Если бы существовало пророчество, указывающее на смерть этого мира, оно бы упоминало слезы ангела, потому что это некий предел.
***
Анна быстро привыкла к тому, что где бы она ни оказалась, ее сопровождает Гвардия. Они были молчаливыми, говорили, только если она обращалась к ним, и не смотрели на нее лишний раз. Сначала она принимала это за враждебность, потом Шемхазай объяснил, что они слишком сосредоточены на собственных мыслях.
Я помог им стать неуязвимыми для Тьмы. Это великое благо, но из этого следует великая ответственность. Их задача искать и преследовать Тьму везде, всегда, не зная отдыха. Поэтому не удивляйся, что они не смотрят на тебя. В тебе они знают это нет ни капли зла.
Они бессмертны? робко спросила Анна.
Бессмертие относительно. На самом деле бессмертен только Творец, а для каждого существа на земле где-то прячется своя смерть. Да, их можно убить, но нужны страшные, сильные средства не такие, как для людей. Гвардия Ангелов неуязвима для человеческого оружия, конечно. Но темная магия и их яды увы, есть яды, смертельные для Гвардии. Есть заклятия, способные обезоружить их и сбить с толку. Наш враг не теряет времени.
Но кто он? Или это они?
Мы не знаем, сколько их. Но мы знаем точно, что с самого начала, с той минуты, как на земле появился первый человек, Тьма стремится подчинить себе мир.
Так было всегда?
Насколько я знаю. По крайней мере, я не знаю ничего другого.
Вечность в борьбе с Тьмой, подумала Анна. Ее ангел не знал ничего другого, кроме этой вечной, изматывающей борьбы.
Шемхазай рассмеялся.
Ты жалеешь меня, сердце мое. Не стоит я счастлив идти этим путем.
А что случится, если они победят?
Мир погибнет. Ты имеешь право знать это. Может быть, это произойдет на наших глазах. Но как бы ни повернулся сюжет, мы будем защищать людей от Тьмы.
С каждым днем сила Гвардии все увеличивалась, а люди боялись их все больше и больше. На последней войне Шемхазай потерял немало воинов, и сейчас Гвардия принимала новичков десятками. Шемхазай учил их магии занятия длились часами и часами, пока воины не начинали шататься от усталости. Анне казалось, что в них почти не осталось человеческого: она не могла припомнить их улыбающимися или занятыми каким-то личным делом. У многих были дома в городе, но они не возвращались туда месяцами.
Как-то раз Анна стала случайным свидетелем сцены, больно поразившей ее: жена одного из солдат Шемхазая пришла поговорить с мужем. Это была молодая рыжая женщина с открытым, улыбающимся лицом. Ее муж, напротив, выглядел замкнутым и невеселым.
Ты знаешь, начала женщина, а наши дети почти забыли, как ты выглядишь. Я не смею просить тебя о многом, но может, ты зайдешь хоть на день?
По лицу мужчины пробежала тень.
Может быть, невыразительно сказал он, но зачем? Ты сама видишь, что происходит, и дальше будет только хуже. Им нужно привыкнуть жить без меня. Вы ни в чем не нуждаетесь?
О нет, улыбнулась женщина, ни в чем. Мы купили новый дом, как ты и сказал сделать.
Хорошо, кивнул солдат.
Но я так скучаю по тебе.
Женщина не плакала, не пыталась вызвать жалость, но Анна чувствовала, что она сдерживается изо всех сил.
Прости меня, после паузы ответил ее муж, это невозможно. Ты понимаешь сама: у меня другой путь.
Он поцеловал ей руку, отстранился от ее объятий и вышел. Защитные амулеты на шее коротко звякнули друг об друга.
Тот человек, увы, оказался прав. Анна еще не успела запомнить его имя, когда он не вернулся с «ночной прогулки», как называл это Шемхазай. Анна так и не узнала, как его убили, но это была первая потеря Гвардии за десять лет.
За этой потерей последовали другие; Шемхазай выслушивал известия с бесстрастным, непроницаемым лицом. Анна плакала вместе с вдовами и матерями и чувствовала вместе с их болью их зависть: «Ангел не может погибнуть, говорили их глаза. Она никогда не испытает того же, что и мы».
Если бы одна из бывших подруг Анны оказалась бы на ее месте, Анна спросила бы ее: «Как это?». Как это быть рядом с ангелом? Звучит так странно.
Да, это было странно. Странно, иногда пугающе. Иногда прекрасно.
Ты можешь уйти, если хочешь, сказал Шемхазай как-то раз. Без всякой связи с какими бы то ни было событиями, просто так.
