Угрюмый! Давай скорей! В Большой Дом!
Мэтта на посылках не использовали. И с какой стати его, скотника, в господский дом зовут? И вместо ответа он обругал Мэтта, что тот ему выстудит скотную. Мэтт ответил столь же забористой руганью и повторил приказ срочно идти в Большой Дом.
Всех велено собрать.
На всех пузырчатки не хватит, отмахнулся он, влезая в сапоги.
Да не в пузырчатку, навозник, в холл.
Проходя мимо, он дал за навозника Мэтту по шее, но несильно, тот только встряхнул головой и ухмыльнулся. Через залитый холодной грязью задний двор они перебежали к Большому Дому, сбросили на рабском крыльце сапоги куча набралась уже большая и прошли в холл. Большой, как сортировочная в распределителе и всегда пустой, сегодня был забит рабами. Он сразу разглядел горничных и лакеев у внутренних дверей, дворовые теснились в другом углу, рядом с ними, но сами по себе стояло семеро индейцев, отработочных, вон и господские няньки. Внутренние двери приоткрылись, и кто-то невидимый вытолкнул красивую мулатку в прозрачной длинной рубашке и молодого негра в паласной форме. Ух ты, даже спальников пригнали. Он и увидел-то их впервые. По толпе рабов прошёл смутный угрожающий ропот, но никто не шевельнулся, не зная, чего ждать и чего делать. Сам он встал к дворовым, сзади всех, чтоб не лезть на глаза. Стояли молча, даже не перешёптывались. Уже слышали, что русские разбили Империю, а у русских нет рабства, теперь и здесь не будет говорено об этом, переговорено, но как шло всё заведённым порядком, так и идёт. И пузырчатка не пустует.
Угрюмый.
Он оглянулся. А, Ролли. Ролли безобидный, с ним не страшно, он сам всех боится. Правда, и ничего серьёзного ему не скажешь сразу всем выложит.
Чего тебе?
Говорят, свободу объявят, шлёпали у его уха губы Ролли.
Кто говорит, тот и объявит, отмахнулся он.
Чего об этом говорить. Отработочные психуют, так они-то свободу ждут. Им отработать на белого хозяина без наказаний и вот она свобода. Кто прямо из резервации, тому три года отработки, после первого побега первое клеймо и десять лет работы, после второго побега второе клеймо и уже вечное рабство. Да за каждое наказание срок прибавляется, и если перепродадут, то и срок заново отсчитывается. Он покосился на отработочных. Вон тот, с переломленным носом, говорят, в пятый раз свои три года начал, совсем недавно его привезли, ещё после ломки не отошёл. А этот с двумя клеймами, раб, а стоит не с рабами, а с этими, ну, индейцы всегда вместе держатся.
А если и вправду? не отставал Ролли.
Мэтт молча ткнул болтуна кулаком под рёбра, чтоб заткнулся. Отработочные о чём-то шептались между собой. Он прислушался: английские слова тонули в незнакомых гортанных. Он ничего не понимал и потому перестал слушать.
Все здесь?
Он вздрогнул и вытянул шею, даже привстал на цыпочках.
Да, сэр, собрали всех.
Так, это Грегори, вон Полди, Эдвин, остальные надзиратели. А в центре хозяин, хозяйки нет, а рядом с ним белый в форме, никогда такой не видел. Русский? С виду обычный беляк, ничего особенного. Хозяин-то с ним как, улыбается, заглядывает в глаза, как как раб хозяину.
Пожалуйста, лейтенант, все рабы собраны здесь, все до одного.
Благодарю, небрежно кивает офицер.
Я больше не нужен?
Нет, можете идти.
Да-да, конечно, хозяин как-то бочком исчезает во внутренних дверях.
Офицер сделал шаг вперёд.
Все слышат меня?
По холлу прошёл неясный шум и оборвался, как только офицер заговорил.
Я, офицер русской военной администрации, объявляю вам распоряжение администрации. На всей территории, находящейся под контролем русской военной администрации, рабовладение, система отработки, все отношения зависимости отменяются.
Офицер остановился, перевести дыхание, а может, хотел что-то услышать, но все молчали. И офицер продолжал. А он смотрел на него, видел, как шевелятся его губы, слышал, что тот говорит какие-то слова, но но словно это и не с ним, словно он спит, и это во сне.
Вот и всё, офицер улыбнулся. Вы свободны.
Тишина стала невыносимой, и офицер снова улыбнулся им.
Ну, спрашивайте.
Они молча стояли и смотрели на него. И вдруг, расталкивая всех, вперед ринулся отработочный, он даже и не разобрал, который из них.
Господин офицер, масса, мы отработочные, мы не рабы. Нам можно уйти?
Можно, кивнул офицер.
Он врёт, закричал кто-то из дворовых. У него два клейма, масса, он раб, как и мы.
Господин офицер, масса, мы отработочные, мы не рабы. Нам можно уйти?
