Застав почтальона-Ливка в доме тэбы Талир, Саймол, которому как раз требовался наёмный убийца, встрече этой порадовался, как сошествию Богинь на землю. Он решил, что человеку, уже преступавшему закон, ничего не стоит преступить его ещё раз. Тем более, за хорошую сумму.
Ливк клялся, что теперь стал честным подданным своей страны, всячески изворачивался, бранился и подумывал о побеге. Он так рьяно стоял на своём, что, вполне возможно, одержал бы в итоге победу, но тут к нему вдруг подошла удивительной красоты женщина с водопадом чёрных тугих локонов, расплескавшихся по плечам.
«Конечно, вы совершенно правы мы просим вас о невозможном, проговорила она ласково, и её изумрудные, как Зелёные Острова, глаза, лучились пониманием. Потом она повернулась к тэбу Саймолу, и её чёрные брови страдальчески изогнулись. Мы не можем заставлять этого человека брать на душу такой грех. Зря ты привёл его сюда, Саймол. То, что я сказала тебе тогда это я от отчаяния, прости меня. Помышлять о таких вещах малодушие. Нам не суждено быть вместе. Я ненавижу своего мужа всем сердцем, но я давала клятву перед ликами Трёх Богинь, и я должна быть преданной ему. Несмотря на всё то, что этот ужасный человек сделал со мной. Я должна».
Потом у неё перехватило дыхание, и она отвернулась.
Ливк стоял, совершенно растерянный, смотрел на её спину стройную, обтянутую тёмно-зелёным бархатом и чувствовал себя отвратительно. Он, конечно, давал себе в очередной раз слово жить в согласии с законом Но отказать в помощи этой несчастной женщине показалось Ливку гораздо худшим преступлением, чем преступление против Кодекса Лакенны.
«Брось, нетерпеливо сказал тогда Саймол. Судя по тому, что пишут в газетах, ему будто сама Шакката помогает слишком уж он живуч, и мы не можем надеяться, что его убьют на войне».
«Конечно, нет, ровным голосом отвечала Талир. Напротив, я должна надеяться, что он выживет. Потому что я его жена. Да, Саймол Это моё испытание. Испытание длиною в жизнь. Сносить все его оскорбления, насмешки его пьяных друзей, закрывать глаза на этих жутких женщин, которых он приводит в дом, посыпать пудрой синяки и верить. Верить, что мне хватит сил перенести всё это. И ещё, конечно, я должна гордиться тем, что мой муж сражается за правду, за свободу каких-то совершенно чужих людей Я должна гордиться и быть благодарной. И я действительно благодарна, потому что потому что, да простят меня Богини, я безумно счастлива, что он так далеко от дома!».
Почтальон не верил своим ушам. О тэбе Тальвине Ливк, в общем, знал только то, что он князь, и ещё волшебник; в Коэспэне о нём отзывались как о человеке лёгкого нрава, и к тому же справедливом и щедром. Но одно дело то, как человек ведёт себя на людях, и совсем другое то, что он в действительности собою представляет. А кому об этом знать, как не жене?..
Именно тогда в голове Ливка промелькнула парадоксальная мысль вернее, даже не мысль, а некое её бесформенное подобие, тень мысли, которой суждено было со временем стать более чёткой, окрепнуть и подпитаться разнообразными доводами. Ливк тогда подумал: «Если я убью тэба Тальвина, я сделаю благое дело». И сам испугался того, что он подумал. И что не почувствовал отвращения при этом.
А тэб Саймол принялся подливать масло в огонь.
«На тебя единственная надежда, парень, говорил он, разглядев, очевидно, сомнение в лице Ливка. Твой почтальонский знак это наш счастливый знак. Спаси нас, и мы вознаградим тебя. Достойно вознаградим. Мы дадим тебе столько денег, что ты выберешься в люди, и уже никогда не упадёшь обратно».
