Эркин никак не мог отдышаться, не мог осознать, что обошлось, что она пощадила, поверила ему. Он ждал смерти и не мог поверить, что смерти не будет. Его трясло, а на глаза наворачивались слёзы, и он никак не мог их остановить. Когда Женя выходила, он осторожно, стараясь не зашуметь, переводил дыхание и вытирал лицо, но приближались её шаги, и он снова замирал, не смея шевельнуться.
Женя вынимала из сумки покупки и тут же раскладывала их по ящикам и полкам кухонного шкафа. А это что? Свёрток какой-то? А, это же ей дал доктор Айзек. «Утром посмотрю, сейчас не до него». Но любопытство пересилило и усталость, и это странное чувство опустошённости. Она быстро развернула бумагу И ничего не поняла. Что это? Вещи какие-то? Рубашки, майки, трусы, носки, коробочка с бритвой и помазком и пачка сигарет?! Как он сказал? «Мой Миша убит, я один». И ещё что-то о дороговизне и лишних хлопотах. Вещи не новые, но всё чистое и целое. Как? Откуда он узнал? Догадался То, что необходимо, но что нельзя опознать. Она же действительно не может за этим пойти в магазин, а у Эркина нет белья Но но как доктор догадался?
Эркин, вырвалось у неё, Эркин, иди сюда!
Он услышал.
Её голос заставил бы его встать и в худшем состоянии. Его звали. И Эркин встал и пошёл на её голос. По дороге его шатнуло, он ударился больным плечом о печку, но не почувствовал боли.
В кухне было тепло, и по стенам метались тени от неровного огня в плите. На столе лежали какие-то вещи, и Женя стояла, прижав ладони к щекам.
Эркин, повторила она замирающим голосом. Ты только посмотри, что мне дали.
Он осторожно подошёл к столу. Рубашки, мужское белье? Зачем? Он должен одеться и уйти? Она гонит его? Он вздохнул, как всхлипнул. И этот вздох вернул Женю к действительности. Но Эркин ещё думал о том, что было, а она Женя уже перешагнула через случившееся. Она быстро разбирала и раскладывала вещи. Так. Рубашек две, маек две, трое трусов И увидела его глаза
Ой, я и не подумала! Тебе ж ещё нельзя вставать.
Он недоумённо смотрел на неё. А Женя, не замечая, не желая замечать его состояния, охватила его за плечи и повернула лицом к двери.
Иди, ложись, иди-иди.
Он задрожал от её прикосновения. И вдруг остановился, и обернулся к ней. Он стоял и держал её за руки, стискивая ей кисти и прижимая их к своей груди. У него дрогнули губы, и Женя, испугавшись, что у него опять начнется истерика, заговорила сама.
Ну что, ну что ты? Успокойся, Эркин
Же-ня, сказал он тихо. Же-ня
Ну что?
Же-ня, я не виноват, нет
Я знаю, успокойся.
Женя, он смог перевести дыхание. Я видел, в распределителе нас пятеро было на продажу один наш там девочка была, надзиратель дочку привёл, она бегала, упала, и он её поднял и по голове погладил а она закричала Как его били, Женя, как его били
Ну, успокойся, просила она. Это же давно, до освобождения
Женя! его голос оборвался, и он только тихо повторил. Как его били
Ну не надо, Женя мягко высвободила руки. Иди, ложись. У меня ещё много дел. Иди, Эркин, тебе надо поспать.
Женя, нас все ненавидят. За что? Мы же рабы, такие же рабы как они все. Стукачей убивали, так из-за них остальных мучили, а нас за что нас, Женя?
Она молча пожала плечами. И он тоже замолчал, опустил глаза.
Иди, Эркин, повторила Женя. Ложись спать.
Он, покорно опустив голову, повернулся. В дверях его шатнуло, но он устоял.
Коптилка в комнате погасла, видно, выгорело горючее. Эркин постоял, привыкая к темноте, и ощупью пошёл к кровати. Привычно лёг, укрылся. Обошлось, на этот раз обошлось. Он длинно прерывисто вздохнул. Болела грудь, ныло плечо, воспалённо горели глаза. Он ещё слышал, как Женя возится на кухне, и хотел дождаться её возвращения. На случай если Алиса проснётся и опять полезет, но не дождался. Рухнул в сон, как в Овраг.
Когда Женя вернулась в комнату, постелила себе и легла, он уже спал, вздрагивая и постанывая во сне. О произошедшем Женя старалась не думать. Она давно научилась отбрасывать всё неприятное, что нельзя исправить и не даёт жить. Ничего же не случилось? Значит, ничего и не было. Хорошо ещё, у неё хватило ума не разбудить Алису. Но как же он испугался, до сих пор не успокоится. Нет, хватит об этом. За всем этим она не покормила его и не дала лекарства. Последний пакетик. Завтра с утра даст. Хуже не будет. Как всё-таки доктор Айзек хорошо подобрал лекарства. Подумать только, вот так, за глаза, не расспрашивая «Миша погиб», сын, наверное, а это вещи сына. Что осталось. Две зимы были трудные, продавали, кто что мог. Это ей продавать было нечего. Как они с Алисой перебились уму непостижимо. И война Но здесь их оставили в покое. Она смогла найти работу и эту квартиру. Русские побеждали, и к ней стали относиться не лучше, нет, не так плохо. Всё-таки она была белой, пусть и «условной». И Алиса уже всё понимала, и ей уже было с кем поговорить. И больше не появлялись те страшные люди. Она видела их. Они проходили мимо неё, не глядя, не замечая её, прямо к её начальству и хозяину квартиры. И она теряла работу и жильё. И должна была уезжать. Безликие, страшные своей безликостью, не люди придатки к своему оружию. Они всегда казались ей вооружёнными. Хотя были в штатском и без автоматов, с пустыми руками. Они гнали её, и она убегала от них. Всё дальше и дальше, от родных мест, от учебного городка, от всего, от самой себя прежней Только здесь, в Джексонвилле, тихом захолустном городке посреди имений они отстали от неё.
