Раздался требовательный стук в дверь. Казалось, визитеры хотят ее выломать.
Глянули в «глазок». На пороге с баклажками пива стоял выпивоха Ерофей Мафусаилов и тройка его корешей.
Юрка, Козлик, скорей открывай! орал корифей русской словесности на всю лестничную площадку. Имею желание говорить с тобой о бесконечности, о вечном.
Этого только не хватало А тут еще синкопированная, рваная музыка Паши Брюхатого резала без ножа.
Я смешался.
Открывай, Юрок, пробормотал Иван. Все-таки, одноклассник.
Отперли Банда ввалила с гомоном, похабными шутками, с разудалым смехом.
Ты что, спишь как сурок? изумился Ерофей.
А что же я еще должен делать?
Жизнь, старичок, коротка. На кладбище отоспишься.
Компания Ерофея на этот раз оказалась однородной. Сразу три близнеца. В грязных китайских разлетайках, почему-то в высоких барашковых шапках.
Ерофей отрекомендовал их:
Ян Родригерс Борис.
Очень приятно, склонил я многострадальную голову. Изволите, закусить?
Не волнуйся, Юрбас, выступил вперед Ян. На щеке его величественно торчал лиловый фурункул. У нас все с собой.
Родригерс поставил на пол увесистую полосатую сумку:
Целых пять кило китового мяса!
Китового? ошалело заржала зебра, страстная противница мясоедения.
Китового, кивнул Ерофей. Стоит оно дешевле перловки. А наварец дает такой, хоть святых выноси.
У вас, надеюсь, имеется ведровая емкость? сощурился Борис. Под хорошую выпивку мы едим много.
Подобной емкости нет. Есть простое ведро. Для мойки пола.
Сойдет! Не из пластмассы?
Через пять минут в цинковом ведре бурлил грандиозный шмат мяса.
Ерофей с гоп-компанией лакал ядреное пиво из полуторалитровых баклажек. На лицах гостей разлилось блаженство.
Однокашник похлопал меня по плечу:
Нам бы сбацать коктейль «Слеза комсомолки». В этом доме я дока. Отыщется жидкость для снятия лака и снадобье «Клопомор»?
Нету! джинн с паровозной мощью выдул клуб горького дыма.
Придется пить в девственном виде, скривился Родригерс. И достал из полосатой сумки семь водочных пузырей.
Ерофей, осторожней! предостерег я кореша.
Будь спок! Однаво живем ухмыльнулся Мафусаилов. Только вырубите блядский «Собачий вальс». И поставьте моего любимца, Сибелиуса. Обожаю ребят скандинавов.
Это пожалуйста! Иван мелкой рысью побежал к музыкальному центру. Я теперь этот «Собачий вальс» до гробовой доски не забуду. А Сибелиуса сам боготворю. Царь политонального наложения.
17.
Зажурчала меланхоличная музыка Сибелиуса. Умная. Вдохновенная Горбунок брезгливо скривился. Ерофей напротив восторженно потер руки:
Другое дело! Под такие мелодии можно размышлять о вечном. Знаешь, Козлик, какая моя излюбленная мысль?
Ну? вместо меня ответил кудесник.
Выдай ему, Ерофеюшка! с хрустом расправил жирные плечи Родригерс.
По первое число! Ян сладострастно почесал лиловый фурункул.
Ерофей единым махом выдул стакан водяры:
Человек всегда должен быть робок и тих. Никакого героизма. Никаких подвигов. Растерянность и покорность.
Сами-то вы не особенно покорны! полемически заржал Горбунок. Хлещете «Клопомор», жидкость для снятия лака «Прелесть». Это же явный протест. Русский бунт. Бессмысленный и, зуб даю, беспощадный.
Ерофей усмехнулся:
Разве ты, своей скотской башкой, можешь осознать горний полет человечьего духа?
Куда уж мне, четвероногому придурку?.. набычился африканец. А меж тем, я могу видеть и рихтовать кармические столбы. Съел?!
Кармические столбы каждая блоха видит, провозгласил Борис и громко икнул.
Хмельная падаль, пробормотал Горбунок. Видимо, он не мог простить пришельцам, что его козырный вальс заменили на проходимца Сибелиуса.
Так-таки, нет у вас жидкости для снятия лака? вскинулся опять Ерофей. Мне без «Слезы комсомолки» и пить западло.
Нет! злобно заржала зебра. Есть только дихлофос. Если угодно, жрите.
Сойдет! ликующе вскочил Родригерс. Где?
В уборной. Под ржавым бочком.
Клёво!
Ерофей же угостился у джинна «Беломором», сладостно затянулся:
Коктейль с дихлофосом я называл «Сучья радость».
Эх, Ерофей, Ерофей, поморщился я. Пропадешь, сгинешь
Эх, Ерофей, Ерофей, поморщился я. Пропадешь, сгинешь
Дурак ты, Юрик! Мне памятник из бронзы уже отлит. Иль не видал! В полный рост! К нему в два метра шириной протопана народная тропа. Много бухих. В стельку.
