Как это прекрасно, Оберон, воскликнула она. Ах, если бы мы могли жить в одной из твоих картин! Так, как эти маленькие человечки.
Она знала, что магия ее ангела оживляет картины но не для зрителей, а для тех, кто нарисован Обероном. Там, внутри картины, волки и пеликаны действительно танцевали, и вокруг звучала музыка. Если всматриваться долго, это можно было понять.
Некоторые из мастеров Школы те, кто учился у Оберона дольше всего сумели овладеть их магией, и поэтому их картины были особенно притягательными. Такие художники никогда не допускали на свои холсты боль, страх и насилие они знали, что для их творений это станет вечной реальностью.
Конечно, обычный зритель не видел этого; люди восхищенно вздыхали: «Они как живые», не зная, что это правда.
Оберон смотрел на Тету, улыбаясь:
Да, радость моя. Жить в одной из таких картин это было бы похоже на рай. Но мы должны оставаться здесь что будет с миром, если из него уйдут все художники?
Будет еще хуже, грустно согласилась Тета. Да, а к тебе пришел Азраэль, он хочет поговорить о статуях.
Ирем жил ожиданием карнавала уже больше месяца: на площадях возводили деревянные помосты, в лавках шли нарасхват ткани самых причудливых расцветок, музыканты то и дело принимались играть прямо на улицах, будто призывая оставить все дела и пуститься танцевать. Хоть люди и чувствовали, что жизнь стала куда тяжелее, чем раньше постоянная удушающая жара, ссоры, вспыхивающие на пустом месте в каждой семье, неурожай они все равно ждали карнавала.
Воду во всех фонтанах подкрасили в разные цвета некоторые даже светились в темноте, и самые смелые ходили ночами смотреть на них. Это придумал Азраэль.
В этом году будут три невиданных вещи, сообщил он правителю. Цветные фонтаны, шагающие статуи и живые картины.
Цветные фонтаны и живые картины взяли на себя Шуты, и если с первым все было просто (надо только знать секрет порошков), то со вторым пришлось изрядно потрудиться.
Смысл живых картин заключался в том, что люди, одетые в соответствующие костюмы, изображали известные исторические сюжеты или даже повседневные сценки. В живых картинах нашла воплощение любимая мысль Азраэля: «Игра и реальность связаны друг с другом сильнее, чем нам кажется». Живые картины как метафора, как способ осознать условность, сыгранность нашей жизни, осознать и начать играть по-новому так понимали его Шуты.
На некоторых живых картинах карикатурно изображались Рыцари Цитадели разумеется, кроме троих ангелов, никто не знал, что это Рыцари Цитадели. Люди понимали это как персонификацию Зла в конце концов, оно же принимает какие-то формы.
Многие жители города и бедные, и богатые загорелись идеей живых картин и готовились к карнавалу под руководством Шутов. Планы были грандиозные: одни военные сцены требовали столько людей и столько подготовки, что это было сравнимо с подготовкой настоящей небольшой войны. А изображение сцен сотворения мира! Ручные звери, приученные не нападать друг на друга! А Адам и Ева в райском саду! Все женщины мечтали играть Еву, но выбрали, конечно, младшую жену правителя.
А сопровождать движущиеся платформы с живыми картинами должны были, по замыслу Азраэля, шагающие статуи.
Вначале Оберон был против, конечно. Он мог оживить статуи, воспользовавшись той же магией, что и с картинами. Для зрителя результат оказывался еще более впечатляющим: статуи хоть и не разговаривали, но могли двигаться, даже танцевать, и совершать простые действия. Для безопасности Оберон придумал трюк с кусочком пергамента если вынуть его изо рта статуи, магия переставала действовать.
Итак, спросил Азраэль, ты уже смирился с мыслью, что твои статуи примут участие в карнавале?
Чтобы пьяные солдаты их разбили?
Азраэль вздохнул этот разговор повторялся не в первый раз.
Пойми же, продолжил он, людям нужны развлечения, нужны игры. Над этим городом, как и над всем миром, угрожающе висит Тьма ты чувствуешь это?
О да, мрачно ответил Оберон. Вот это я прекрасно чувствую. Знаешь, например, что случилось с Тетой неделю назад?
Знаю. А те мужчины и женщины, которым не посчастливилось быть связанными с ангелом, не дождались помощи, и эти фанатики их убили. Это я тоже знаю.
Ты меня упрекаешь? Я не могу защитить всех. А порядком на улицах, кажется, занимается Шемхазай или я ошибаюсь?
Ты меня упрекаешь? Я не могу защитить всех. А порядком на улицах, кажется, занимается Шемхазай или я ошибаюсь?
Голос Оберона стал неприятно-резким.
