: он не бросит всё это!;
: он в собственном гнездышке!;
: он весь день
он весь день томительно ждёт ночи, чтобы шагнуть в мирок свой, как в баньку: кого надо намылит, кого надо пропарит, кого в предбаннике будет держать, кого ошпарит; и венички с соображением: кому старый, кому новый Нет: теперь не вылезет!
Бабка!
Что? лампочка и сонная голова старухи сошлись ближе.
Большие грустные глаза Полины Тимофеевны были на один десяток моложе супружних.
Кран что ль не закрыла?!
Тело жены прислушалось и лениво побрело, натыкаясь на тьму, в ванную.
Все болезни кинулись ей в суставы, разгребая сон из мозга.
Ну что? спросил старик, когда она вернулась.
Полина Тимофеевна зевнула, легла.
Это где-то, наверное, у соседей.
Молчали: в огромное давление тишины иглами впивались звуки «тюк», «тюк-тюк»!
Ты спишь? нарушил тишину Шушарин.
Нет пока.
А помнишь: как сегодня гармошечки?
Ты не спал?!
Вспоминал! Ты помнишь?
Помню, помню, Петро. Без столбов забор не стоит.
Эх, зря я сегодня не вышел!
В квартире опять затюкал сверчок.
Может купить гармошечку?! Пенсии хватит. Слышь-ка!
Отстань: может затопили! В соседнем подъезде затопили верхние: все ковры может попортить ржавчиной.
Хозяйка пошла проверять.
Не обрывалась беседа, когда жену донимали дела, Шушарину для этого достаточно было себя одного, только не мешай: говел в одиночку.
Купил и наяривай себе! Можно во двор выйти или из окна прямо первый этаж. Соберутся!.. Вот чудак-человек! Плясать даже будут!.. Завтра схожу, выберу и
Сухо везде. Откуда же тюкает, как каплет? сна в голосовых связках у Полины Тимофеевны не было. Странно.
Заботы, без зла ухмыльнулся старик, брось, не это главное, спи.
Теперь уснёшь?! Во, ещё сверху возиться начали.
Ночь в своей крыше проскрипела половицами. Шушарину стало веселее.
Ну что ты терзаешься? У человека, может быть, понос!
Жена была серьёзной.
Тишина вновь просыпала осколки.
Если бы понос, он целеустремленно бегал. А это?! Слышь: туда-сюда, туда-сюда. Что за надобность?
Может, их затопило? Там вроде тюкает-то
Тогда бы и у нас лужа была.
Верно! старик удивился логике старухи: интересно.
Может, пьянствует кто? продолжила из темноты Шушарина.
Да брось ты! Тут всё ходуном ходило бы! доверился опыту старик.
Тихое пьянство есть. Я от соседок слышала.
Шушарин долго думал, вслушивался, кумекал.
Нет, в тихом всё равно местами всплеск был бы. Нет.
Молчали-слушали.
А ты не заметил: поскрипит-поскрипит, потюкает, тревога в голосе Полины Тимофеевны прижала тревогу к вискам, слышь: поскрипит-поскрипит, потюкает
Может, помер кто? долбанул в темноте старый.
Ты чё, сдурел! осудила мужа жена, но, подумав, тихо добавила. Не слыхала.
А кто над нами?
Над нами?
Полина Тимофеевна, вдруг, осеклась, быстро вскочила и включила свет Глаза были полны страха!
Чё ты! забыв про гнездышко, приподнялся на локти Шушарин.
Там же нет никого!
Ты чё, бабка?!
Ничё, броня на этой квартире. На Север уехали! напугано шипела старая. А броня осталась на квартире со всей обстановкой!
Свет погась!
Ночь явилась мгновенно!
Яркие обстоятельства в черноте ночи =
: до светлых кругов Сатурна зрачки вываливаются на белки;
: нёбо рвётся к воде, как с похмелья;
: и мыслишь тут по-иному, и слышишь в душной тишине громкие удары сердца, и ждёшь, как на фронте перед атакой
Жена устроилась рядом: Петр Степаныч вновь стал стеной и опорой: он это понял.
Так, значит! Окна закрыты? Хотя и стекла вытянуть могут!
Петенька!
Цыть! Тихо! Сколь щас время?
Минутку, Петенька.
Темнота в глазах Шушарина ухмыльнулась.
Четыре без десяти.
Четыре Продержимся! Свет не включать! Зашторь плотно окна! Ножи на кухне?! Пошли!
Пустота слепых занавесок ночи обнажалась в квартире стариков на утренних сумерках и утверждалась днём: утверждалась и ухмылка на щеках Петра Степаныча: у нас брать нечего!
Садись.
Старая плакала.
На фронте, мать, не такое бывало Отобьемся! Ну-к, налей мне немного! Плесни, мать для порядку
Полина Тимофеевна безоговорочно ослепила руку морозным светом холодильника достала запотевшую, и обронила каплю страха на фундамент родного дома.