Вернулся Родригерс с баллончиком дихлофоса.
Ерофей каждому из своей компашки разлил по сто грамм водки, от души прыснул по стаканам аэрозоль.
Ну, за прекрасных дам! до ушей осклабился Борис.
Выпили. Крякнули. Занюхали грязными рукавами.
После коктейля «Сучья радость» глаза Ерофея наполнились лучезарным светом. Он по-братски хлопнул меня по плечу:
Ты хоть знаешь, Юрбас, кто перед тобой сидит? Думаешь близнецы из простонародья?
А кто?
Это Борис, обожаемый ученик Шостаковича. Сочиняет исключительно реквиемы Это Родригерс, племянник Майи Плисецкой. Плясал заглавную роль в балете «Щелкунчик» А это Ян, внучатый племянник Эйнштейна. Один из самых продвинутых в мире специалистов по изучению «черных» дыр.
Очень приятно, склонил я голову. Несильно склонил, недоверчиво.
А нам как приятно! ощерился толстомордый Родригерс. Но мы пьем без закуски. Китовое мясо, кажись, сварилось. У меня такой аппетит разыгрался, хоть жеребца съем.
Кита в студию! захохотал Боря.
18.
Родригерс слил воду в раковину и поставил дымящееся ведро прямо на стол:
Господа, с пылу с жару!
Гоп-компашка стала рвать мясцо прямо руками. Запашок из ведра шел еще тот, помойный.
Ерофей потер свой живот:
Ну, а теперь, Родригерс, покажи нам свое искусство. Недаром же ты племянник Майи Плисецкой.
Ведро мешает
Так убери его. И врубите какую-нибудь музыку. Ага скандинава.
Родригерс снял ведро и к нашему вящему изумлению заскочил на стол.
Танец шведского Щелкунчика! С элементами мужского стриптиза! ликующе провозгласил он.
И не успели мы опомниться, как он стал зазывно извиваться под задушевную музыку Сибелиуса. В его движениях была страсть гаремной наложницы. Отчаяние уличной бляди, коей терять уже нечего. Желваки Родригерса так и ходили.
Давай, Родригерс, давай! Ян нервно почесал свой фурункул.
Борис ударил пудовым кулаком по столу:
Загни поганку!
И Родригерс загнул. Мало того, что он изгибался, как гитана, так он еще стал сбрасывать с себя одежду. Сорвал китайскую разлетайку. Стоптал резиновые сапоги. Стянул с чумазой шеи попугаистый галстук. Расстегнул запонки на манжетах Если бы у него оказалось жабо наотлете, он бы содрал и его.
Через мановение ока он стал гол как сокол.
Зрелище гнусное Жирный живот подпрыгивал студнем. Венозные лодыжки рождали скорбные мысли о скоротечности плоти. Пухлые слюнявые губы о тщете любовных потуг.
Внезапно Ерофей схватил с пола ведро и стал в него бурно блевать.
Стадия номер один, констатировал Ян.
Затем классик ухватился за горло, захрипел.
Стадия номер два, спрыгнул со стола Родригерс. Отказ дыхательных центров. За ним полный отруб.
Нашатырь! Срочно! проорал Борис.
Я опрометью метнулся к аптечке.
Борис вылил весь пузырек в стакан. Разбавил до мениска водкой. И все это пойло резко вылил Ерофею в глотку.
Через минуту тот просипел:
Этот коктейль я называю «Утренняя роса».
Уходи, Ерофей, скорбно вымолвил я.
То есть?
Уходи и больше не возвращайся. Пей «Слезу комсомолки», «Сучью радость», «Утреннюю росу» Только вдали от меня. Дистанцируйся, плиз.
Вот так, значит
Компания, на прощание отковырнув от китового мяса по шмату, потянулась к выходу.
Мелкие люди! выругался Горбунок. Копытца его отщелкивали по полу злую дробь. Выключите, к ядреной матери, бездарного Сибелиуса! Поставьте гениальный «Собачий вальс!»
19.
Утром к нам пожаловала сама матушка Смерть. В элегантном джинсовом костюме. На выпуклой заднице трещит ткань. Карие глазки пронзают насквозь.
Как, ребятки, идет подготовка к торжеству? Нашли хотя бы одного однокашника? спросила елейно.
Пока не очень, проржал Горбунок.
Ну, времени-то еще достаточно. Не грустите.
Джинн трубно высморкался в клетчатый платок:
Будем стараться.
Одноклассники они такие эксклюзивные, пробормотал я.
Смертушка поправила высокую грудь:
Мой тебе, Юрик, совет. Возьмись за кого-нибудь из высшего эшелона. Там никто в голом виде на столе не танцует и «Слезу комсомолки» не пьет.