Опять мой «папа» пришел! вздыхала она, наводя марафет. Пойду дёрну с ним по рюмочке!
В это время я случайно познакомилась с человеком, который помог мне впервые ощутить вкус славы. Это был уличный фотограф. Он выскочил из-за голубых елей и, как маньяк, сверкая глазами, полными дикого, болезненного желания, преградил нам путь:
Девушки, абсолютно бесплатно!
Мы гуляли с Ольгой на центральной площади, облизывая мороженое, и сначала не поняли, что предлагал этот довольно странный человек. Помню его козлиную, мушкетерскую бородку, мятый, короткий донельзя жакет на крупных зеркальных пуговицах да чудаковатую шапочку с забавным помпончиком. Бледный, голодный, с какими-то смутными мыслями он взмахнул руками и сделал реверанс, словно принц на балу перед Золушкой. Мы удивлено переглянулись, а он уже тряс перед нами стареньким фотоаппаратом, что-то картавил себе под нос, настраивая объектив. Что-то не получалось. Фотограф жаловался на солнце, грозил ему кулаком, то вдруг панораму стал портить прыщавый мальчишка на велосипеде, и он просил его убраться и даже угрожал проколоть шины. Мороженое быстро таяло на солнце, оставляя молочно-шоколадный след на наших нежных, еще нетронутых пошлостью жизни губах. Мы слизывали этот сладкий нектар кончиком языка и беззаботно смеялись, так что люди, прогуливающиеся мимо, смущались, бросая стыдливые взгляды в нашу сторону.
Казалось, все внимание этого сонного города обращено на нас. Вначале с неба опустилась стая серых, как асфальт, голубей. Это было одновременно красивое, но не совсем приятное зрелище. Они ворковали вокруг нас и путались под ногами. Велосипедист, игнорируя угрозу фотографа проколоть ему колесо, продолжал кататься. То он лихо вставал на заднее колесо, то пытался ехать без руля. Потом вдруг все пробудилось, показывая на нас пальцем. Бабульки крестились, милиционеры свистели, подростки краснели, а один почтенный гражданин, катящий перед собой коляску с карапузом, чуть не свернул себе шею, за что получил от своей пассии подзатыльник. Фотограф продолжал браниться на фотоаппарат, тряся нервно бородкой, а мы все смеялись, когда та парочка с коляской остановились у торговой палатки, и ревнивая дамочка требовала у продавца такое же мороженое, как у нас.
Арамис, может твоя мыльница замылилась? спросила нагло Ольга, глядя, как фотограф злобно стучит фотоаппаратом себе о колено.
Ну что Вы, сударыня! Я ему доверяю больше, чем своей жене!
Наконец фотограф усадил нас на лавочку. Он, как художник перед нетронутым еще кистью холстом, долго стоял в размышлении, смешивая чуткие краски фантазий в живописные образы. На его вспотевшем лбу появлялись морщины, брови высоко изгибались, а глаза вспыхивали то радостным огнем вдохновения, то жгучим жаром отчаяния. Мы подчинялись его больной, но заразительной воле, с каждым жестом и словом раскрепощались, словно две молодые монашки, попавшие случайно на шабаш и поразившиеся разгулом плоти. Нам уже не было дороги назад, ибо цепкие сладострастные руки неминуемой славы хватали нас и тянули в свой омут. Фотограф придавал нам застывшие позы бессердечных статуй, менял нас местами, просил то улыбаться, то делать грустные лица. Он фотографировал и против солнца, и в тени, как дьявольский экспериментатор катался по асфальту, изгаженному голубями, и щелкал с нижнего ракурса крупным и дальним планом. В моменты великого озарения он побежал к палаточнику за новым мороженым, и, наконец, найдя во мне образ бесстыдной фурии с наивным взглядом девы, воскликнул:
Эврика!
Вокруг нас собралось множество зевак. Всех поражал тот контраст. Я, Мэрилин Монро в белоснежном атласном ангельском платье, словно сбежавшая невеста, прогуливалась по брусчатой площади богом забытого провинциального городка. Все действо происходила на фоне удивленных и даже завистливых взглядов прохожих. Мое самолюбие ликовало. Там, в прохладных тенях елей, у памятника Ленину, около вечного огня, где журчит фонтанчик, я сверкала в светлом легком платьице в лучах весеннего солнышка и сама лучезарно смеялась. Сам вождь мирового пролетариата показал мне путь своей легкой рукой, и я с тоской вглядывалась вдаль, на трассу Ростов-Баку, скользящую в дымке свинцового смога.
Когда через пару дней мы с Ольгой пришли на городскую площадь за фотографиями, фотограф гордо показал мне свой рабочий стенд.
Когда через пару дней мы с Ольгой пришли на городскую площадь за фотографиями, фотограф гордо показал мне свой рабочий стенд.
Надеюсь, ты не против, улыбнулся он мне.
Стенд, абсолютно весь, был увешан моими фотографиями, и прохожие с восторгом разглядывали их и, узнавая вдруг меня, живую Мэрилин Монро, перешептывались и пытались заговорить. Больше всего меня поразил тот факт, что Ольга вовсе не завидовала мне, а, наоборот, искренно радовалась моему успеху. Ей не терпелось увидеть меня на олимпе славы. Так я в одно прекрасное утро проснулась знаменитой.