Я ни в чем тебя не упрекаю, Азраэль устало провел рукой по лбу. Мы все делаем что-то не так. Или Цитадель стала слишком сильной. Не знаю. Я до сих пор не понимаю, почему они взяли власть на юге и западе так легко как будто их ждали там. И люди стали жестокими как будто каждым управляют его самые темные чувства. Но не сдаваться же. Они верят нам.
Я бы не был так уверен в этом. Много кто верит Гвардии?
Оберон, перестань. Я пришел поговорить с тобой о другом. Карнавал это радость. Это праздник. Я хочу, чтобы люди надолго запомнили чувство чуда и свободы. Ты же сам знаешь, как действует игра, как она меняет мир вокруг.
Мы много раз говорили об этом. Ты хочешь, чтобы игра разворачивалась не на сцене, а в мире. В том мире, над которым нависла Тьма как ты сам говоришь. Я же пытаюсь создавать особые пространства, где нет Тьмы.
И тем самым бежишь от нее.
А ты идешь к ней навстречу.
Они замолчали. Тета переводила глаза то на Азраэля, то на Оберона споря, они забыли о ее присутствии. Пока они говорили, она рисовала. Улыбаясь, она протянула Азраэлю листок с законченным рисунком.
Спасибо, Тета, мягко сказал Азраэль. Ты мне льстишь, добавил он, глядя на рисунок.
Тета покраснела и заулыбалась.
Ну хорошо, с неохотой Оберон, я согласен сделать несколько шагающих статуй для твоего карнавала, но немного. И вы будете с ними очень осторожны.
Ирем ждал карнавала. В последние дни все даже перестали притворяться, что по-прежнему заняты обычными делами. Даже во дворце правителя люди перестали смотреть друг на друга многозначительно и неприязненно: предчувствие праздника пересиливало раздоры.
Шемхазай собрал своих лучших учеников и потребовал усиления бдительности.
Если бы я хотел нанести этому городу сокрушительный удар, я бы сделал это во время карнавала.
Анна с горечью посмотрела на него через зал. «Даже в такие дни он думает только об одном. Фактически, о войне».
Шемхазай поймал ее взгляд и улыбнулся:
Впрочем, это не отменяет праздника.
Глава 5. Испытание карнавалом
Первые огни зажглись еще до наступления сумерек: город торопился. Продавцы сладостей на улицах и площадях разложили свой товар. Стражники повторяли новичкам правила поведения во время карнавала; как и Гвардия, они больше думали не о празднике, а об опасностях. Во дворце гадали, какой костюм выберет правитель. По традиции, он выходил на балкон переодетым, произносил небольшую речь, потом вступал оркестр и карнавал начинался.
Присутствовавший в толпе инкогнито Азраэль смотрел на людей, и его сердце радовалось. Последние приготовления к шествию живых картин взял на себя его сын, Шебаниах, и Азраэль мог не беспокоиться о мелочах у того все получалось хорошо. Да, в нем Азраэль был уверен хоть он и был сыном Селед, и унаследовал от нее многое, Тьме не было места в его душе.
Больше всего в жизни Шебаниах любил игру и не только потому, что его отец был Ангелом Игры. Игра была его способом жить; морем, в котором он плавал; воздухом, в котором он летал. Его полное имя означало «Бог, который превращает», указывая на магию Шутов.
Никто не знал, какими будут детьми ангелов не знали и сами ангелы. Когда Азраэль понял, что Селед ждет ребенка, он чуть ли не впервые за вечность почувствовал растерянность. Почему-то он был убежден, что природа ангела настолько отлична от природы человека, что общее дитя это невозможно. Шемхазай, правда, дал Гвардии свою кровь, таким образом сделав их бессмертными, но это было другое.
Громкие голоса с балкона дворца потребовали тишины, и толпа вправду чуть притихла. Еще минута и правитель вышел к жителям Ирема: в свет факелов, свечей, костров и цветных фонтанов.
О, сказал Азраэль немолодой паре, сидевшей неподалеку от него, не вижу отсюда. В кого это наш коротышка переоделся?
Мужчина и женщина наградили его недовольными взглядами, и мужчина назидательно ответил:
Негоже так говорить о правителе. Сегодня он предстал перед нами в образе ангела.
Удивительно, сказал Азраэль. У него было хорошее настроение, если можно так сказать об ангеле. В образе ангела?
Конечно, он все прекрасно видел. Правитель действительно решил (или кто-то ему посоветовал), что золотая краска, белая ткань и обмазанный каким-то горючим составом меч сделают его похожим на Шемхазая. Почему же он выбрал для подражания именно Шемхазая? Понятно. Потому что именно создатель Гвардии выглядел для человеческого взгляда наиболее внушительно. Он был на голову выше любого самого высокого человека, его глаза «метали молнии», как говорили впечатлительные женщины, да и с тем самым пылающим мечом символом Гвардии он расставался редко. Женщинам он нравился, конечно. Одна сумасшедшая так расстроилась из-за появления Анны, что покончила с собой к счастью, от Анны эту историю успешно удалось скрыть.