И пока я пялила глаза на невиданные до сей поры иконы, Павла чинила приготовления.
Вечером Марина заварила отвар из сухой травы, выданной бабулей. Я, выхлебав из тяжелой глиняной темно-зеленой кружки Павлин чай, мгновенно приложилась к подушке.
Ночью мне приснился сон. Волшебная музыка лилась откуда-то сверху. Я оцепенела. Мелодия была так прекрасна, что я почти обмерла, чтоб не спугнуть своим крепким дыханием райское наваждение. Она наполняла воздухом всю мою душу, как наполняют гелием обычный воздушный шар. В момент, когда я, наконец, налилась до краев, то полетела. Я купалась в небе, согласно божественным звукам. Расправляла руки как крылья. Плавала на спине
Мелодия тихонечко гасла, возвращая мою душу, в на миг заброшенное тело.
Я открыла глаза.
В бревенчатом доме было темно. Лишь в щели досчатой перегородки, на ощупь, тихонечко крался слепой электрический свет. На кухне Мариша топила печь. Дрова тихонько похрустывали. Чуть-чуть пахло дымом.
Я блаженствовала.
С тех пор покойники мне не являлись.
Слышала, как ангелы-то поют? Напугала меня странным вопросом тучная бабка Павла, закутанная в толстую серую шаль кисточками наружу, когда я, спустя пару дней бултыхалась в сугробах.
Глава 6
С этого дня моя жизнь изменилась.
Меня уже не тянуло к покойникам.
А самое главное произошло вот что.
Однажды, обычным, будним вечером мама Марина вернулась из приютской столовой. В ту пору на дворе стоял месяц-март. Морозы ослабли, и вместе со своим еще зимним пальтишком, в коричнево-красную клеточку, Марина внесла в нашу комнатку воздух весны. И когда она стянула пальто, и скрипув лакированной створкой шифоньера-инвалида, сунула внутрь свою неказистую одежонку, я почувствовала от маминого платья божественный ЗАПАХ.
Мам, чем это от тебя пахнет? Осторожно, как лисица к задумчивой курице, подкралась я к Марине. Боясь всколыхнуть воздух неосторожным движением, уткнулась в ее живот.
Манник пекли в столовой. Оттянув мою голову от себя руками, подозрительно зыркнула мне в глаза Марина. А ты че ластишься? Посуду что ли не помыла? Подлизываешься?
Какой манник? Не унималась я, вцепившись уже в мамин подол.
Да отстань от меня. Что пристала? Марина выдернула подол из моих рук, и стала переодеваться в халат. Я с ужасом наблюдала, как Марина сейчас снимет платье и запрет его в шифоньер. Запах улетучится, а я «останусь с носом».
И все же, я терпеливо дождалась, пока мама закончит дело и принялась за свое.
Мам, какой манник?
Пирог такой. Марина начинала нервничать. Из манки, муки и ванилина.
А что за ванилин?
Да ты меня уже достала. Нажала на кнопку телевизора Марина, и плюхнулась на кровать. Иди на улицу, погуляй.
Не хочу гулять. Заупрямилась я. И встала перед Мариной, заслонив собой телевизор. По телеку начиналось кино про Бадулая. И я понимала, чем рискую.
А что ты хочешь делать? Яростно зашипела мать.
Хочу манник стряпать.
Издеваешься? Мать вскочила с кровати с искаженным от злости лицом. Ты не видишь, что я устала?
А когда ты не устала? Когда манник стряпать будем? Вереща, стояла я на своем.
Ладно. Сдалась Марина. Завтра у меня выходной. Так и быть, постряпаем А сейчас, будь добра, свали из дома. А то я передумаю.
Глава 7
Утром, мама Марина сдержала слово, мы с ней вдвоем принялись за выпечку. Правда, сразу же выяснилось, что в доме нет манки.
Но ничего, мы можем испечь хворост. Сказала Марина, ставя на стол пакет с мукой, яйца, масло, сахар
Я не знала, что такое хворост. Но чувствовала, как сердце мое стучало все чаще и чаще. Оно стучало так до тех пор, пока, как мне показалось, не лопнуло, разлив в животе горячий клюквенный кисель. «Кисель» зацветал на моих щеках алыми вспышками.
Да что с тобой? Спрашивала Марина, наблюдая за моими горячечными движениями. Че ты так дергаешься?
Тогда мне было 7 лет. Откуда мне было знать, че я так дергаюсь?
Но скалка для теста была для меня равноценна в тот миг сказочной волшебной палочке. Я понимала, что с помощью этой палочки (скалки) я могу сделать все: хворост, печенье, торт. И это чудо! А я человек, который творит чудеса: Фея, Добрая колдунья, возможно, Королева в королевстве Манников и Хвороста. Словом, особа, наделенная силой.
