И ты полагаешь, это хорошо? с сомнением уточнила я.
Хорошо? Да это просто великолепно! Я собираюсь стать сиреной, когда вырасту.
То есть все эти легенды о русалках, заманивающих моряков на погибель, правда?
Мы вовсе не желаем им смерти, пожала плечами Шона. Зачем это нам? Просто гипнотизируем их, заставляя изменить маршрут, а потом стираем им память. Они уплывают восвояси, забывая, что встречались с нами.
Стираете им память?
Ага. Это самое безопасное. Только не всякий такое умеет. Лишь настоящие сирены и приближенные Царя. А иначе люди или украдут всю нашу рыбу, или обнаружат нас. Но иногда Шона склонилась ко мне поближе. Иногда они влюбляются.
Кто? Рыбаки и русалки?
Ну да! энергично закивала Шона. Об этом столько историй! Влюбляться в людей категорически запрещено, но ведь это так романтично. Ты не находишь?
Наверное. Ты для этого сегодня пела?
Что ты! Просто репетировала для контрольной по красе и осанке, сказала она так, словно этих слов мне было достаточно, чтобы понять, о чем она. Завтра зачет, а я никак не добьюсь идеальной позы. Нужно правильно сесть, склонить голову под правильным углом и сто раз провести гребнем по волосам. Попытка проделать все это одновременно настоящая заноза в жабрах.
Она затихла, и я решила, что мне пора тоже что-нибудь сказать.
Я так тебя понимаю, сообщила я, надеясь, что выходит убедительно.
В прошлой четверти я была лучшей, но тогда требовалось только причесываться. Теперь же нужно делать все это вместе.
Сложно, должно быть.
Красанка мой самый любимый предмет, продолжала Шона. Я надеялась стать старостой по расчесыванию, но назначили Синтию Тихоплеск. Шона понизила голос. Однако миссис Острохвост сказала, что если я хорошо сдам зачет, то, возможно, в следующий раз выберут меня.
Ну и что на все это ответить?
Ты, наверное, вообразила, что я паинька и зубрила, да? Шона немного отплыла. Так все думают.
Нет, конечно же! Ты ты я никак не могла подобрать нужные слова. Ты такая прикольная.
Ты тоже довольно прибойная, ответила Шона и немного приблизилась.
А что ты здесь делаешь так поздно? поинтересовалась я.
Эти валуны лучшее место в округе для упражнений по красанке, но днем к ним не подплывешь. Слишком опасно. Она махнула рукой в сторону берега. Поэтому я приплываю сюда ночью. По воскресеньям и средам. В воскресенье мама всегда ложится спать в девять, хоть отлив по ней сверяй. Хочет получше выспаться, чтобы быть свежей в начале рабочей недели. А по средам у нее аквааэробика, она там так выматывается, что дрыхнет без задних плавников. Папа же всегда спит китовым сном! Шона хихикнула. Во всяком случае, мне было очень приятно тебя встретить.
И мне, улыбнулась я в ответ.
Щербатая луна, поднявшись на небосвод, казалось, светила теперь прямо у меня над головой.
Только мне уже пора, добавила я, зевнув.
Но ты ведь приплывешь сюда еще? посерьезнела Шона.
Я бы очень хотела.
Может, Шона и была странной, но ведь она самая настоящая русалка! Единственная, которую я знала. И она похожа на меня.
Вот только когда?
В среду? предложила Шона.
Отлично! я улыбнулась. Удачи тебе на зачете!
Спасибо, ответила Шона, плеснула хвостом и исчезла в глубине.
***В темноте я переплывала Брайтпортский залив, и тут луч прожектора, установленного на маяке, внезапно ударил по воде. Я замерла. Сноп света медленно обшарил море, исчез позади маяка, снова появился и снова исчез. Зрелище было завораживающим. Большой корабль бесшумно появился на горизонте, его силуэт был едва различим в мигающем луче маяка.
Вдруг я заметила какую-то тень. Кто-то стоял на камнях у подножия маяка. Мистер Бистон! Что он там делает? Вроде бы на море смотрит. Следит за тем кораблем?
Завидев очередной приближающийся луч, я нырнула. Что если смотритель меня заметил? Я оставалась под водой, пока луч не прошел мимо. Всплыла и оглянулась на маяк. Рядом с ним уже никого не было.
И вдруг прожектор погас. Я ждала. Свет больше не загорелся.
Я попыталась представить себе смотрителя. Вообразила, как он слоняется один-одинешенек по огромному пустому маяку, спускается и поднимается по каменной винтовой лестнице, и лишь эхо вторит его шагам. Сидит один как сыч и таращится в море. Потом зажигает прожектор. Разве это жизнь? Какой человек может так существовать? И почему свет погас и больше не зажегся?
