На этом кладбище уже давно не хоронили но, как говорили, еще бабушка Юленьки откупила здесь место на всю семью. С запасом. Поэтому Юленьку похоронили именно тут в черте города, а не на каких-то выселках. Сама бабушка была жива он видел ее на похоронах. Она улыбалась и молчала ему показалась, что она вообще не понимает, что происходит.
Заброшенность кладбища была ему на руку. Он подъехал к забору, дыру в котором приметил заранее. До сторожки было далеко, гопников тоже в такое время не должно было быть. Он вытащил взятую на даче лопату и отправился искать могилу.
Земля была еще рыхлой, и потому копалась легко. Он аккуратно сложил в сторону цветы и венки могилу надо было потом закопать так, чтобы было незаметно. Стальной памятник он не смог поднять и просто оттащил в сторону. Его разобрал смех, когда он представил, как родственники Юленьки придут поплакать на ее могилку, а она в это время будет гулять с ним. Гулять? он задумался, потом махнул рукой и продолжил копать.
Он быстро взмок и разделся до трусов. В яме было холодно, но от непривычных физических усилий пот катил градом. Когда лопата стукнула о дерево, он был уже совсем вымотан.
В слабом свете луны бордовый бархат гроба выглядел черным. Ему пришлось потрудиться еще час, расширяя могилу иначе крышку было не поднять. Противнее всего было выкидывать землю вверх она осыпалась ему на голову.
Наконец крышка гроба была освобождена. Он попробовал ее приподнять и вдруг вспомнил, как рабочие под вой родственников и девчонок из фазанки забивали ее большими гвоздями. Надо было забрать с дачи гвоздодер это ему не пришло в голову.
Пришлось вылезать из ямы и возвращаться в машину за топориком. С крышкой он провозился едва ли не больше, чем с рытьем. Хуже всего было то, что приходилось по этой же крышке топтаться и поднимать себя вместе с ней. Наконец она подалась и с треском отошла от гроба. Он расширил щель, потом, раскорячившись, со всей силы потянул на себя. Гвозди начали со скрипом вылезать из досок гроба.
Он с трудом поставил крышку на торец, потом, напрягая все мышцы, вытолкнул ее из ямы. Замер в ожидании, что она свалится ему на голову вокруг могилы возвышался бруствер выкопанной земли, а крышка была тяжелой. Тишина. Он зажмурился ему вдруг стало жутко смотреть вниз. Потом он медленно открыл глаза, глядя себе под ноги.
Юленька была все так же красива, как и в жизни. Он опустился на колени, чувствуя, как доски гроба ребрами врезаются в кожу. Прикоснулся руками к ее лицу. Ему показалось, что она шевельнулась.
Он откинул покрывало. Безупречную фигуру обтягивало красивое, как будто свадебное, платье. Он провел рукой по ее животу в ответ изнутри живота что-то стукнуло. Что-то живое.
Это наш ребенок? шепотом спросил он ее. Она чуть заметно кивнула.
Ты его любишь?
Она снова кивнула.
А меня?
Ее губы дрогнули, как будто в усмешке. У него в груди как будто что-то оборвалось.
Но это же наш ребенок наш.
Она опять кивнула.
Значит, мы вместе.
Она кивнула.
Мы поедем ко мне. Будем вместе жить.
Ее брови недоверчиво поднялись. Он на минуту задумался, почему она на него не смотрит, а лежит с закрытыми глазами. Потом решил, что это было бы слишком страшно.
Да. Мама уехала. Надолго. Навсегда. Квартира наша.
Ее лицо расплылось в радостной улыбке вернее, сначала ему показалось, что улыбка злорадная.
Я тебя люблю, Юля.
Он всматривался в черты ее лица, и его охватывало все большее возбуждение. Луна все еще освещала часть могилы. Восток начал светлеть.
Можно? робко спросил он. Она чуть заметно пожала плечами. Он откинул покрывало в сторону. Задрал подол ее платья, потом подумал, что слишком торопится. Ногам было неудобно он согнул ее ноги в коленях и опустился между ними, прямо на дно гроба. Ему не терпелось однако он медленно гладил ее по груди, по бедрам, ощущая нежную кожу. Наконец он не выдержал, расстегнул штаны и ворвался в ее плоть такую неизвестную и такую родную.
Все его сны сразу показались ему ничтожными по сравнению с тем блаженством, которое он ощутил в этот миг. Он прильнул всем телом к ее телу, ее бедра плотно обхватили его. Он почувствовал, что с каждым его движением она подается ему навстречу, сливаясь с ним в одно целое. Он впился губами в ее губы, чувствуя их горячую упругость Горячую? Однако ему было уже не до таких мелочей. Невероятной силы удовольствие уже подкатывало к его бедрам, что-то в районе спинного мозга начало судорожно сокращаться его движения стали резкими и быстрыми.
