Вельяминовы. За горизонт. Часть вторая. Том третий - Нелли Шульман 2 стр.


Его преосвященство епископ Кардозо читал на церемонии отрывок из Евангелий о Божественной любви:

 Венчать Маргариту он отказался из уважения к приходскому священнику Джо  жених посещал мессы в церкви Сен-Сюльпис,  а вести ее к венцу ни я, ни Иосиф не можем, придется это делать Виллему  в телефонном разговоре барон де а Марк рассмеялся:

 Дядя Эмиль, не волнуйтесь. Я теперь чинуша в костюме, моя вольная жизнь в саванне закончилась. Я даже ношу галстуки на встречи с иностранцами

Виллем считал себя африканцем:

 Понятно, что так,  подумал Гольдберг,  и он и Маргарита, можно сказать, повзрослели в Конго  кроме статьи о кори, он нашел в журнале и работу доктора Евы Горовиц о лейшманиозе. В конце мелким шрифтом указывалось:

 С осени 1965 года доктор Горовиц становится специальным представителем Всемирной Организации Здравоохранения. В сферу ее ответственности входит помощь госпиталям развивающихся азиатских и африканских стран  Ева собиралась заниматься и больницей Святого Фомы в Бомбее, где работала ее покойная мать, и госпиталем в Леопольдвиле, где пока трудилась Маргарита.

Отложив журнал, Эмиль повертел распечатанный конверт с официальными британскими штампами. Он избегал думать о профессоре Кардозо:

 Но я сказал Марте, что ему все равно не жить,  Эмиль затянулся сигаретой,  и добавил, что мои девочки не сгинут в СССР  он еще не знал, как ему спасти Аннет и Надин, однако не собирался опускать руки. Маленький Джон, гостя в Мон-Сен-Мартене, много рассказывал о Наде:

 Не волнуйтесь за Аню, дядя Эмиль,  горячо сказал юноша,  Надя уверяет, что в колонии сидеть гораздо спокойней, чем  Гольдберг скрипуче прервал его:

 Чем бегать по СССР, скрываясь от Комитета. Ладно, я хотя бы знаю, что мои девочки живы, а Марта с Волком понятия не имеют, что случилось с их детьми и внуком  неделю назад Марта позвонила в госпиталь:

 Ник привезет пакет,  коротко сказала женщина,  то есть не сам Ник, а его охрана. Мы получили передачу недавно, надо было проверить содержимое. Личное письмо мы не читали  личное письмо лежало в еще не открытом Гольдбергом советском конверте.

В дверь кабинета поскреблись. Эмиль быстро убрал пакет в ящик:

 Я все расскажу девочкам и Ладе, но я сначала я должен прочесть письмо сам  он крикнул:

 Открыто, Роза  на пороге появилась процессия. Роза несла горячий кофейник, Мишель тащила тарелку с кривыми булочками. Гамен умильно облизывался, помахивая хвостом:

 Ник звонил из Лувена,  старшая дочь зажала под мышкой присланную Гольдбергу из Вены книгу с автографом автора,  он выезжает. Я сделаю рыбный суп на ужин, вы оба его любите  Мишель звонко сказала:

 Папочка, булочки с корицей, твои любимые. Мы с Розой пекли. Мама и Элиза спят, не беспокойся  он пощекотал младшую дочь:

 Я и не беспокоюсь, мой пирожок. Лекарства работают, температура у них падает.

Встряхнув темными кудряшками, Мишель повертелась перед антикварным зеркалом.

 У меня болячек нет,  девочка сморщила носик,  папочка, ты пойдешь со мной за платьем  наряд цветочницы для Мишель шила поселковая портниха. Роза налила отцу кофе:

 Мы с Ником собираемся на Ботранж,  сообщила девочка,  но я могу отвести Мишель к портнихе  она положила «Человек в поисках смысла» Виктора Франкла на стол:

 Я все прочла,  Роза поправила пенсне,  надо обсудить книгу, папа  Эмиль кивнул:

 Вернусь из Парижа, и все обсудим. В Вене хорошая аналитическая школа или ты нацелилась на Лондон  в Лондоне преподавали ученики покойного Фрейда.

Роза отозвалась:

 Лучше я буду учиться у профессора Франкла. Но мне надо подналечь на немецкий язык.

Эмиль сверился с исчерканным вдоль и поперек карманным ежедневником.

 Идите на Ботранж,  разрешил Гольдберг,  завтра у меня операции только после обеда. Элизе можно вставать, она присмотрит за Ладой  жене Гольдберг пока не позволял подниматься с постели  он сжевал булочку:

 Очень вкусно, моя хорошая. Завтра утром навестим с тобой портниху  пухлые ручки обхватили его шею, липкие губки ткнулись в щеку:

 Ты самый лучший, папочка,  горячо шепнула Мишель,  а мамочка увидит платье, когда мы вернемся домой,  Роза подтолкнула сестру к двери:

 Папе надо работать, а тебе чистить морковку для супа,  Мишель скривилась. Роза заметила:

 Ты самый лучший, папочка,  горячо шепнула Мишель,  а мамочка увидит платье, когда мы вернемся домой,  Роза подтолкнула сестру к двери:

 Папе надо работать, а тебе чистить морковку для супа,  Мишель скривилась. Роза заметила:

 Но, если хочешь, поменяемся, получишь рыбу  младшая дочка почти испуганно ответила:

 Нет, морковка лучше  Гольдберг не мог не улыбнуться.

