Это, кто же меня оговорил? подался вперед Леонтий Маркович, сжимая кулаки.
Кто, кто Анонимный доброжелатель!
И замороченный коварным чекистом гражданин Чернозадов доверчиво подписался под десятком пустых бланков протокола допроса.
Ну, вот и славненько! искренне и светло улыбнулся уже почти целый майор, Конвой! В камеру гражданина.
Вернувшись в камеру, как он полагал, на часок, Леонтий Маркович возбужденно зашептал Джиму:
Меня отпускают! Прямо сейчас! Улик против меня нет, вот и отпускают!
Я очень рад за вас, Лео! сердечно пожал ему руку Джим, А я, похоже, задержусь Мне сегодня предъявили обвинение в превышении самообороны. Адвокат говорит, что могут и оправдать
О! У вас даже адвокат есть? А кто оплачивает его услуги? Ваша пароходная компания?
Как же, дождешься от них! Да они за пенс удавятся! вздохнул Джим, Нет, адвокат бесплатный, по назначению. Впрочем, он мне объяснил, что дело мое совсем простое подумаешь, драка в кабаке! В самом худшем случае дадут условный срок и вышлют из СССР.
Чернозадов с сомнением покивал. Его опыт жизни в Советском Союзе подсказывал, что в деле мистера Тики могут быть и другие варианты. Не такие солнечные, г-м
Может быть, передать что-нибудь на волю?
Увы, некому! Мой корабль ушел
Так, может, забрать то, что вы не смогли? Я мог бы сходить, куда скажете
Уже не надо, Лео, но все равно, спасибо.
Ну, как хотите
Они ещё немного поболтали на всякие нейтральные темы, а затем Леонтий Маркович начал нервничать. Час, судя по перемещению и наклону солнечных лучей, уже давно прошел! А нет ничего хуже, чем ждать и догонять
Прошел ещё час, и третий миновал. Несчастный лингвист принялся колотиться в дверь. Вскоре открылось окошко, и раздался недовольный голос надзирателя:
Чего надо?
Я меня должны выпустить! Капитан Афиногенов приказал! едва не зарыдал Леонтий Маркович.
Как фамилиё? равнодушно поинтересовался надзиратель.
Чернозадов!
Ничего не знаю. Указаниев не поступало.
Окошко захлопнулось.
Надежда на освобождение упрямо не умирала в доценте до следующего дня. Мало ли, что могло не срастись? Вызвали капитана к начальству, срочное задание дали Машина поломалась Звёзды не так сошлись
После завтрака дверь камеры распахнулась и раздалась команда:
Черножо тьфу! Чернозадов, на выход!
Проворно похватив чемоданчик и пожав руку Джиму, Леонтий Маркович в два скачка оказался около двери, но был, как дубиной, оглушен словами:
Без вещей!
Пройдя на ватных ногах по коридорам, он оказался в знакомой камере для допросов. За столом сидел не капитан Афиногенов, а совершенно незнакомый старший лейтенант.
Ну, вот, гражданин Чернозадов, все и закончилось! сообщил он весело.
Огромная, как Черное Море, сладкая, как халва и пронзительная, как шило, радость затопила весь организм Леонтия Марковича. Отпускают! Домой!
Но старлей продолжил:
Вы проявили себя сознательным и ответственным человеком, активно сотрудничая со следствием, благодаря чему все и закончилось так быстро. Как говорится: раньше сядешь раньше выйдешь! Ваше дело передается в суд.
Свет померк в очах несчастного доцента!
Как в суд?! В какой ещё суд?!
Голос его сорвался с крика на шепот.
В какой? В наш, советский суд! удивленно пояснил старлей, кстати, так и не представившийся, Контрреволюционная деятельность это вам не шуточки! Да ещё в составе организованной группы, да связь с зарубежьем Сами же признались!
Он вытащил из дела какой-то лист и показал. Издалека.
И Леонтий Маркович понял, что Афиногенов, по каким-то своим соображениям, подставил его, и теперь теперь всё! Колыма до конца жизни А не Колыма так урановые рудники.
Следователь говорил ещё что-то, но Чернозадов уже не слушал. Так, в оглушенном состоянии, и вернулся в камеру.
Полковник Цыганков удовлетворенно погладил папку с отчетом: дело монархиста Л. М. Чернозадова стало, фигурально выражаясь, соломинкой, сломавшей спину веблюда, то-есть помогло выйти на первое место по Северному Кавказу.
Молодца, Апполинарий! Всегда в тебя верил!
Служу Советскому Союзу! пафосно отозвался Афиногенов.
