Конечно, он все прекрасно видел. Правитель действительно решил (или кто-то ему посоветовал), что золотая краска, белая ткань и обмазанный каким-то горючим составом меч сделают его похожим на Шемхазая. Почему же он выбрал для подражания именно Шемхазая? Понятно. Потому что именно создатель Гвардии выглядел для человеческого взгляда наиболее внушительно. Он был на голову выше любого самого высокого человека, его глаза «метали молнии», как говорили впечатлительные женщины, да и с тем самым пылающим мечом символом Гвардии он расставался редко. Женщинам он нравился, конечно. Одна сумасшедшая так расстроилась из-за появления Анны, что покончила с собой к счастью, от Анны эту историю успешно удалось скрыть.
Да, но правитель, мужчина совсем маленького роста («в чем только душа держится» и «выглядит заморышем даже в церемониальном плаще», шептали недруги), вызывал совсем другие чувства. Конечно, у него были жесткие, холодные глаза глаза человека, каждую секунду готового к опасности, но это еще не делает похожим на ангела. А в белых одеждах и с горящим, а точнее, чадящим, мечом, он представлял собой комичное зрелище. Ну, впрочем, карнавал многое позволяет, добродушно подумал Азраэль.
Правитель сказал что-то вроде «Тьма отступит» и довольно ловко махнул мечом, оставляющим в воздухе хвост черного дыма. В толпе одобрительно закричали похоже, переодевание удалось.
Азраэль подал сыну мысленный знак: можно начинать шествие живых картин.
Заранее установленные на перекрестках статуи переминались с ноги на ногу, ожидая распоряжений.
Тьма не отступит! из толпы вдруг раздался истерический женский крик, перекрывший и голос правителя, и звуки вступающего оркестра.
«Какая-то несчастная, потерявшая близких, не находит себе места в карнавал», подумал Азраэль.
Но вслед за криком в правителя полетел камень. Чересчур быстро и прицельно, заметил Азраэль. «Ты это видел! И не предотвратил!» скажет ему потом с перекошенным от ярости лицом Шемхазай. И правда, почему я этого не сделал? спросит себя Азраэль. Не думал, что удар окажется столь сильным? Думал, что это послужит хорошим уроком для коротышки, который горазд переодеваться в ангелов, а навести порядок на улицах собственного города не может?
Камень ударил правителя в грудь, оборвав слово на середине. Мужчина взмахнул руками, потеряв баланс, и меч косо чиркнул по занавеси сбоку поджигая ее, конечно. Охрана дворца мгновенно закрыла правителя, кто-то стал тушить огонь, а начальник стражи выскочил на балкон и яростно дал знак растерявшемуся оркестру, крича:
Все в порядке! Начинайте карнавал! Ура!
Притихшая было толпа («дурной знак» зашептали в середине) снова зашевелилась и зашумела.
Глядите! закричал какой-то ребенок, сидевший на плечах отца. Картины! И каменные люди!
В проемах между домами, на всех семи улицах, сходившихся к главной площади широкими лучами, появились запряженные медлительными быками платформы. Рядом с каждой торжественно и ритмично шагали статуи, слегка улыбаясь приоткрытыми каменными ртами. «Если хоть что-то, хоть что-то, слышишь, пойдет не так, нужно вынуть бумажки из ртов статуй», твердил Оберон перед карнавалом. Тета вызвалась помочь, если что, но после случая с Детьми Истинной Веры Оберон запретил ей покидать пределы Школы.
Живые картины а это были лишь самые небольшие, умещавшиеся на платформы сразу же вызвали в толпе крики восхищения. Печальный случай с правителем был забыт; люди обступили платформы, глядя снизу вверх на монахов и полководцев, блудниц и чудовищ картины были щедры на сюжеты. Младшая жена правителя, изображавшая Еву, стояла на ковре из живой травы совершенно нагая, с яблоком в руке, и вызывающе улыбалась.
Великолепно, услышал Азраэль. Поучительное зрелище.
А статуи! подхватил кто-то. Это магия ангелов.
Да здравствуют ангелы!
Азраэль покинул главную площадь и быстро прошелся по прилегающим улицам. Удивительно: город веселился так же, как в прошлые времена, когда любая мелкая кража или грубое слово давали пищу для разговоров на неделю. Люди танцевали и обнимались, цветные фонтаны бросали теплые брызги на танцующих, и мостовая была усыпана абрикосовыми косточками.
Мастема все-таки опоздал: когда он вернулся, карнавал уже начался. Плохо, подумал он. И без того сложная задача «спасти этот мир» на его глазах превращалась в невозможную. И с Леонардом не посоветуешься, тот вернулся в Цитадель.