Девчонки ушли. Гамен с разбега вспрыгнул на продавленный диван. Постучав хвостом, пес угомонился. Щелкнув зажигалкой, Эмиль вернул пакет на стол. Искривленные пальцы подрагивали, но он не хотел рвать конверт. Отложив нож с ручкой слоновой кости, он вытянул на свет листочки из школьной тетрадки в косую линейку. Надин писала так, словно она училась у сестры Женевьевы в поселковой школе:

 Милый, дорогой папа  читал он изящный почерк,  я очень надеюсь, что это письмо дойдет до тебя. Папа, знай, что мы с Аннет всегда верили в то, что ты жив,  он снял пенсне:

 Не могу,  сказал себе Гольдберг,  не могу. Я потом все прочту, сейчас мне надо

Он подвинул к себе старую фотографию Розы в свадебном платье де ла Марков.

 Наши девочки живы,  шепнул Гольдберг,  живы, милая. Я обещаю, что привезу их домой.


В спальне уютно пахло миндальным мылом, успокаивающе жужжал фен. Кутаясь в тартановый халат, Лада придерживала руками влажные волосы. Летний вечер был теплым, роса уже не ложилась на траву. Гольдберг открыл створку окна:

 Температура у тебя падает,  он поцеловал выцветшее пятнышко зеленки на щеке жены,  свежий воздух не повредит  он все равно закутал ее ноги подарком Марты, шотландским пледом. На тарелке Лады остались алые следы земляничного сока:

 Мишель собрала на лужайке,  вымыв жене голову, Эмиль сушил ее локоны,  завтра Роза с Ником пойдут на Ботранж и принесут лукошко ягод

Июнь и начало июля выдались жаркими. По ночам над плато гремели короткие грозы, лес кишел земляникой и лещиной. В ящиках на окнах шахтерских домов переливались лазурь фиалок и махровые лепестки маргариток. В больничном саду, рядом с бронзовой семьей пеликанов, на темной глади пруда желтели кувшинки. Пчелы толклись вокруг выстроенных у штакетника ульев. Напротив церкви святого Иоанна Крестителя, у памятного знака будущего мемориала погибшим на войне, шелестели высаженные после победы платаны и дубы:

 Деревьям двадцать лет,  понял Гольдберг,  и Аннет с Надин тоже двадцать. Мы с Розой отправились на восток летом. Перед отъездом мы возились с саженцами. Маргарита настаивала, что у больницы надо разбить парк. Госпиталь еще стоял запущенным после немцев, от поселка мало что осталось

Весной Мон-Сен-Мартен опять получил звание самой цветущей деревни Бельгии:

 И не подумаешь, что мы сидим в окружении шахт и сталелитейного завода,  хмыкнул Гольдберг,  хотя вряд ли добыча угля продолжится еще двадцать лет. Пласт богатый, но Виллем считает, что надо переходить на новые производства, как сделало «К и К». Будущее за тонкими технологиями, как он это называет

Вспомнив о памятнике, Эмиль подумал о недавнем письме от епископа Кардозо:

 Что касается канонизации покойного отца Виллема,  писал племянник,  то курия, как и Яд-ва-Шем, никуда не торопится. Папа,  так близнецы называли профессора Судакова,  состоит в совете музея, однако, чтобы признать дядю Виллема праведником народов мира, требуется время. Надеюсь, что он получит звание, как и покойный Наримуне, как дядя Максим и дядя Джон, как все жители Мон-Сен-Мартена

Гольдберг ехал в Париж не только в сопровождении младшей дочери. Свадебное платье де ла Марков отправили во Францию еще месяц назад. Наряд девятнадцатого века приводили в порядок в реставрационных мастерских Лувра:

 Дядя Эмиль, у них большой опыт работы со старинными тканями,  успокаивающе сказал Пьер по телефону,  в платье обвенчаются еще внучки Маргариты  доктор Кардозо прислала из Конго свои мерки:

 Платье шили для ее тезки, у которой расстроилась свадьба,  вспомнил Гольдберг,  тогдашняя Маргарита приняла обеты и умерла молодой. Ерунда, суеверия,  рассердился он на себя,  Роза стояла под хупой в этом платье. Но Роза тоже умерла молодой  Эмиль велел себе не думать о таком. Лаура, разумеется, не согласилась бы на венчание в Мон-Сен-Мартене, но Эмиль вез в Париж корзины с цветами поселка:

Назад Дальше