Все его сны сразу показались ему ничтожными по сравнению с тем блаженством, которое он ощутил в этот миг. Он прильнул всем телом к ее телу, ее бедра плотно обхватили его. Он почувствовал, что с каждым его движением она подается ему навстречу, сливаясь с ним в одно целое. Он впился губами в ее губы, чувствуя их горячую упругость Горячую? Однако ему было уже не до таких мелочей. Невероятной силы удовольствие уже подкатывало к его бедрам, что-то в районе спинного мозга начало судорожно сокращаться его движения стали резкими и быстрыми.
Он громко застонал, чувствуя, что сейчас окончательно сольется с ней.
Юленька
Вверху раздался какой-то шорох. Затуманенный мозг дал запоздалую подсказку он дернулся, но в этот мог ураган наслаждения фонтаном забил из него. Он истошно заорал, извиваясь на распластанном теле Юленьки. Удар по затылку буквально взорвал его мозг, вызвав еще один, короткий взрыв блаженства. И все померкло.
* * *
Сторож Тоша-Фабрика, еле передвигаясь с страшного будуна, выполз из сторожки чуть свет. Вчерашняя бормотуха оказала чрезмерное воздействие на его организм.
Старость, вяло подумал он, наблюдая за неуверенной струйкой мочи, выливающейся на могильную плиту. Вискарика бы сейчас двести
Еще лет пять назад преуспевающий адвокат Антоша действительно не пил ничего, кроме виски. Сейчас он даже с трудом вспоминал свою фамилию в основном когда приходилось расписываться в зарплатной ведомости. Остальное время он влачил жалкое существование кладбищенского сторожа. Его более преуспевающие собутыльники разобрали действующие кладбища и даже увеличили свои состояния. Ему же досталось практически закрытое и с каждым месяцем поток желающих оставить недопитую бутылочку и недоеденный пирожок на могиле становился все меньше.
Внезапно его осенило. Больше месяца назад около дыры в заборе хоронили какую-то малявку. Тогда у могилы оставили бутылок пять водки он вылакал ее всю и думал, что реально сдохнет. Где-то сейчас должны были быть сороковины а значит, вполне возможно, что ему повезет. Правда, вчера было тихо, то есть приехать могут сегодня но вряд ли ему откажут в рюмке-другой, если он появится у могилы прямо при родственниках.
Он побрел привычными дорожками, на ходу здороваясь со знакомыми. Кого-то он знал еще при жизни в основном бандитов, погребенных на центральной аллее, чтобы далеко не ходить. С остальными познакомился уже после их смерти. С некоторыми он даже вел вечерами умные разговоры, пока из могил не начинали лезть черти.
Еще издалека он увидел какой-то непорядок. Цветы вокруг могилы были разбросаны, земля разрыта. Он остановился в нерешительности. Это могли быть черные копатели, которые доставали из могил кольца и другие украшения. На такое не шел даже он больше из страха быть пойманным. Могли покопаться собаки. Могло он больше не знал, что могло.
Постоял, прислушался, с трудом преодолевая вчерашний хмель и гудение в голове. Тишина. Он осторожно подошел поближе. Могила была разрыта на совесть памятник аккуратно отставлен в изголовье, цветы и венки сложены в кучку, земля выкинута вся. Он наклонился через бруствер и вздрогнул.
Омерзительного вида полуразложившийся женский труп был буквально втиснут в бархат гроба телом какого-то раздетого парня. На ногах девушки, согнутых в коленях, мягкие ткани отстали, и были видны белые кости. В могиле вертикально торчала крышка гроба другим концом она упиралась в затылок парня. Из зияющей раны торчали обломки черепа, густо перемазанные серым мозгом и кровью. Пальцы молодого человека судорожно сжимали белый шелк платья в том месте, где у девушки когда-то была грудь. Белый зад парня чудовищно диссонировал со всей картиной.
Тоша-Фабрика попятился, оскальзываясь на глине. Ему показалось, что в могиле кто-то шевелится. Пошатнувшись, он оперся рукой о выкопанную глину, и увидел лицо девушки. В отличие от всего тела, оно не выглядело разложившимся скорее наоборот, сияло чистотой и юностью.
О боже, прошептал сторож. Он попытался подняться, но ноги проскальзывали по глине. В лице девушки было что-то такое, что заставляло его смотреть и смотреть на нее. Он понял, что сейчас она откроет глаза, и тогда он умрет от ужаса
Он вскочил на четвереньки и, подвывая, помчался прочь, ломая ветки. Вслед ему шелестели какие-то странные, ласковые слова. Он, с рождения наделенный обостренным чутьем к опасности, твердо знал, что не проживет дольше завтрашнего утра