От этого все мое крохотное семилетнее существо наполнялось важностью и значимостью. Теперь-то я точно знала: зачем человеку дана жизнь: чтобы печь хворост и манники.
По-видимому, во мне взыграли Маринины гены. Материнские будни в приютской столовке проросли во мне, ее дочери, восторженным праздником.
Я снова бросилась рисовать, как оголтелая. Но картинки стали иными. Я рисовала дворцовые балы. Но ни платья принцесс будили во мне вдохновение, ни фраки принцев, ни цветы, ни драгоценности.
Я рисовала застолья. Огромные торты в виде замков. Горы пирожных, покрытых цветной глазурью, лежащие в вазах на изящных тонких ножках. Пончики, пастилу, мармелад, все то, что можно съесть.
Глава 8
Пристрастие к кулинарному делу со временем не прошло. В третьем классе я уже орудовала скалкой будь здоров! Мои одноклассники всегда были сыты. Хорошо, что мама Марина подворовывала муку в столовке.
Однаклассники меня любили. Не только за печеньки. Но и за веселый, незлобивый нрав. Особенно я сдружилась с Нелей Шулятьевой. Связь с которой впоследствии оказалась судьбоносной. Эх, знать бы заранее, где споткнешься, соломки бы подстелить!
Но пока все шло хорошо.
Мама Марина была избалована моей готовкой. Иногда ворчала.
Слушай, Гелька, уже тошнит от твоих печений. Могла сказать она. Ты можешь сварить суп? Обычный куриный суп? У меня изжога от печеного.
Хочешь куриный суп? Мгновенно вдохновлялась я. Ладно. Суп так суп!
И я неслась на кухню варить суп.
Глава 9
Став взрослее, классе в седьмом, кроме рецептов, я с интересом читала книги по теории приготовления пищи.
Вот слушай. Раздобыв в сельской библиотеке книгу о поварском искусстве, талдычила я Марине очередной отрывок. «Испокон веков кондитер и повар были разными профессиями, которые требовали разных качеств и талантов. Так, например, в Италии и во Франции в кондитеры принимали людей, умеющих хорошо рисовать, и читали им в процессе курс истории архитектуры и истории искусств, преподавали рисунок, черчение, лепку предметы, как будто далекие от кухонного мастерства. В то время как повара изучали зоологию, ботанику, анатомию животных и стояли таким образом, ближе к студентам естественно-биологических факультетов».
У матери появился любовник. Женатый председатель совхоза.
Председатель являлся очень важной персоной в нашем селе. Он разъезжал на хозяйству на УАЗике с личным шофером. Худой, долговязый, сутулый, председатель свысока смотрел на людей. Его манера разговора была слегка пренебрежительной. Он выглядывал из приспущенного окна УАЗика, как недовольный пес из будки. Может быть, оттого, что люди постоянно что-то просили: технику, корма, выходные. А председатель думал: давать, не давать. Короче, стерег совхозное добро и свое в нем величие.
Про председателя болтали, что он бабник. Что ему нравятся «бабы намазанные и накрашенные».
Моя мама Мариша, вполне могла оказаться во вкусе Председателя, поскольку имела привычку подкрашивать ресницы, идя на работу, пользовалась кремом «Балет» и сохраняла стройность, несмотря на мои регулярные опыты в выпекании булок.
Но только председателеву жену, продавщицу из местного сельпо, Рыжую Тому, ластиком не сотрешь.
Конечно, Марина чувствовала себя виноватой. По крайней мере, пере до мной, понимала, что я в курсе о ее шашнях с председателем, что «рыльце у нее в пуху» и старалась быть со мной ласковой.
Че, Гелюшка, про анатомию-то говоришь? Осторожно натягивая, сначала на руку, и лишь потом плавным и точным движением погружая пальцы ног в синтетическую роскошь дефицитных капроновых колготок с люриксом, с поддельным интересом переспрашивала Мариша. Че-то я запуталась совсем. Че там с анатомией?
Да я тебе про другое, мам говорю! С психу громко захлопнув книгу, вспыхивала я. Про то, что повар и кондитер разные профессии!
Ну не знаю Надев, наконец, колготки протиснулась в тугую облегающую юбку Марина. В нашей столовке все едино: что повар, что кондитер.
А я не про вашу столовку говорю. Про нормальные учреждения. Продолжала дерзить я. Про городские рестораны, а не про вашу «щи -хлебальню».
А никто тебя в нашу «щи-хлебальню» -то не гонит. Начинала нервничать мать. Восемь классов закончишь, и езжай в Пермь, поступай куда хочешь: хоть на повара, хоть на кондитера.