Ты хочешь, чтобы я ушла? переспросила Анна. Она так и думала: это ненадолго, во мне нет ничего такого, чтобы создатель Гвардии Ангелов захотел бы провести со мной хотя бы год.
Ты хочешь, чтобы я ушла? переспросила Анна. Она так и думала: это ненадолго, во мне нет ничего такого, чтобы создатель Гвардии Ангелов захотел бы провести со мной хотя бы год.
Нет, серьезно ответил Шемхазай. Я хочу, чтобы ты оставалась. Но я хочу, чтобы ты знала: я не буду подчинять твою волю и не буду удерживать тебя силой. Свобода один из лучших даров Создателя.
Было понятно, что он имеет в виду, но прозвучало это странно.
Потом, они, разумеется, не стали заключать брак. По законам города Анна по-прежнему оставалась незамужней женщиной, и мать неоднократно указывала ей на это.
Она много раз спрашивала себя: что я чувствую? Смутное желание, смешанное со страхом впрочем, страх исчезал, стоило Шемхазаю подойти к ней на расстояние меньше шага. Как только он оказывался рядом, Анна чувствовала то же, что и в ту ночь, на ступенях дома Ребекки: волшебную легкость, полное доверие, радость. Золотое сияние не обжигало; Шемхазай умел быть нежным.
Его человеческое тело было красивым, но Анна всегда помнила, что это только оболочка, и Шемхазай в любой момент может сменить ее. Так что было бы глупо сказать: «Я люблю его глаза или улыбку». Нет. Тогда что? Голос? Слова, которые он говорит? Нет, нет. Что я люблю? спрашивала себя Анна и не знала, как ответить себе.
Гвардия по-прежнему пугала ее своей полной отрешенностью, даже отделенностью от всех остальных людей. Они воспитывали в себе безжалостность, понимая, что Тьма может принять любую форму, что Тьма умеет искушать. Боевая магия, которой их учил Шемхазай, работала быстро и безошибочно, но для этого требовалась концентрация и подавление чувств. Не только ярости или гнева. Сожаления, сомнения, любви.
Странно, как Шемхазай сохранил способность испытывать чувства, причем похожие на человеческие.
Я не думал, что захочу этого со смертной женщиной, сказал он Анне в первый же вечер. Но так случилось. Когда я увидел тебя. Азраэль рассказывал мне о возможности любви, направленной на одного человека, но я продолжал считать, что это удел людей. Я ошибся.
Анна слушала его, боясь вздохнуть и пытаясь понять. Ей на мгновение показалось, что так будет все время: он будет пытаться объяснить ей что-то, она пытаться понять. Каждый шаг будет трудным. Зачем ему это?
Но Шемхазай смотрел на нее с нежностью, и было непохоже, что он тоже предвидит тяжелую работу попытки понять друг друга. Скорее, наоборот. В его глазах светилось какое-то обещание чистое, вдохновляющее.
Он вспомнил, как Азраэль говорил: «Есть вещи, которые можно пережить лишь в человеческом теле. Боль, например. Но не только».
Большинство городских проповедников сходились на том, что телесные наслаждения греховны, что не мешало процветанию соответствующих заведений, а напротив, способствовало этому. Мужчины в то время искали удовольствий так яростно, как будто каждый день был последним. Городские законы не препятствовали этому прямо, и неудивительно: налоги с домов наслаждений шли в казну, и все были довольны. Разве что некоторые вздыхали о мифических старых временах, когда мужья и жены хранили друг другу верность. Но эти рассказы были такими же странными, как рассказы о том, что когда-то ночные улицы были безопасными.
Стражников на улицах становилось все больше и больше, а цена их молчания все меньше и меньше; они поразительно легко вступали в сговор с кем угодно. Правитель создал особые отряды для проверки стражей на неподкупность, и их постигла та же судьба. Единственными, кого невозможно было подкупить, оставались да, Гвардия. Но звать на помощь Гвардию мало кто рисковал.
***
Оберон! тихонько позвала Тета, входя в его мастерскую. У нас гости.
Кто? недовольно спросил Оберон, оторвавшись от работы.
Картина изображала пейзаж нет, целый мир, детали были настолько подробны, что каждую веточку, каждый бубенчик на цветном колпаке хотелось потрогать руками. Похоже, это был лесной праздник: птицы и звери в смешных нарядах танцевали вокруг огромного дерева, на ветвях которого сидели маленькие человечки ростом с локоть, не больше. Человечки играли на каких-то диковинных инструментах Тета никогда таких не видела. Сквозь ветки пробивался мягкий свет. Картина излучала беззаботность как будто танцующие точно знали, что им ничто не угрожает. Именно это поразило Тету: контраст картины и атмосферы, сгустившейся в Иреме.