Без цели; без смысла.
В метелках дикого овса, осыпая серую пыльцу, щеголями площади Мюристана бродили голуби. Ворковали, топорщили перья, терлись клювами в любовной игре. Ближе всех ко мне прохаживался крупный сизарь с алой полоской вокруг шеи, более всего похожей на коралловое ожерелье.
Мир!.. мррамрмр кошачье пение издавал он, и все топтался на одном месте, отпрыгивая, возвращаясь, кося на меня влажной бусиной глаза.
Я пригляделся.
У лап голубя извивалась пестрая гадюка, один укус которой отправляет человека к праотцам верней, нежели добрый удар копья.
Змея вязала из себя замысловатые узлы, но жалить не спешила; и уползать не торопилась.
Миииир мрмря
Вот оно, или она Сущность эгрегора христианства.
Меч под маской мира.
Волшебная Птица Гамаюн с ленцой топталась по упругому телу гадюки, кривые когти не поголубиному хищно прихватывали змею, вздергивали над землей, чтобы тут же отпустить, дать наизвиваться вдоволь и снова.
Тихое шипение вторило нежному мурлыканью, кораллы на шее птицы Хумая отливали рассветной зарей, а остальной стае дела не было до забав вожака.
Кыш! довольно глупо сказал я. Кыш, зарраза!
Голубь, только голубь ли, являя собой образец послушания, оставил змею в покое (та мигом юркнула прочь, исчезнув в зарослях), легко вспорхнул крылышками и уселся ко мне на плечо, обратившись в здоровую птицу похожую на орла.
Кыш беспомощно повторил.
Гамаюн незатейливо потерся головкой о назатыльник шлема.
Щелкнул мощным клювом, норовя ухватить кольчатый край.
В ответ я дёрнул плечом, желая прогнать назойливую орлиную птицу, но земля вдруг ринулась прочь, вниз, в пропасть, а небо ударило в лицо синим полотнищем. Расплескивая пену облаков, я мчался в вышине вольным соколом, надзирая, как внизу стелятся реки и озера, холмы и долины, города с многоярусными крышами домов и зелёные поля, острые шпили храмов с крестами, судоходные каналы, обсаженные деревьями
Я знал откуда-то: только захоти и всё это станет моим.
Я стану всем, стану холмами и долинами, домами и людьми в них, стану сродни Еноху, который долгожитель, Сын Неба и пророкрассуль Идрис:
и даже больше в сравнении с владыками иных держав.
Мне предлагали величие без границ и пределов.
Искренне.
Я зажмурился. Ну почему, и причём здесь я?!
Зачем я вам всем понадобился, простой бродяга, избравший долю искателя приключений?
Почему вы не даете мне умереть, отказывая в последнем утешении отчаявшихся?!
В те горькие минуты, когда душа моя, брала своего обладателя за глотку и гнала прочь от благополучия, заставляя бороться за справедливость мечами оскорбленных!
Да, иногда мне хотелось надеть венец «как все» и перестать быть скитальцем, ибо я втайне знал: такого не может произойти никогда
И не потому, что венец мне заказан.
Мииррра разочарованно проворковал ветер.
Я вновь стоял на земле, а ГамаюнХумай, ГолубьМира религии Христа, спрыгнув с моего плеча, вразвалочку заковылял прочь.
Орлиная стая ждала вожака.
Хумай птица, предвещающая счастье в иранской и арабской мифологии, а также в мифологии народов Средней Азии волшебная птицафеникс, или вещая птица. Одновременно термин означал вид птиц, определяемых, как птицпадальщиков сипы или грифы.
Считалось, что она делает царём человека, на которого бросает свою тень от крыльев. Имя «Хомаюн» в персидском языке означает: счастливый, августейший. Существовало поверье, что убивший птицу Хумай, умрёт в течение сорока дней.
Из-за цветущей мушмулы выскочил заяц.
Принюхался, вытягивая мордочку, и дробно рванул в лощину, где мне почудилась серая тень.
За ним вылетела добрая дюжина приятелей длинноухих, с куцыми хвостамипуговками; и зайцы скатились вниз по склонам, топча клеверпятилистник, будто совершенно не нуждались в удаче.
Солнце полоснуло их семихвостой плетью, прежде чем зверьки успели скрыться от моего взгляда, и заячьи шкурки запылали в ответ шафраном, а на ушах блеснули серебром длинные кисточки.
Минутой позже в лощине раздался тоскливый волчий вой.
Он разрастался, ширился, тёк унынием, захлестывая окружающий меня Эдем. Истошному вою вторил барабанный перестук.
Невидимые для меня лапки колотили в невидимые стволы, полые изнутри. Барабаны деревьев гремели все громче, и вой звучал все громче, превращая день в ночь, а солнце в луну, пока не оборвался на самой высокой ноте.
