Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том второй - Нелли Шульман 19 стр.


 Завтра обещали плюс пять градусов,  вспомнил Джон,  но тетя Марта говорит, что это обманная весна. Хотя все девушки надели короткие юбки  москвички только скользили скучающими взглядами по дурно одетому, неловкому провинциальному парню. Стоя в очереди у лотка, Джон услышал легкий шепоток:

 Смотри, Гутиэррес  очень красивая черноволосая девушка в легкой дубленке, покинув белую «Волгу», независимо прошла в гастроном. Джон проводил ее взглядом:

 Вертинская, дочь знаменитого певца. Тетя Марта показывала мне ее фильмы  товарищ Вальд должен был хорошо знать советский кинематограф:

 Теодор-Генрих, наверное, теперь отлично говорит по-русски,  Джон выбросил шкурки из-под апельсина в урну,  это если он вообще жив, конечно  юноша все же считал, что кузена не арестовали:

 Не такой он человек,  уверенно думал Маленький Джон,  он водил за нос Штази и Комитет, он не дастся им в руки  юноша заметил припаркованную у Малого театра «Волгу» с затемненными стеклами:

 Лубянка в пяти минутах ходьбы отсюда,  вспомнил Джон,  но Лубянка не станет меня пасти, они понятия не имеют, кто я такой  порывшись в кармане, он подсчитал деньги в дерматиновом портмоне, с портретом его предполагаемых матери и тетки. Тетя Марта долго наставляла миссис Мэдисон в искусстве съемки у советских фотографов:

 Боже тебя упаси улыбаться,  строго заметила тетя,  в СССР ценятся серьезные лица. Сделаем подходящие прически, приоденемся  Вера вскинула бровь:

 Космический век на дворе, а мы будем выглядеть, как деревенские простушки  Марта вздохнула:

 Мы такие и есть, милая. Нас привезли в товарных вагонах из приволжской глуши в глушь казахскую, где мы и просидели последние двадцать лет  родня носила блузки в цветочек с бантиками.

По краю фигурно обрезанного фото вилась еще более фигурная надпись: «Милому сыну и племяннику Яну от любящих матери и тети. Курган, 1963». До отъезда на сибирские стройки Вальды, по документам, обретались именно в пригороде Кургана:

 Деньги на оперативные расходы брать нельзя,  Джон хотел купить подарок сестре,  ладно, у меня есть и свои рубли  рубли он поменял в Coutts & Co, где банковские работники еще с позапрошлого века приучились не задавать клиентам ненужных вопросов:

 Через два года я окончательно стану совершеннолетним,  пришло в голову Маленькому Джону,  пока ее величество наш с Полиной опекун, вместе с тетей Мартой. Ко мне перейдут герцогский титул и все владения семьи. Но я верю, что папа жив, он не мог погибнуть. Он где-то в СССР, но как его искать  «Волга» медленно двинулась в сторону Тверской. Маленький Джон чиркнул спичкой:

 Найдем. Виктор,  он взглянул в сторону зеркальных окон ЦУМа,  судя по всему, друг Павла. Он может знать, почему его вчера увезли с квартиры и что с ним случилось. На крайний случай, у меня есть адрес мистера Лопатина на Арбате, куда я и направлюсь, если не увижу Виктора в ЦУМе  оскальзываясь на вычищенном дворниками тротуаре, Джон пошел к вертящимся дверям универмага.


Холеная, сильная рука постучала сигаретой о край пепельницы. Низкий голос сказал:

 Я знаю, мой милый, что курение дурная привычка и комсомол ее не одобряет. Однако позволь мне на седьмом десятке лет потворствовать моим прихотям  Наум Исаакович подмигнул мальчику:

 Мавзолей ты посетил, на Красной площади мы побывали, перед тобой Большой театр, который ты еще навестишь,  а сейчас  он посмотрел на швейцарский хронометр,  время обеда  официально парня курировал Скорпион, однако вчера Науму Исааковичу передали, что старший лейтенант Гурвич временно занят по службе:

 Товарища Брунса привезут вам на дачу,  сухо сказал начальник Первого Управления Сахаровский,  вам разрешено устроить экскурсию по Москве  Эйтингон чуть не поправил генерала: «В тюрьму»:

 На зону меня не вернули,  усмехнулся он,  экономят казенные деньги на разъездах. Но мне осталось сидеть еще два года  кроме начальства в дачном уединении его навещали только леди Августа, Невеста и сам Саша:

 Странница преуспевает на Кубе,  довольно подумал Наум Исаакович,  активистка тамошнего комсомола, обратила на себя внимание Че Гевары. Пусть посидит на Острове Свободы, и мы отправим ее в Америку, в движение пастора Кинга. И в Риме все в порядке, Монахиня скоро примет обеты и отцу Кардозо будет от нее никак не отвертеться