Он как будто разгадал тайную надежду Ливка. Всю жизнь тот пытался вырваться из плена нищеты, в которой вынужден был обретаться с самого рождения. Всю жизнь хватался за любую работу, одна противнее другой, но денег всё равно никогда не бывало достаточно. Ливк каждый раз старался не скатываться до грабежей воровскому ремеслу он научился по молодости но иногда не выдерживал и снова шёл на дело. Чтобы потом ему стало ещё противнее от самого себя
И тут вдруг пятьдесят браннов. И почти никакого риска ведь если всё пройдёт гладко, Ливка никто не заподозрит. Мало ли какой враг князя мог прикинуться почтальоном! У такого человека должно быть много врагов. Тэба Тальвина, наверное, похоронят со всеми почестями, которых тот не заслуживает. Он, Ливк, уедет на Зелёные Острова. И влюблённая пара, которая сейчас ожидает от него вестей в Коэспэне, сыграет свадьбу и будет счастлива
Он как будто разгадал тайную надежду Ливка. Всю жизнь тот пытался вырваться из плена нищеты, в которой вынужден был обретаться с самого рождения. Всю жизнь хватался за любую работу, одна противнее другой, но денег всё равно никогда не бывало достаточно. Ливк каждый раз старался не скатываться до грабежей воровскому ремеслу он научился по молодости но иногда не выдерживал и снова шёл на дело. Чтобы потом ему стало ещё противнее от самого себя
И тут вдруг пятьдесят браннов. И почти никакого риска ведь если всё пройдёт гладко, Ливка никто не заподозрит. Мало ли какой враг князя мог прикинуться почтальоном! У такого человека должно быть много врагов. Тэба Тальвина, наверное, похоронят со всеми почестями, которых тот не заслуживает. Он, Ливк, уедет на Зелёные Острова. И влюблённая пара, которая сейчас ожидает от него вестей в Коэспэне, сыграет свадьбу и будет счастлива
Спасибо почтальонскому знаку. Знаку, счастливому для них для всех, как справедливо заметил тэб Саймол. Никогда бы раньше Ливк не подумал, что эта штука сослужит ему такую службу. Поэтому, показывая герб часовому, Ливк действительно испытывал гордость. И это было заметно.
Рассмотрев внимательно и герб, и важную физиономию Ливка, солдат ухмыльнулся.
Не лейтенанта, а капитана Тальвина Эмерского, поправил он. Вон его палатка, у того тополя. Иди.
Ливк растеряно бросил «спасибо» и зашагал в указанном направлении, пару раз оступившись на скользкой земле.
Капитана, значит. Уходя на войну, на помощь союзникам, Тальвин в состоянии был купить себе лейтенантский чин, однако капитаном бы его за деньги никто не сделал. Стало быть, сам заслужил. Стало быть, опасный противник
Впрочем, Ливку с ним не в рукопашной силой меряться. Ему просто нужно всадить в него кинжал. И, пользуясь своим статусом почтальона, тихонько сделать ноги, молясь, чтобы в палатку к лейт к капитану никто не зашёл до того, как он, Ливк, окажется вне досягаемости.
На Ливка никто не обратил внимания. Гонцы были частыми гостями на поле боя, а о том, что Ливк именно гонец, можно было определить по той же куртке. Кроме того, воротник его по-прежнему был отвёрнут и сверкал почтальонским гербом. Солдаты в когда-то бежевых, а сейчас пятнисто-серых мундирах расположились на отдых. У них, судя по всему, было приподнятое настроение. Офицеров здесь можно было узнать по накрытым перед ними столикам и по шапкам на их головах: шапки были такие же, как у простых солдат чёрные, гладкие, высокие, с жёсткими блестящими козырьками, но при этом ещё с золотистыми нашивками. Чем больше нашивок, тем выше звание. Это Ливк знал, откуда-то. Он внимательно оглядел обладателей красивых шапок, но тэба Тальвина не нашёл. Значит, тэб в этот вечер предпочёл одиночество. Что ж, тем хуже для него и проще для Ливка.
Ливк снова вытащил кинжал, уже перед самой палаткой. Предварительно он, конечно, огляделся по сторонам, однако новоиспечённый капитан расположился так удобно, что видеть Ливка могли только зайцы, если бы сидели в росших рядом кустах. Но зайцев, равно как и людей, в зарослях не было это Ливк тоже проверил зато возле одного из кустов он заметил свежую могилу и помрачнел, ибо счёл свою находку недобрым знаком. Тем не менее, от задуманного не отступился. Наоборот, в двух шагах от цели решимости в нём странным образом прибавилось.
Ливк нагнулся и скользнул в палатку. Выпрямился, шагнул вперёд, растеряно опустив руки, и принялся с недоумением озираться: неужели никого нет?.. Койка, складной столик с переносным фонарём, чернильницей и бумагами. Табуретка с лежащей на ней капитанской шапкой. А самого тэба Тальвина не видно.
Ощущение было гадкое. Как у мыши, которая, сунувшись в мышеловку, не обнаружила там сыра, а потом услышала
Щелчок курка.
Ни с места. Брось кинжал.
Ливк зажмурился.
«Пожалуйста, время, пойди вспять, взмолился он про себя. Я бы отказался я бы никогда в жизни».
Кинжал, тем временем, выпал из его машинально разжавшихся пальцев. Руки поднялись вверх.
Повернись.
Ливк поворачивался очень медленно. А когда оказался лицом к лицу с Тальвином, то сразу понял, что пришла его смерть. Пришла и стоит, великодушно позволяя ему то ли помолиться Богиням, то ли высказать последнюю просьбу. Хотя последняя просьба это, пожалуй, всё-таки роскошь для наёмного убийцы.