Что ж вы дома-то стреляете по людям, будто разбойники? Я ж вас запустил как людей, подобру-поздорову.
А рядом с ним причитала на всю округу, иногда перекрикивая треск от пламени, неутешная в горе супружница:
Капитош-а-а, потопаем мы с тобо-ой по миру-у-у да с протянутой руко-ой, на старость-то лет. Ой, я не вовремя состарилась, ой, не в нужную пору родилась. И пойдём мы широкой дороженькой, мимо ручьёв и быстрой реченьки, будем слёзы глотать сильно горькие
Пламень разгорелся выше деревьев, в любой момент могла рухнуть крыша. Соседи и студенты, встав в цепочку, принялись поливать стены и крыши соседних изб, боясь, что нежданный пожар может шальным красным петухом переметнуться и на них. Кто-то зашептал в толпе:
Может, немцы.
Да, наверно, шпионы. Вон сколь о них писали и бумаги измарали.
Кто-то невидимый возражал:
Тихо, дурни, разве не видите, «чёрный воронок» у дома стоит.
А, тады понятно, стали вторить сельчане.
Тем временем здоровяк в серо-зелёной гимнастёрке грубо схватил за руку мелкого коллегу и оттащил ответственного за произошедший сыр-бор под ободранный куст сирени, зашептав ему прямо в лицо:
Ну, сержант Самбизов, что вы себе позволяете! Вы как миленький пойдёте у меня под суд. Растолкуйте дураку, зачем вы стреляли в Толстикова? Наверно, беспорядки намеревались устроить в колхозе? Вы понимаете, что колхозники нас могли запросто поднять на вилы, приняв за диверсантов или грабителей?
Простите меня! Я подумал, он разыскивает оружие, то есть хочет оказать сопротивление и шмальнуть по нам.
Идиот, какое оружие у учителя черчения, который и пукнуть спокойно не может, ибо спит как селёдка в бочке?
Товарищ капитан, так вы сами нам по дороге говорили, что он, возможно, немецкий шпион, и, мол, есть надёжные сведения.
Молчи и слушай мою команду, кусок дурака. Ищи где хочешь медика и бери справку, что Толстиков мёртв. И завтра с телом жду в Можайске. Будем дело закрывать. Как мне прикажешь докладывать в Москву, а? Что он оказал сопротивление? А если капнут, ведь там свидетелей целая изба? Прикажешь их тоже за одно расстрелять?
Так точно. Только на чём я его повезу, товарищ капитан, на своём горбу?
Вези на чём хочешь, но к обеду приказ должен быть выполнен, иначе загремишь под фанфары, учитывая военное время. Подумаешь, одним больше, одним меньше. Бабы ещё нарожают дураков.
Так точно.
Вот, уже лучше. Оставайся тут и сам объясняйся с колхозниками, а мы поехали в город. И ещё послушайте, Самбизов: попросите председателя колхоза помочь этим старикам, как-то не по-советски всё получилось.
Так точно, скажу, а то донос на него в раз организуем.
Ох, сержант, чую я, далеко вы пойдёте.
Как говорит товарищ Сталин: что нашим врагам нравится, то нам вредно!
Ты полный идиот, Самбизов.
А Толстикова положили под старой липой, которую безжалостно обкорнал пожар. Пуля вошла ему в правый бок и, пройдя тщедушное тельце, застопорила сердце. Только тёмное пятно крови на застиранной майке да прогремевший на всю деревню выстрел сообщили о причине гибели учителя, чью подрывную деятельность оборвала шальная пуля, помешав вытянуть из света во тьму горящую ещё одного врага народа. Он умер практически мгновенно, к счастью, даже не испугавшись и так и не поняв, что случилось и в чём его обвиняют. Кстати, так грезит в последние пару веков распрощаться с земной юдолью неисчислимый легион атеистов, мол, раз, и всё
Саша и Яна шли задами деревни в сторону недостроенного колхозного свинарника, где был устроен ночлег для женщин из одного из Серпуховских лагерей НКВД11, когда на центральной улице деревенскую тишь разорвал на до и после хлёсткий выстрел.
* * *
Яна, пойдём скорее, там что-то стряслось, стреляли из револьвера. Может, там высадился десант фашистов и уже начинается бой?
Я, когда шла, смотрела на небо, ничего подозрительного не приметила. Откуда им взяться, не из-под земли же? Чует моё сердце, не стоит нам туда ходить.
Глупости, я комсомолец и не могу находиться в стороне.
Я прошу тебя, хоть разок останься. Хочешь мы сегодня прогуляем до утра?
Яна, мне надо идти, я же в активе, что подумают комсомольцы?
Тогда я пойду с тобой, и пусть твоя комса думает о нас всё, что захочет!
