«Конечно, я понимаю, что не каждый захочет и сможет стать художником, отвечал Оберон, когда Садовники спрашивали его, почему его путь такой узкий, но я могу спасти хотя бы тех, кто может».
Например, Тета. Оберон нашел ее ни больше ни меньше в доме наслаждений. Родители отдали ее туда, когда ей было тринадцать лет. Девочка рисовала картинки на обрывках пергамента, когда они попадались ей, но чаще на земле или углем на камнях. Она тихо напевала себе под нос, когда рисовала, и выглядела совершенно счастливой. Посетители дома наслаждений считали ее странной, но красивой; и к пятнадцати годам Тета превратилась в совершенно испорченную с точки зрения человеческой морали, но абсолютно невинную с точки зрения ангела женщину. Оберон купил ее не так дорого, как можно было подумать и привел в Школу, где впервые показал ей холст и краски.
Потом он рисовал ее портреты тщательно, раз за разом, каждый раз оставаясь недовольным. Портреты не передавали ни трогательной наивности, задержавшейся на ее лице, кажется, навсегда, ни ее движений порывистых, но без оттенков беспокойства и испуга.
Школа лечила любые душевные раны художников. Искусство же покрывало их невидимой пленкой, непроницаемой для зла. Тот, кто по-настоящему увидел рассвет как он может поверить тому, кто хочет смерти этого мира? Таков был расчет Оберона, и ангел был уверен, что расчет оправдается.
Оберон, увы, ошибся. Его чистое сердце не могло вместить ни человеческой зависти, ни страха. На уровне изначального бытия все его гипотезы работали, но в мире людей Дети Истинной Веры, режущие картины, были реальностью, как ни больно Оберону было признать это.
Сколько времени прошло в мире от первой драки до первой войны? От первой лжи до первого заговора? От первой нечистой мысли до первого преступления? Кто знает. Историки всегда готовы рассказать о каких-то малозначительных вещах: тот-то взошел на трон, тот-то умер, изобрели колесо но есть что-то значительно важнее, согласитесь. В начале этого мира был райский сад, и к чему мы пришли через несколько тысяч лет?
«Вначале мы показали людям рай, говорил Азраэль своим ученикам. Рай как образец. Образец той жизни, к которой можно придти, то есть вернуться. Почему вы так упорно не хотите возвращаться?»
К тому времени, когда Шемхазай встретил Анну, мир далеко ушел от рая и, кажется, направлялся к его противоположности. Это чувствовали все, кто не был совершенно глуп и хоть раз в день выходил из дома.
Когда-то людей удерживала вместе общая потеря: потеря рая. Те, кто видел рай, смогли рассказать о нем достаточно, чтобы остальные мечтали увидеть тот Сад и остаться там. Изгнанные тоже хотели вернуться, но не верили в возможность этого. Может быть, это неверие подействовало сильнее всего; со временем воспоминания о рае тускнели, и он из «мира за поворотом», куда можно дойти, превратился в прекрасную, но бесполезную мечту.
Потом Азраэль все поймет: слишком немногие люди посчитали изгнание из рая руководством к действию: к тому, чтобы построить (вырастить? создать?) рай на отданной им земле. Остальные либо тосковали об утраченной возможности, либо грезили о чуде.
Глава 3. Встреча в Башне Одиночества
Мастема помедлил перед входом в Башню Одиночества так же, как и в прошлый раз. Он думал, с чего начать рассказ о победах говорить не проще, чем о поражениях и ошибках.
Я жду тебя, проговорили стены Башни.
Мастема коснулся выступа справа и вошел в дверь-водопад.
Хранитель, начал он, входя, но слова застряли в горле.
Вместо Хранителя перед ним, одна в высоком зале, стояла Селед. Та, которую когда-то звали Селед. Когда он приблизился, Селед низко поклонилась. Длинное серое платье с металлически-блестящими вставками одежда серва, заслужившего высокое положение среди других сервов зашуршало по полу, распущенные рыжеватые волосы упали ей на лицо.
Восхитительная Селед, она всегда знала, как поступать. Будучи смертной женщиной, она говорила с самыми сильными мужчинами как с равными, и даже слегка свысока. Ее муж, правитель, когда-то был уверен, что девочка с улицы будет вечно благодарна ему. Уже через несколько дней он почувствовал, что это он будет вечно благодарен ей и прожил всю жизнь, вспоминая ее с любовью. Азраэль удивлялся ее смелости, когда Селед сказала ему: «Я помогу тебе пережить то, чего ты никогда не знал». Неизвестно, почему она была так уверена в этом, но она была права.
В конце концов, у нее хватило духа не поддаться им тогда, в последний день, и сбежать. Азраэль обещал ей прощение а Мастема знал, как убедительны могут быть Шуты но Селед рассмеялась ему в лицо и достала из складок платья зеркало. Она рисковала секунды промедления, и Шемхазай обезоружил бы ее.