Я шагнул к спуску в лощину, плохо понимая, зачем это делаю и споткнулся
Степь раскинулась вокруг меня: степи, где пасутся стада белых баранов раскосых людей, и степи пустыни в оазисе, где смуглые народы в тюрбанах разводят отары черных баранов.
До самой Шины, на чьи великие стены никогда не поднимался враг.
Ноги вихрем несли меня по ковыльным просторам, заставляя петлять меж сопками, шуршать в озерном камыше, бешеным соглядатаем наворачивать круги вдоль крепостных стен люди, кони, юрты и палатки, стада и табуны, башни и рвы. Все это предлагалось мне.
Бесплатно. И просто так.
Нет! выкрикнул, чувствуя, что теряю сознание. Нееет!
Я не желаю!
Тишина.
На краю лощины сидел малахитовый Заяц религии ислама, внимательно глядя на меня зелеными глазами изумрудов, под цвета знамён последнего пророка Мохаммеда с мечом Зульфикара при завоевание Мекки.
Зря, недоумённо читалось в глубине заячьего, или волчьего взгляда.
Зря я ведь от всей души. Е рабб!
Наконец он моргнул, и, потешно выпрыгивая на каждом шагу, двинулся вниз. Где били в барабаны маленькие лапки, а эхо еще ловило отголоски былого воинственного воя.
Старый Тур буддизма даже не подошел ко мне.
Виноградная Лоза предложила мне масличные рощи суфизма,
Двугорбый Нар альбГанеш индийский индуизм.
Купцыевреи со всеми их торговыми караванами были брошены мне под ноги Вольным Плющом иудейством.
Ворон поднебесного синтоизма каркал над моей головой, удивляясь человеческому упрямству, а ЧерепахаВосьмиПятнах все ползла за мной, с воистину черепашьим терпением раз за разом предлагая мне караизм, веру на книге Танаха, а сама она состоит из 24 книг.
Кара переводиться как «читать», то есть читать книги, двигаясь по тексту и канонам точно черепаха.
Пока я чуть не наступил на неё сапогом, и черепаха отстала.
Шёл, топча благоуханный ковер, я чувствовал себя святым пророком Исой, которого враг Аллаха возвел на гору Блаженств, где он читал свои проповеди, и указал пророку на все царства земные; владей! бери! пользуйся!
Только я, в отличие от святого рассуля, мог сколько угодно кричать гласом вопиющего в пустыне:
Изыдите от меня, искусители!
Разве что горло зазря сорвал бы.
Шёл, не разбирая дороги, не зная, что ещё найти в небесной стране эгрегоров.
Он как-то выискался последним.
Баран с золотой шкурой, наверно тот самый, по кличке Крий, лежал у поваленного кедра, а рядом с ним лежал кудлатый лев, опустив голову на передние лапы, и зорким сторожем поглядывал по сторонам.
По легенде этот баран со златым руном, сам снял себя шкуру, отдавая её в жертву богам, и вознесся на небо, обратившись в созвездие Овна.
При моем появлении лев глухо зарычал, и сделал было попытку встать, но блеянье златого барана остановило хищника.
Рык еще доносился из груди льва, катился предупреждающим рокотом, пока баран не ухватил зверя зубами за складку шкуры на шее и не встряхнул как следует.
Лев угомонился.
Зажмурился, лег на бок и выгнулся спящим котенком.
Я подошел к Овну. Остановился в растерянности, наверно надо снять с него золотое руно, потом освободил альфангу от ножен.
Клинок вопросительно блеснул: я здесь! чего ты хочешь?
Лев встал и нехотя затрусил прочь.
А проклятый баран глянул на меня снизу вверх и прикусил травинку, что торчала у самой его морды.
Курдюк Овна дряблой грудой трепетал от каждого движения челюстей, драгоценная шерсть блестела сокровищами пещеры СимСим.
Он не сопротивлялся, он лежал покорной тушей, и я почувствовал себя подлецом.
Мне опять предлагали жалкую милостыню.
Бараньей шашлык вместо Золотого Руна.
Вместо боя, борьбы и схватки, вместо возможности взять самому, мне подкладывали нечистое животное свинью! то есть тупого барана, на холку которого я в любую минуту мог опустить карающий клинок.
Но я не хотел так.
А вокруг молчал Эдем или Ганн Эден, рай без людей, или не так: рай, каким он был до создания Адама.
Впервые я понял, почему имя падшему ангелу, отказавшемуся исполнить прихоть господина: Иблис, то есть гордость.
Отчаяние и гордость охватывало меня всё теснее, и не было этому яду противоядия.
Нет, сказал РаюДжанне, барану и всем на свете религиям, сущности которых бродили неподалеку, с интересом поглядывая в нашу сторону.