Глава 4
О, как скоротечна эйфория успеха! Тебе кажется, что так будет продолжаться всю жизнь, ты летишь на волне, куда дует ураган славы, забывая про скалы забвения! Их жестокие камни уже ждут тебя, готовые приютить и утешить любого. Как больно падать с пьедестала, если некому боготворить тебя, как гадок смех толпы у туши убитого льва, и ты стоишь одна на самом краю, одинокая и покинутая, смотришь вниз, где кипит муравейник обычной жизни. Никто уже не вспоминает тебя, ты прошлое, в лучшем случае живая легенда. Как грибы после дождя, появляются новые кумиры, другие сериалы, и старому изношенному идолу остается жалкая участь закрывать дыры и щели в общественном туалете. Но не такая была я, чтобы сдаться. Во мне бурлили силы, и окрыленная первым успехом, я желала еще большей славы. Ведь Мэрилин Монро вечна, она проверена временем. Выбор образа непременно был выигрышный.
Наступало лето, открывался курортный сезон. Через наш город к морю мчались вереницы машин отдыхающих. Отец снова запил. Произошло это в годовщину смерти деда. Как говорится, махнул рюмочку за упокой и пошло-поехало. Чтобы как-то жить и оплачивать съемную квартиру, мне пришлось идти на лето работать официанткой в казино «Тройка». Устроиться туда было нереально, разве что по хорошей рекомендации. Как всегда помог случай. Ольга посоветовала мне устроиться продавщицей в киоске, который находился прямо на трассе Ростов-Баку. Там, по ее заверению, была свободная вакансия. Хозяин торговой точки, грузный армянин, круглолицый, поджаренный на пекле кубанского зноя, встретил меня, как богиню. Он просто не ожидал увидеть на трассе Ростов-Баку живую легенду синематографа Мэрилин Монро.
Мать моя женщина! его черные, как смоль, глаза расширились, а волосатые сильные пальцы, увешанные дешевыми перстнями, уже чиркали огрызком карандаша на пачке «Беломора» чей-то заветный номер.
Такая красивая девушка не должна торговать сигаретами, сказал он с добрым кавказским акцентом.
Моя работа в казино заключалась в своевременном обеспечении гостей алкоголем и закусками. Чаевые были щедрые. В это увеселительное заведение приезжало много блатных, коммерсов и бандитов, у которых «куры денег не клюют». Все они были с амбициями, болезненно воспринимали критику в свой адрес, часто дрались друг с другом. Ко мне они относились больше по-отечески, в обиду не давали, и я постепенно обросла связями и уверенностью в завтрашнем дне. Но мне было одиноко и грустно среди них. Помню, как в прокуренном зале усталые от напряжения лица игроков следили за рулеткой. Крупье, вытирая капли пота со лба беленьким платочком, принимал ставки, а я, маленькая девочка, в образе Мэрилин Монро, с золотистыми кудряшками кружилась с подносом, полным алкогольных напитков, и мило улыбалась гостям. Некоторые игроки были суеверны, верили в провидение, и, увидев меня впервые, спрашивали совета. Вначале я отказывалась, но их настойчивые просьбы делали свое дело, и я говорила, что нужно ставить все на зеро, и часто они проигрывали, но на меня не обижались, и надеялись взять реванш в следующий раз.
В зале для игры в покер делались самые большие ставки. Элита города, чиновники, силовики, новоявленные буржуа проматывали разворованные народные деньги, как только умели. Казалось, они жили одним днем, одним часом, не думали о будущем и вечно боялись, что кто-то более сильный и ловкий разорит их в пух и прах, отнимет, ограбит или посадит на нары. Несметные богатства плавно перетекали из одного кармана в другой, и я, как сторонний прохожий, наблюдая, как в руках этих заядлых рыбаков бьется скользкий, золотистый карась, тихо радовалась и искренно расстраивалась, когда удача то появлялась, то ускользала.
В шуме крутящейся рулетки и звона бокалов лето прошло незаметно. Работа официанткой в казино мне наскучила. Нужно было думать, чем еще заниматься. Получив образование специалиста в сельскохозяйственной промышленности, в доярки я точно не собиралась. Переждав терпеливо зиму, мы с Ольгой и Бэнчей стали ходить в только что открывшийся ресторан «Симон» в районе городского пляжа. Сначала, конечно, на приличное место это было отдаленно похоже, но со временем популярность «Симона» достигла таких высот, что о нем говорили по всему Краснодарскому краю, считая за честь посетить его. Я еще помню, как директор пивзавода решил огородить поросшую лесом и болотной растительностью территорию и организовать там нечто похожее на забегаловку под открытым небом. Чтобы гостей не одолевали комары, ресторан осыпали вокруг каким-то соляным специальным раствором, и казалось, особенно под вечер, когда смеркалось, что мы сидим в заколдованном и защищенном от оборотней и злых духов кругу. Точьв-точь, как в гоголевском «Вие».