И вот сейчас эта женщина, когда-то жена правителя, когда-то возлюбленная ангела, стояла перед ним, склонившись.
Мастема, тихо сказала она, ты вернулся.
Она знала его настоящее имя с первого дня, как оказалась в Цитадели, и часто повторяла его про себя в самые тяжелые мгновения.
Знаете, когда впервые в жизни Селед рассмеялась от счастья? Не в день ее свадьбы. Не в тот день, когда Азраэль ввел ее в свой дом. И не тогда, когда весь мир заговорил о ней. Позже, много позже. Тогда, когда она спустилась на нижние уровни Цитадели в простой серой одежде, как положено зачерпнула ладонью горькую невесомую пыль (и это Селед, морщившаяся от капельки грязи на платье), подбросила ее в воздух и рассмеялась. С таким облегчением и счастьем, как будто она вернулась домой. Сопровождавший ее Рыцарь недоуменно оглянулся, не понимая, что с ней происходит, но Селед не обращала внимания она жадно вглядывалась в скупой на краски, колючий, сухой ландшафт, и ее лицо светилось восторгом. Она начала с уровня семнадцать-семь, или Уровня Трещин.
Как происходит пробуждение в Цитадели? Все вылезают из серой плотной мглы, голые и дрожащие. Вылезают и кашляют этот первый звук подобен крику ребенка, покинувшего чрево матери после долгих мук, в нем не меньше удивления от встречи с новым миром. Но страха, сопутствующего рождению, нет Цитадель встречает своих новых детей почти нежно, хоть пыль и сушит горло в первые минуты.
Есть два способа попасть в Цитадель, если не считать Зова: Печать и зеркала. Печать обычное дело: новых безликих встречают специально подготовленные сервы, их задача объяснить им, что с ними произошло и почему им теперь понадобится вся их воля, чтобы не лишиться души. Зеркала, отправляющие в Цитадель, напротив, редкость, и если кто-то приходит с помощью зеркала, это значит, что какой-то Рыцарь особо отметил этого человека.
Цитадель еще толком не действовала в этой стране, когда Мастема увидел Селед, и просто поставить на нее Печать было бы опасно. Мастему ждали дела на островах: пираты подавали большие надежды, их пахнущие рыбой мистики увлеклись обещаниями Цитадели, и надо было подчинить их окончательно. Но это означало оставить Селед практически одну, не считая нескольких учеников, и с Печатью а Гвардия не дремала, а Селед была возлюбленной Азраэля Мастема, уже успевший понять, что значит потерять самое дорогое по глупости, решил не рисковать и подарил ей зеркало.
Когда кто-то использовал такое зеркало, Цитадель сообщала об этом Хранителю. Поэтому он сам встретил Селед внизу. Он застал ее сидящей у стены, яростно пытающейся стереть с лица стойкий, липкий слой сумрака. Хранитель сделал еле заметный жест, и лицо Селед очистилось. Еще движение и все ее тело будто отбросило от себя серые хлопья, открывая кожу.
Селед прикрылась руками, подозрительно глядя на Хранителя, ощупывая глазами стены, высокий потолок, изъеденный бороздами пол, и на нем косые полосы света, но не солнечного. По человеческим меркам это место нельзя было назвать иначе как зловещим, но Селед не пришло это в голову. На уровне глаз в стенах были укреплены небольшие шары с шипами они излучали свет. Один из шаров почти рядом с Селед мигал, будто захлебываясь. Это раздражало, и женщина привстала, чтобы слегка повернуть его против часовой стрелки и вдавить глубже в нишу. Она откуда-то знала, как с ними обращаться. После этого шар засветился так же ровно, как и соседние.
Добро пожаловать, улыбаясь, сказал Хранитель. Селед еще не произнесла ни слова, если не считать раздраженного шипения, но он уже все понимал. В ее резких движениях и требовательном взгляде (удивление, любопытство, но ни капельки страха!) Хранитель безошибочно увидел: эта женщина сможет стать Рыцарем Цитадели. Мастема не ошибся, отдав ей зеркало.
Хранителя кольнуло чувство узнавания. На лицо Селед падали тени, но Хранитель шагнул ближе, чтобы проверить себя: тени в этом месте ложились так причудливо, что легко можно было ошибиться. В данном случае принять втайне желаемое за действительное. Но нет, это не ошибка. Длинные рыжеватые волосы, бесцветные холодные глаза Селед была точной копией той, про кого Мастема спросил: «А ты не сможешь вернуть ее?» Можно сказать, что его сын справился сам встретил в мире Садовников женщину с точно таким же лицом и поставил на нее Печать. Это звучало нелепо, невозможно но это было так. Зачем он сделал себе эту игрушку? Она только усилит его боль, потому что не даст забыть. Но в чем-то Хранитель понимал его.