Яна, мне надо идти, я же в активе, что подумают комсомольцы?
Тогда я пойду с тобой, и пусть твоя комса думает о нас всё, что захочет!
Пошли, и будь что будет.
Они, спотыкаясь в темноте, побежали по еле приметному рубежу между огородами колхозников. Выскочив по заросшему проулку на улицу, они вскоре оказались вблизи горящего дома. Саша сразу признал эту избу: в ней проживали преподаватели, приехавшие вместе с ними.
Пошли скорее, там ведь наши учителя жили. Может, чем поможем, а?
Они подбежали, но поздно. Разгоревшаяся на ветру крыша обрушилась вовнутрь сруба, ещё несколько минут назад бывшего жилым домом, подняв вверх снопы искр и навсегда похоронив в огне надежду на спасение жилья. Пожилая колхозница в ночной рубашке голосила на всю улицу, что-то невнятно причитала сиплым голосом. По всей видимости, хозяин безгласно глядел стеклянными глазами, как пожар алыми языками пожирает его единственное богатство и надежду хоть на какое-то спокойное существование крышу над головой.
Саша спросил у стоящего поблизости студента:
Федя, что здесь произошло? Немцы? Диверсанты?
Тихо, не ори. Нашего Толстикова убили.
Андрея Аристарховича? А за что? Бандиты напали?
Заткнись, тут приехали за ним на «чёрном воронке», ну он якобы им оказал сопротивление при аресте.
Сопротивление? Толстиков?
Говорю, тихо будь, они ещё здесь, не уехали.
Как же жалко-то, такой мировой мужик.
Думаешь, у тебя одного по нему душа болит? Он ведь жил в комнате в коммуналке, без семьи, и вот теперь его тело закопают где-нибудь в овраге, как собачку. И никто не узнает, где могилка твоя.
Чистов сопоставил произошедшее и суету комсорга по поводу слышанных им раздумий преподавателя черчения о характере мировых войн. Тут же сами собою сжались кулаки.
Пойду морду набью Юрке Сергееву, это ведь наверняка его рук дело.
Ты что, совсем дурак, Чистов, или с ума сошёл! Тебя за него посадят, весь техникум знает, что он того
Яна, стоявшая всё время за спиной Саши, слышала весь разговор студентов, ухватилась что было сил за рукав Чистова и, подтянув к себе парня, зашептала ему на ухо:
Я тебя никуда не пущу, вначале меня убей. Ты в концентрационный лагерь захотел, на Колыму или Печору?
Да я
Фёдор, увидев испуганные глаза девушки, тоже перегородил дорогу Чистову:
Саня, стой. Андрея Аристарховича уже не оживить, а Юрку он умолк и, подумав, через минуту добавил: Жизнь накажет. Она длинная, вспомни наркома Ежова: что творил-то, ирод поганый, так его потом самого под вышку подвели, от товарища Сталина ничего не утаишь.
Ты думаешь?
Несомненно это же Сталин!
Так и стоял обессиленный Сашка между девушкой и однокурсником, не в силах не только восстановить справедливость и порядок на белом свете, но даже и дать по морде
Миновало две недели, багряный август 1941 года шёл к концу. Немецкие полчища вышли к Таллину. Фашисты рвались к Киеву и Днепропетровску. Начиналась героическая оборона Ленинграда, и продолжалось кровопролитное сражение под Смоленском. Красная Армия оставила Великий Новгород. Далеко от центра России Советские войска оккупировали Северный Иран, а английскими союзниками была взята под контроль южная часть страны. Советских немцев принялись второпях переселять из Поволжья, где они жили с времён Екатерины Второй, в восточные районы страны. А в Архангельский порт прибыл первый конвой с ленд-лизом из Англии.
Слушая вечерами радиосводки Совинформбюро, студенты узнавали, что 29 августа наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте. С 21 по 27 августа советской авиацией уничтожено более пятисот самолётов, наши потеряли только двести шестьдесят два. А на одном из участков Северного фронта танковая часть героя Советского Союза полковника Погодина за шесть дней боёв уничтожила сто немецких танков и одиннадцать противотанковых орудий. В одном только бою было уничтожено тридцать восемь средних и лёгких танков противника.
Кто-то из пацанов хлопал в ладоши, а после, отойдя в сторону от ретранслятора, всё сокрушался, что фашистов, небось, успеют разбить без него. Но те, кто оказывались подле Минского шоссе и видели своими глазами, как с каждым днём безмерно увеличивается нескончаемый поток беженцев, неудержимо текущий с запада на восток, думали иначе: где же тот рубеж, о который столкнутся иноземные полчища? А следом возникал непрошеный вопрос вопросов, задаваемый во всём Советском Союзе, да и во всех полушариях и на всех обитаемых континентах Земли: сдадут ли нацистам Москву?