Теперь с этим, Джимом Тики. Там, как я понимаю, превышение самообороны?
Молодца, Апполинарий! Всегда в тебя верил!
Служу Советскому Союзу! пафосно отозвался Афиногенов.
Теперь с этим, Джимом Тики. Там, как я понимаю, превышение самообороны?
Да Ничего серьёзного.
Как думаешь, побарабанил пальцами по столешнице полковник, Реальный срок ему дадут?
Сложно сказать, товарищ полковник С одной стороны, на него напали с ножом и бритвой, ранили даже Он же оборонялся только кулаками. С другой стороны один труп на месте, а другой менее, чем через сутки. Тут от адвоката сильно зависит. Ну, и от судьи.
Понял, не дурак!
Цыганков встал и прошелся по кабинету.
Ты это намекни адвокату, чтоб не усердствовал. Оправдательные приговоры по нашим делам статистику портят. А с судьёй я сам поговорю
Есть, товарищ полковник!
25 мая 1950-го года состоялся суд над гражданином Новой Зеландии мистером Джимом Тики.
Переводчиком был все тот же Саша Брянский, отныне дипломированный.
Слушается дело
На вопрос, признает ли он себя виновным, Джим ответил, что не признает.
Прокурор выступил с речью, в которой заявил, что мистер Тики напал на граждан Мордачёва и Сипонько в туалете с целью ограбления и избил до смерти одного, а другого покалечил, подкрепив позицию обвинения показаниями Мордачёва.
Слово предоставляется защите! провозгласил судья.
Адвокат Виктор Иванович Птицын, дядечка под пятьдесят, с одутловатым лицом и темными кругами под глазами, в бой не рвался, ибо накануне имел беседу с капитаном Афиногеновым, намекнувшим, что оправдательный приговор по делу иностранца не в интересах миролюбивой политики Советского Союза. Дескать, надо дать капиталистам острастку, чтобы впредь неповадно было. Но совсем молчать было невозможно, поэтому Виктор Иванович встал и робко откашлялся. Очень осторожно он заявил, что показания его подзащитного по данному поводу прямо противоположные, и, поскольку нет возможности устроить перекрестный допрос всвязи со смертью пострадавшего, то остается широкое поле для сомнений.
Сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого!
Судья Нечипоренко, пятидесятилетний бывший слесарь, жилистый и сухопарый, по воле партии вынужденный заниматься нелюбимым делом с 1937-го года, вяло согласился. Ему уже было все ясно. Конечно, это Мордачёв и Сипонько пытались ограбить иностранного моряка, а не наоборот. Заключение судебно-медицинской экспертизы ясно указывало на случайное, непреднамеренное происхождение травмы черепа погибшего Сипонько, ударившегося затылком об стену. А Мордачёв вообще умер в больнице от осложнений после наркоза! Вызванный в качестве свидетеля доктор Илья Игоревич объяснил, что разрыв мочевого пузыря довольно часто происходит даже от не очень сильного удара в живот, если оный пузырь не опорожнен.
Короче, судья пришел к убеждению, что превышения пределов самообороны не было и мистера Тики надо бы оправдать, но вчерашний звонок начальника Управления Краснодарского МГБ недвусмысленно намекал, что оправдательный приговор и даже условный срок нежелательны. Конечно, можно было и заартачиться, формально он МГБ не подчинен. Да только с теми же намеками позвонил ещё и второй секретарь крайкома. Что ж, переть против двух таких сил? Из-за какого-то иностранца? Не-ет, себе дороже!
Посудимый! Вам предоставляется последнее слово.
Джим поднялся.
Я не хотел, чтобы они умерли Я этого, с ножом, только оттолкнул! А второго пришлось стукнуть, потому, что он меня бритвой порезал.
Он замолк, не зная, что добавить. Как мы знаем, адвокат не старался и не подготовил своего подзащитного к выступлению, от которого так много зависит.
У вас всё?
Голос судьи прозвучал глухо, как сквозь вату.
Да
Суд удаляется для постановления приговора!
Через десять минут судья и народные заседатели вернулись на свои места.
Оглашается приговор! Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики на основании статей Уголовного Кодекса РСФСР подданного Новой Зеландии Джима Тики признать виновным в превышении пределов необходимой самообороны повлекших смерть потерпевшего, и определить ему наказание в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием данного срока в колонии общего режима.
Саша перевел все это добросовестно, и продолжал переводить бормотание адвоката насчет апелляции, но Джим уже не слушал. Пять лет! За что? За то, что не дал себя ограбить и зарезать?