Конечно, Мастема не питал иллюзий по поводу того, что все смогут выполнить его задание. На каждом шаге, с каждой новой проверкой некоторые не выдерживают. После задания с ядом было одно самоубийство и две попытки побега, закончившихся, разумеется, мучительной смертью что заставило остальных получше понять, во что они ввязались. Впрочем, так бывало всегда.
А с карнавалом может быть, справятся от силы пятеро. Впрочем, теперь Мастема надеялся, что и они не справятся.
Кто бы мог подумать, что я буду желать успеха предприятию Шутов? Тем более такому. Я-то понимаю, что Азраэль имел в виду, одевая этих людей в серое и черное. Садовники думают, что на краю провала могут смеяться над Рыцарями Цитадели и какие же у них убогие представления о том, как они выглядят. Неважно, неважно.
Мастема отправил Элайду, подвернувшуюся ему под руку, аккуратно задушить женщину, бросившую камень в правителя (в поднявшейся суматохе та удачно, как ей казалось, сбежала). Но через минуту Элайда вернулась; в ее глазах дрожал страх.
Мой Господин, сказала она, склонившись. Простите. Я не смогла признаться сразу. Это была блудница.
Она закрыла глаза и, наверное, приготовилась к смерти.
Блудница? озадаченно спросил Мастема.
Да, мы так называем между собой Шафи. Она не смогла придумать ничего лучше.
И почему ты стоишь здесь? Выполняй приказ. Быстро!
Элайда, все еще дрожа, кивнула и снова растворилась в толпе. Блудница когда-то была ее подругой, но теперь это не имело значения.
К середине ночи весь город был охвачен карнавалом, как пожаром. Дети водили хороводы вокруг статуй, а самые смелые просили разрешения взобраться на них. Глядя, как каменный гигант осторожно поднимает на плечо девочку, Азраэль подумал, что это понравилось бы и Оберону.
Вот это карнавал! говорили возбужденные голоса. Куда лучше прошлого!
И тут Азраэль услышал совсем рядом слова, подарившие ему смутную надежду:
Быть может, это знак перемен? Знак того, что все еще можно исправить? Что будут и хорошие времена?
Стихия карнавала вырывала из сердца грустные мысли: лица, изборожденные страхом и заботами, светлели на глазах. Продавцы сладостей ликовали, не успевая подносить покупателям новые порции. Часть персонажей с живых картин уже оставили свои места и смешались с толпой их причудливые наряды только добавляли веселья. Другие еще держались, поминутно переглядываясь и смеясь. Только Ева куда-то исчезла раньше всех, но это и неудивительно не может же жена правителя разгуливать по городу голой целую ночь.
Анна и Шемхазай танцевали на площади, окруженные хлопающими в ладоши людьми они робели подойти поближе, но смотрели во все глаза. Шемхазая окружало золотое сияние; казалось, что оно распространяется и на Анну.
Как ты себя чувствуешь, сердце мое? тихо спросил Шемхазай.
Анна счастливо рассмеялась.
Великолепно, а чего ты ожидал? Разве кому-то может быть плохо от твоей крови?
Слева закричала женщина. Анна и Шемхазай обернулись на крик. В колышущейся толпе было трудно что-то разглядеть, и Анна продолжала улыбаться пока не увидела, как одна из шагающих статуй душит человека.
Шемхазай успел оказаться рядом и нанести удар. Человек выпал из рук статуи и ударился о мостовую с отвратительным мягким звуком. Статуя замотала головой и посмотрела на Шемхазая бессмысленными глазами. Не теряя ни секунды, тот вытащил изо рта статуи кусок пергамента, взглянул на письмена и разорвал пергамент пополам.
Голос Шемхазая прозвучал над городом, как тысяча труб, заглушая любые другие звуки:
Гвардия! Общая тревога! Атакуйте статуи!
Тета, глядящая на огни карнавала внизу из самого высокого окна в северном крыле Школы, тоже услышала этот голос и заплакала.
Схватка Гвардии с каменными чудовищами была достойна кисти лучшего художника. На фоне цветных фонтанов и раскрашенных помостов, среди танцующих людей и увитых блестящей тканью деревьев статуи отражали атаку людей хотя нет, не людей, вид Гвардии в действии не оставлял никаких сомнений, что это уже не люди. Они вставали после самых страшных ударов, нанесенных каменными кулаками, уворачивались от смертельно-быстрых движений и атаковали снова. И все-таки Гвардия успела не везде статуи успели убить и покалечить не один десяток людей.
Зоба, командующий девяткой Гвардии, как раз вытаскивал изо рта поверженной статуи (на этот раз это была женщина с тяжелым лицом блудницы и крепкими руками, измазанными в крови) кусок пергамента, когда нечеловеческая сила отбросила его в сторону. Подняв голову, он увидел над собой ослепительный свет.