Я попыталась представить себе смотрителя. Вообразила, как он слоняется один-одинешенек по огромному пустому маяку, спускается и поднимается по каменной винтовой лестнице, и лишь эхо вторит его шагам. Сидит один как сыч и таращится в море. Потом зажигает прожектор. Разве это жизнь? Какой человек может так существовать? И почему свет погас и больше не зажегся?
Мрачные мысли преследовали меня всю дорогу к дому. До пирса я добралась почти на рассвете. Дрожа от усталости, вскарабкалась по веревочной лестнице.
Проскользнула на нашу лодку, повесила куртку у камина. К утру она должна просохнуть. Мама, включая камин, устраивала по ночам настоящую баню.
Я прокралась в свою каюту и наконец-то легла в кровать, возблагодарив счастливую звезду, сиявшую на моем потолке, за то, что вернулась домой целая и невредимая. А еще за то, что никто пока не раскрыл моего секрета.
Глава 4
Не забудь свои вещи!
Мама, стоя в дверях, протягивала мне предмет, увидев который я похолодела.
Угу, буркнула я, беря сумку с купальником и полотенцем.
И пошевеливайся! Ты же не хочешь опоздать?
Не хочу. Опустив голову, я принялась рассматривать песок, забившийся между досками причала. Мам прошептала я.
Что, лапочка?
А мне обязательно сегодня идти в школу?
Разумеется, обязательно! Какая муха тебя укусила?
Я неважно себя чувствую. Скорчив страдальческую гримасу, я схватилась за живот.
Мама перешла по сходням, присела на корточки и приподняла мое лицо за подбородок. Не-на-ви-жу, когда она так делает! Приходится зажмуриваться, чтобы не смотреть ей в глаза, и чувствую я себя донельзя глупо.
Что еще за выкрутасы? спросила она. Это из-за новой школы? Тебе там не нравится?
Да нет, нравится, торопливо проговорила я. Ну, в общем и целом.
Тогда в чем дело? В уроках плавания?
Я попыталась отвернуться, но мама крепко держала меня за подбородок.
Нет, соврала я, отводя глаза, насколько было возможно.
Я думала, мы решили эту проблему. Или ты боишься, что не сработало?
Ну почему, почему я не сообразила сразу? Как можно быть такой тупицей? Неужели нельзя было догадаться, что, как только я «излечусь», меня сразу отправят на плавание!
Просто живот болит, слабым голосом пробормотала я.
Брось, поросенок, ничего у тебя не болит, и ты сама это прекрасно знаешь. Мама наконец-то отпустила мой многострадальный подбородок. Вперед! Труба зовет! Она шлепнула меня по мягкому месту. Все будет хорошо, вот увидишь, ласково добавила она.
Ага, буркнула я и нога за ногу побрела по причалу на набережную, к автобусной остановке.
Когда я вошла в класс, миссис Партингтон как раз закончила перекличку. Она выразительно посмотрела на часы и сказала:
На сей раз я закрою глазок, но больше не опаздывай.
Она всегда так шутит. Мы смеемся, потому что один глаз у нее на самом деле слепой, и ей даже закрывать его не надо. Он такой же ярко-голубой, как и зрячий, но совершенно неподвижный. Этот глаз буравит вас, даже когда миссис Партингтон смотрит в другую сторону. Жуть, короче. А когда она с тобой разговаривает, ты вообще не понимаешь, куда смотреть. Поэтому при ней мы стараемся вести себя тише воды, ниже травы. Класс миссис Партингтон всегда самый дисциплинированный.
Впрочем, сегодня мне было не до смеха. Извинившись, я прошла на свое место и села, запихнув под стол ненавистную сумку.
Утро выдалось кошмарным. Я ни на чем не могла сосредоточиться. Мы проходили сложение и вычитание одночленов, и я все время ошибалась. И ужасно на себя сердилась, потому что раньше всегда справлялась с математикой. Миссис Партингтон неодобрительно поглядывала на меня своим здоровым глазом.
Когда прозвенел звонок на перемену, я на самом деле почувствовала себя больной. Нужно было успеть к автобусу, который отвезет нас в бассейн. Все стремглав бросились из класса, а я целую вечность складывала в пенал ручки и карандаши.
Поторапливайся, Эмили, сказала, не оборачиваясь, миссис Партингтон, вытиравшая доску. Приятно иногда хоть что-то сделать вовремя.
Да, миссис Партингтон, вздохнула я и побрела из класса, волоча за собой сумку.
К автобусу я шла как сомнамбула. Мелькнула мысль: если вот так идти, то, может, класс уедет без меня? Но стоило миновать школьные ворота, как меня окликнул Филип Нортвуд:
Эй! Подлиза! завопил он.