Можно, кивнул офицер.
Он врёт, закричал кто-то из дворовых. У него два клейма, масса, он раб, как и мы.
Отработочный кинулся на крикнувшего с кулаками, но офицер поднял руку, и все застыли на месте.
Это неважно, сказал офицер. Свободу получают все. Вы можете уйти или остаться, никто не может вам приказать.
Он прислонился к стене, его вдруг словно ноги перестали держать. А рабы всё теснее грудились вокруг офицера и спрашивали, спрашивали, перебивая друг друга, не дослушивая ответов. Ни один белый не подпустил бы столько рабов так близко к себе. А этот не боялся. А потом офицер сказал, что ему надо ехать в другие имения, и ушёл, кто-то из лакеев побежал его провожать, и они остались одни. Он только сейчас заметил, что надзиратели куда-то смылись, и сразу забыл об этом. А вспомнил о сапогах. В общей куче их легко подменить, а они у него ещё совсем крепкие. И он тихо вышел из холла, нашел на крыльце свои сапоги и обулся. И видел, как разворачивается машина, зелёная с белой надписью на дверце маленькая машина, и видел, как она уехала. А ворота остались нараспашку. Он сел на крыльцо и смотрел на эти распахнутые ворота, и ничего лучше тогда не было. Потом А! Потом началось И это вспоминать сейчас не хотелось
Эркин оборвал воспоминание и прислушался. Где там Алиса? Слишком тихо. Он открыл глаза, осмотрелся. Вон она, сидит на подоконнике и смотрит в окно. Она, видно, почувствовала его взгляд, обернулась было, но тут же опять уставилась в окно. Ну и хорошо. Эркин осторожно попробовал размять правую руку. Плечо, конечно, болит, но двигать рукой уже можно. Попробовал опереться на правый локоть и крякнул от уколовшей в плечо боли. Снова лёг, напряг и распустил мышцы. Тело болело, но слушалось. Он откинул одеяло, чтоб не мешало, и занялся уже всерьёз. А то совсем суставы задубели. И не сразу заметил, что Алиса уже рядом и внимательно смотрит на него.
Это ты зачем? и, так как он не ответил ей, сама решила, это такая игра, да?
Эркин нерешительно кивнул, натягивая на себя одеяло.
Я тоже так хочу.
И она явно приготовилась лезть на постель.
Нет, почти крикнул он.
Алиса удивлённо смотрела на него.
Тогда давай в другое играть.
Нет, повторил он.
Со мной никто не хочет играть, глаза Алисы наполнились слезами. А маме некогда. Она работает. Ты тоже то спишь, то тебе больно, то не хочешь
Да, Женя работает, а он валяется, а если девчонка сейчас заревёт в голос и на её рёв кто-нибудь придёт Эркин осторожно повернулся на правый бок, оберегая плечо, и теперь их лица почти рядом.
Я не умею играть, Алиса.
Как это не умеешь? её удивление было таким беспредельным, что он улыбнулся. А во что ты играл, когда был маленьким?
Эркин задумался, припоминая, и честно ответил.
Не помню. Вроде и не играл.
Так не бывает, возразила Алиса. И я тебя научу. Хочешь?
Он вздохнул: деваться некуда и ответил.
Ну, давай.
Что ему ещё остаётся?
К приходу Жени он уже освоил игру в «ласточкин хвостик». Алиса так разыгралась, что не сразу даже заметила мамино возвращение. И Женя, стоя в дверях, смотрела, как Алиса, румяная, с горящими глазами, вкрадчиво приговаривая: «Ласточка, ласточка, ласточкин хвостик», медленно тянется к нему шлёпнуть его по запястью, а его рука лежит неподвижно, но в последний момент на слове «хвостик» взлетает, и Алискина ладошка натыкается на его жёсткую бугристую ладонь. И, судя по его лицу, он получал не меньшее удовольствие.
Почувствовав взгляд Жени, Эркин поднял на неё глаза, сражу же получил шлепок по запястью, и радостный вопль Алисы: «А я выиграла!» стал концом игры. И Женя быстро улыбнулась ему, успокаивая.
Так, а пообедать вы, конечно, забыли.
Женя говорила нарочито строго, и он в первый момент было напрягся, но видя её улыбку ответно улыбнулся и ответил так же подчеркнуто виновато.
Заигрались.
А я сегодня рано закончила, говорила Женя, одновременно целуя Алису, быстро переодеваясь за дверцей шкафа, накрывая на стол и поправляя ему одеяло. Что-то совсем работы не было, и нас отпустили, но обещали оплатить полный день.
Мам, а сегодня русский день, влезла в её скороговорку Алиса. Чего ты по-английски говоришь?
Не чего, а почему, поправила её Женя. Потому что Эркин русского языка не знает. А надо говорить на том языке, который все понимают. Или ты знаешь русский? быстро повернулась она к Эркину.