Женя вздохнула, засыпая. Всё-таки она победила их. Она выжила. Спасла Алиску. Победа осталась за ней. За окнами шумит дождь, из кухни тянет теплом от остывающей плиты. Да, дрова, вода, выгребная яма всё во дворе. Но отдельный вход, целая крыша, не самый плохой и, главное, белый квартал, и посильная плата Всё не так уж плохо. Она может спокойно спать.
Тетрадь третья
Эркин проснулся перед рассветом. В имении как раз пора вставать к утренней уборке и дойке. Он прислушался. Алиса и Женя ещё спят. В комнате темно, но темнота уже утренняя, прозрачная. Он осторожно сполз с кровати и пошёл на кухню. И маршрут уже хорошо известен и не раз пройден, так что ни на что не налетел, ничего не задел. Даже дверь уборной не скрипнула.
В кухне было посветлее. Он умылся из рукомойника. Воспользоваться висящим рядом полотенцем не рискнул: и так обсохнет. Кожа на лице и руках обветрилась и загрубела ещё в имении, и он давно не заботился о ней. Эркин подошёл к окну, но небо только синело и разобрать, что там внизу, было трудно.
Ты чего так рано вскочил?
Он резко обернулся. В дверях кухни стояла Женя.
На вот. Не ходи голым.
Он взял трусы, неловко натянул.
Ты что, удивилась его неловкости Женя, никогда трусов не носил?
Нет, в Паласе, иногда, на последних словах он справился с голосом и смог продолжить, не трусы, а шорты. Ну, обрезанные штаны.
Ясно, кивнула Женя. Подожди, я тебе резинку подтяну.
Трусы и в самом деле были ему слишком свободны и сваливались. Женя спокойно подошла вплотную к нему.
Руки убери.
Он послушно заложил руки за спину. Она отогнула верхний край и подцепила ногтями резинку. Эркин стоял, опустив голову, и молча смотрел, как она вытягивает резинку, собирая трусы в сборку.
Так хорошо? подняла она на него глаза.
Он молча кивнул. Женя завязала узел и отпустила его.
Вот так, и повторила. Не ходи голым.
Он опять кивнул, а она продолжала.
Твоё высохло всё. Сегодня я рано заканчиваю, вечером зашью, где надо. А ты сегодня полежи ещё. И сейчас иди, ложись, а то опять простынешь.
Она говорила так, будто ничего и не было, и он не посмел и обмолвиться о вчерашнем. Ему велели уйти и лечь. Он сделал, как велено. Хотелось есть, но он привычным усилием задавил голод. Зазвучал голосок Алисы. Он невольно дёрнулся от него как от удара. Шаги, голоса, звяканье посуды Рука Жени коснулась его волос.
Эркин
Он заставил себя спокойно открыть глаза.
Садись, поешь.
Из-за стола на него смотрела румяная мордашка Алисы. Он отвернулся. На всякий случай. Есть, сидя в постели, было не очень удобно, но ведь главное еда. Горячая каша, от каждого глотка тепло по телу Глядя, как он выскребает тарелку, Женя засмеялась.
Сейчас ещё дам. Вот, держи, и по-русски, Алиса, тебе дать?
Не-а!
Женя заметила, как он напрягается, как только Алиса заговорит, и нахмурилась.
Ладно, как хочешь. Иди на кухню, мойся, вся перепачкалась.
Когда Алиса вприпрыжку убежала на кухню, подошла к нему.
Вот молоко, вот таблетки. Вчера не принял.
Он затравленно поднял на неё глаза, покорно проглотил таблетки, запил их молоком и, не отводя от неё взгляда, лёг.
Не сердись на Алису. Она в твоих страхах не виновата.
А я? вдруг вырвалось у него.
И ты, горько улыбнулась Женя. Никто не виноват, что жизнь такая. А Алиса она ничего не поняла и уже всё забыла.
Я понимаю, он попытался улыбнуться, но это сильнее меня.
Пересиль и это, пожала плечами Женя. Пожалуйста, Эркин. И без этого хватает она оборвала фразу и продолжила другим тоном: Ты полежи ещё сегодня, хорошо?
Он кивнул и отвернулся к стене.
Женя собиралась на работу. Уже привычные шумы, непонятные русские слова, шаги и тишина. Он остался один. Ненадолго, вон уже опять детские шаги на лестнице и стук закрывающейся двери. «Не надо, мысленно попросил он. Не подходи, не могу я». Она словно услышала его, не подошла. Возится в своём углу
А Эллин права. «Гроза освежает». Город выглядел чистым и умиротворённым. Наконец показалось солнце, блестели и искрились лужи, в щелях на тротуаре торчали ярко-зелёные стрелки травы. И встречные казались так же промытыми вчерашним ливнем. Но Жене было как-то не по себе, будто что-то мешало, беспокоило. Она догадывалась что именно, но думать об этом это опять войти во вчерашнее, а она твёрдо решила забыть об этом, решила, что этого и не было. А решения надо выполнять.