григорий вёл лошадей за повод, а мы шли за телегой под конвоем двух бандеровцев.
Метров через двести-двести пятьдесят, в лесу трудно определить расстояние, особенно для меня, старший бандеровец свернул на какую-то тропинку и исчез в кустах.
Следовавшая за нами охрана, как только не стало возле них командира, повесив винтовки на плечо, закурила цигарки и завела неспешный разговор.
Папа, достав коробку папирос «Казбек», тоже хотел закурить, но второй охранник, не долговязый, крикнул грубым, пропитым голосом: «Дай сюды!» протянул руку и выхватил папиросы.
По-видимому, Мыкола по какой-то непонятной для меня причине, был не в духе.
Не меняя порядка: дядя Гриша, лошади с повозкой, и мы со своими «сопровождающими», следовали по лесу минут сорок. Я очень устал и стал спотыкаться. Мама, повернув голову к конвоирам, обратилась к долговязому Степану с просьбой:
Послухайтэ, люди добри! Нэхай хлопчик зализэ у бричку, а? Йому ж тяжко.
Ничого йому нэ зробыця! ответил Мыкола вместо Степана.
У вас шо, своих дитэй нэма? уговаривала их мама, казна шо кажетэ!
Иды, хлопчик, сидай, разрешил Степан, махнув рукой в сторону повозки. Мыкола, воно ж ще малэ, добавил он, повернувшись к товарищу.
Я, уцепившись за повозку, влез и блаженно растянулся на вещах. Ноги «гудели» от усталости, а лицо моё было мокрым от пота. Наслаждаясь отдыхом, я подумал: «А, совсем они не страшные эти бандиты. Правда, если подумать хорошенько, то Мыкола нехороший, злой. Но это, наверное, от голода. Вишь, как на сало с хлебом набросились. У них, что, в лесу нет бабушки, чтобы галушки сварить?»
Проехав ещё немного, мы перебрались через какую-то мелкую речушку и оказались у цели нашего затянувшегося передвижения, у «базы».
Перед нами, на небольшой поляне окружённой густым лесом, расположились несколько, покрытых выгоревшим на солнце дёрном, землянок. У одной из них горел небольшой бездымный костёр, и оттуда доносился запах какого-то варева.
По-видимому, кем-то заранее предупреждённые, нас ожидали около двадцати-двадцати пяти бандеровцев по-разному одетых и с различным оружием в руках.