Полина Тимофеевна безоговорочно ослепила руку морозным светом холодильника достала запотевшую, и обронила каплю страха на фундамент родного дома.
А здесь дверь можно и шкафом придвинуть Отобьёмся! старческий голос зазвучал по-молодому.
Ночь прилипла к счастливым глазам Шушарина: его слова расплющились на чёрных стенах ужасом бабьего воображения.
Старик, он был полон сил! Истосковался: раньше всякое бывало, но по-молодости: балагурно и ветрено, а теперь редко, но с накопленной мудростью и опытом.
Старуха плакала, рюмка держала в округлой пасти водку, старик подвинул её поближе, и тихо улыбнулся во тьму.
Ядрёна мать! Мы воинску науку знаем!
Может позвонить сбегать?
Глаза шальные от бесконечности разъели темноту: будто рыбу тащил удочкой и чувствовал сорвётся.
Ты чё, мать, спятила!.. Они же они Тс-с! У них там, наверняка, кто-нибудь у подъезда на атасе стоит!
Где?
Ну на посту предупредить или свидетелей убрать!
А-а
Шушарин взял стопку и выпил.
Ты, мать, давай без самодеятельности. Подождём рассвета. Может, приляжешь, а я часовым побуду?
Да, где теперь уснуть. Во! опять скрипит Ненасытные И не боятся же.., тяжёлые выдохи старухи натянулись пробкой на бутылку.
На перепонки деда осыпались стрелки часов.
Дело серьезное, луна вцепилась в края пробки, слышь, а когда под шкафом дверь не сдюжит газ включай!
Зачем? напугалась жена.
Как зачем! Лунный свет на металле пробки исчез, и блеск слезы горькой помчался в рюмку: строго и рассудительно. Что они с тобой нянькаться будут?!.. Лучше уснуть!
Ой, Петенька! взвизгнула Полина Тимофеевна и упала лицом ему в колени, половицы громко проскрипели над кухней.
: «Перебрал, подумал Шушарин, поглаживая её по голове, слишком большая крутизна».
Так, не горюй! муж осознал: сегодня он действует это приятнее. Ну-к, воду на газ поставь! И мне края наполни, чтоб нутро торкнуть разогревом, язви их!
Зачем?!
Тимофеевна Полина-былина с оглядкой на потолок склонила горло бутылки к краю рюмки и водка расторопно взобралась по граням к грани: края открылись хмельной росе и они сбежали празднично на стол, роняя свой аромат в объём кухни.
Хм-м! Смекалка! воин задохнулся сладко и горько выпитым, стряхнув с руки капки пролитого, Сырость только не разводи! Мне ж дороги эти капли Побереги! Побереги, да: это ж тебе не вода! Я язви их, слезинки наши-ваши Да Слезами этими и поможешь, и не поможешь Не плачь! Смекалку-то зришь?! И шкаф не нужен будет: полезет вор в окно, а мы его кипяточком! Пусть скрипят Только воду в ванной набирай, чтоб не шуметь.
Пока шумела по трубам вода, он расслабил ещё стопочкой всё своё тело.
Открытый огонь упёрся в дно кастрюли и застыл в глазах Полины Тимофеевны, успокаивая и сердце, и руки, и душу.
Где-то скрипел потолок
Молчали
За окном показались светлые краски рассвета, взгляд Петра Степаныча столкнулся с углами стен никакой бесконечности: ни праздника, ни страха: ни потопа, ни вора. Устал: наступал день, нужно было как-то прожить его, дождаться следующей своей радости-ноченьки.
Где-то тюкало-скрипело и зрачки старика цеплялись за фундамент лампочки: кого это сон не берет?!
Что вскипело? Тогда налей ещё, на прорыв пойду!
Петенька, хватит: совладать не будешь.
: «Успокоилась, ядрёна мать, спокойно подумал Шушарин, зря про кипяток брякнул».
Пробка вновь оседлала бутылку.
Значит так! Как только я пойду, ты из окна что-нибудь выбрось
Зачем?!
Атасовца отвлечь!
Кого?
Пробка церемониально и беспрепятственно сползла эффектно с макушки бутылки и продефилировала в воздухе между стариками в ведро мусорное.
Постового! Кумекай: он на шум кинется, а я прошмыгну как раз! водочная посудина наклонилась, потянулась к кадыку и, дёрнув его, опустела. Главное: без самодеятельности! Самодеятельность она там, на площади с гармошкой! А здесь надо, как часы: бросишь и форточку моментально р-р-рас-с-с и ч-ш-ш-шь-ь-ь!
Петя, осторожней! пропела жена.
Ночная Вселенная сомкнулась до скучного дня: Петр Степаныч открыл дверь и скрылся: у выхода из подъезда остановился, закурил: ждал выброса из форточки: дым табака несколько раз пробороздил мысли деда, но было тихо.