О пропавшей троице шпионов и предателей, во главе с 880, Наум Исаакович предпочитал не думать. Допросы в Новочеркасске, где после бунта расстреляли зачинщиков, ничего не дали. Герцог, фальшивый товарищ Рабе и Мария Журавлева словно провалились сквозь землю:

 Ладно,  сказал себе Эйтингон,  их кости могут гнить в земле, а если нет, то мы рано или поздно их найдем  пока что он, по его выражению, складывал под сукно и докладные записки профессора Кардозо. Герой Социалистического Труда требовал доставить к нему на остров Возрождения дочь:

 Он читал ее докторат и полагает, что доктор Кардозо внесет неоценимый вклад в советскую медицину,  Эйтингон презрительно выпятил губу,  никто сейчас не станет заниматься ее похищением, есть заботы важнее  от настойчивого Кардозо отделывались обещаниями:

 Он еще тридцать лет проживет,  желчно сказал себе Эйтингон,  ему нет шестидесяти. Подождет он свою Маргариту, ничего страшного  Кардозо напирал на то, что хочет передать экспериментальный институт в надежные руки:

 Профессор до ста лет дотянет,  хмыкнул Наум Исаакович,  пусть не притворяется стариком

Он подозревал, что именно так думает о нем мальчик, сидящий рядом в комитетской «Волге». Комсомольца товарища Брунса, шестнадцати лет от роду, направили в ленинградское нахимовское училище по просьбе руководства Германской Демократической Республики и лично Маркуса Вольфа. После фиаско с так называемым перебежчиком Рабе, Наум Исаакович скептически относился к рекомендациям немецкого коллеги, однако изучив досье мальчика, приехавшее с ним из Берлина, он изменил свое мнение:

 Важно даже не досье, а сам парень  он смотрел в прозрачные, голубые глаза,  он не лжет, он говорит правду  немецкие коллеги тщательно порылись в документах гитлеровских времен. Эйтингон внимательно рассмотрел лагерные фотографии родителей Брунса:

 Нам повезло, что и Бухенвальд, и Равенсбрюк находятся на востоке  бывшая Гертруда Моллер, в парадной форме вспомогательных частей СС, кокетливо улыбалась в камеру,  бедный Иоганн, он словно олицетворение трагедии немецкого народа  мальчик много говорил о погибших отце и сестре, но почти не упоминал мать:

 Ему стыдно,  понял Эйтингон,  она тоже сгинула в пожаре, но мать есть мать  ему казались знакомыми глаза и повадка подростка:

 Будто он аристократ, а не уроженец деревенской глухомани,  понял Наум Исаакович,  но Моллер негде было завести связь с аристократом  он предполагал, что Моллер получила новые документы, оказав услуги союзникам:

 Понять бы, какие,  вздохнул Эйтингон,  в ГДР, кстати, давно выписали ордер на ее арест  он сказал парню, что пожар на ферме, скорее всего, устроил посланец беглых нацистов:

 Женщина в маске и черном плаще,  задумался Наум Исаакович,  по-немецки она говорила без акцента. Зачем она прятала лицо, если не собиралась никого оставлять в живых  получить доступ к западногерманским материалам по расследованию пожара было невозможно:

 Но и расследовать нечего,  Наум Исаакович велел шоферу: «Домой»,  парень сбежал в море в состоянии шока, аффекта, как сейчас говорят. Хотя он молодец, не растерялся и выстрелил в нацистку, если она, конечно, была нацисткой  отомстить Моллер могла и любая заключенная из Нойенгамме или Равенсбрюка:

 В Равенсбрюке сидели десятки тысяч женщин,  устало подумал Эйтингон,  ищи ветра в поле, что называется  он утешил себя тем, что у Иоганна, по его признанию, не осталось никакой родни в Германии:

 Он знает только материнскую ласку,  сказал себе Эйтингон,  то есть любовь нашей страны, любовь социалистического ГДР. На западе его бы заперли в психушку, никто бы не поверил его истории о черном плаще  он потрепал мальчика по плечу:

 Обед нам накроют на даче  Иоганн знал его, как товарища Котова, консультанта служб государственной безопасности,  поиграем в шахматы, посмотрим телевизор  на даче оборудовали и кинозал:

 Надо показать ему наши ленты,  решил Эйтингон,  вообще он напоминает Скорпиона в его юношеские годы  Иоганн на своем неловком русском отозвался

 Спасибо, товарищ Котов. Я счастлив,  он повел рукой в сторону промелькнувшего мимо здания стадиона,  счастлив, что я здесь, в СССР  черная «Волга» с затемненными стеклами скрылась в пелене оттепельного дождя.

Назад Дальше