Па-ша, сказал Иван раздельно. Выйди, пожалуйста.
Я что
Выйди.
Когда Пашка вышел, Иван вернулся к койке. Не стесняясь, быстро сбросил штаны, что надевал под химзу, натянул чистые. Сунул руки в рукава рубашки, застегнул пуговицы. Посмотрел на упрямый затылок Кати, которая опять загремела своими банками-склянками. Красивый затылок, красивая шея.
Готов? спросила Катя, не оглядываясь.
Да, сказал Иван. Подошел к ней. Не обижайся на Пашку.
Не буду. Он прав. Я шлюха.
Пашка дурак, сказал Иван. У него все или черное, или белое.
У меня тоже. Дала, не дала, так, что ли?!
Она резко повернулась к Ивану, вздернула подбородок.
Нет. Иван поднял руку, дотронулся до Катиной щеки. Почувствовал, что девушка дрожит. Ты хорошая. Пашка тоже хороший, только дурак.
Почему я такая невезучая, а? Она смотрела так, словно действительно ждала, что Иван ответит.
Он вздохнул. «Не умею я утешать».
Брось, сказал Иван. Ну хватит. Твоя судьба где-то рядом, Пенелопа. Я уверен.
Она хмыкнула сквозь слезы.
Придурок ты, Одиссей. Бабья погибель. Это я сразу поняла, как только ты на станции появился.
«К черту все!» Иван обнял Катю, притянул к себе. Прижал крепко, чувствуя опустошающую нежность. Это все равно остается сколько бы времени не прошло.
Все. Будет. Хорошо.
Красивый ты, сказала Катя развязно. А Таня твоя молодец. Другие все суетились, а она себе королевой. Молодец. Так и надо. Вот ты и попался. Она вдруг сбросила эту манеру. Смотри. Будешь Таньке изменять я тебе сама яйца отрежу. Вот этими самыми ножницами. Понял, Одиссей?
Понял, сказал Иван. Держал ее крепко, чувствуя, как уходит из Катиного тела дрожь. Голова кружилась от усталости, наверно. Красный свет казался чересчур резким.
Все, пора на боковую. Только
Знаешь, зачем я ходил начал Иван.
В палатку ворвался Пашка. Угрюмо прошествовал к столу, схватил бочонок с пивом, буркнул: «Звиняйте, забыл». И вышел в дверь мимо остолбеневших любовников.
Ну, пиздец, сказал Иван, глядя вслед другу.
Катя посмотрела на его растерянное лицо и вдруг начала хохотать.
Он вышел из медчасти, забрав только сумку и автомат. От брезента ощутимо воняло жженой резиной. Иван поморщился. Сейчас бы почистить оружие и спать. В глазах резь, словно сыпанули песка. Тяжесть в голове чугунная и звенящая, как крышка канализационного люка.
Впрочем, осталось одно дело.
Пашка! Иван осекся. Рядом с палаткой уже никого не было.
в некотором роде это ответ на знаменитое высказывание Достоевского: «широк человек, слишком даже широк, я бы сузил».
Иван остановился, услышав знакомый голос.
Возле искусственной елки, увешанной самодельными игрушками и даже парой настоящих стеклянных шаров, сидела компания полуночников. Гирлянду на елке никогда не выключали цветные диоды энергии ели минимум, а света для ночной смены вполне хватало. Вот что получается. Мы сузили свой мир, говорил пожилой грузный человек с черной растрепанной бородой. До этого жалкого метро, до живых пока еще! станций. А ведь это конец, дорогие мои. Так называемые диггеры или сталкеры самая опасная профессия
После электрика, подсказали из темноты.
Совершенно верно, сказал Водяник. После электрика.
У профессора бессонница, поэтому Иван не удивился, застав его здесь у елки было что-то вроде клуба. И надо бы спать, а душа неспокойна. Один выпивает, другой ходит к елке, песни поет и байки слушает. Впрочем, пообщаться с Водяником в любом случае стоило. Ходила шутка, что, столкнувшись с профессором по пути в туалет, можно ненароком получить среднее техническое образование.
А еще говорили, что анекдот, рассказанный Водяником, тянет на небольшую атомную войну. По разрушительным и необратимым последствиям.
Профессор не умел шутить, хотя почему-то очень любил это делать.
А как же Саддам, Григорий Михайлович? спросил кто-то. Про Саддама Великого Иван слышал. Про него все слышали.
Когда случилась Катастрофа и гермозатворы закрылись, люди впали в оцепенение. Как кролики в лучах фар. А потом кролики начали паниковать выяснилось, что отпереть гермозатворы нельзя, автоматика выставлена на определенный срок. Тридцать дней. То есть Большой Пиздец все-таки настал. Радиации на поверхности столько, что можно жарить курицу-гриль, прогуливаясь с ней подмышкой.
Тут людей и накрыло.
Дядя Евпат рассказывал, что прямо у него на глазах один большой начальник тот сидел в плаще и шляпе, держа в руках дорогой портфель из коричневой кожи достал из этого самого портфеля пистолет, сунул в рот и нажал на спуск. Кровь, мозги в разные стороны. А люди сидят плотно, народу набилось, не сдвинуться. Всех вокруг забрызгало. И люди начали смеяться, говорил дядя Евпат. Я такого жуткого смеха в жизни не слышал. Представь, сидит мужик без половины башки, даже упасть ему некуда, а они ржут. Истерика. Вот такая комедия положений
Я много смертей повидал, но эту запомнил почему-то. Помню, он спокойный был. Не нервничал, не дергался, только на часы смотрел. Как автомат. Посмотрит на часы, потом туда, где «герма» и дальше сидит. Я вот все думаю чего он ждал-то? Что это окажется учебная тревога?
Если так, он был не единственный. Евпат вздохнул. Я тоже надеялся, что это учебная тревога.
Когда прошли тридцать дней, начались депрессия и паника. Так бывает, когда пациенту объявляют смертельный диагноз, и начинается по списку: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие неизбежного конца. Вручную открыли аварийный выход, отправили наверх двух добровольцев. Они не вернулись. Отправили пятерых. Один вернулся, истекая кровью, и доложил: наверху ад. Счетчики зашкаливают. И помер. Поднесли к его телу дозиметр тот орет как резаный.
хаос начался. И в этот момент появился Саддам, сказал Водяник. Великим его в метро прозвали, а до Катастрофы он был то ли сантехником, то ли прорабом на стройке то ли вообще капитаном запаса история о том умалчивает. Несомненно другое: бывший капитан быстро взял в свои руки метро и крепко взял, не шелохнешься. Когда он приказал вновь закрыть «гермы», приказ был выполнен
Ба-даммм. Ноги подогнулись.
Иван понял, что если не пойдет к себе, то заснет прямо здесь, на голом полу.
В «Монополию» играть будешь? услышал Иван за стеной палатки громкий шепот. Чур, я выбираю!
Тихо вы, придурки. Фонарь у кого?
В большой палатке для подростков ночь явно была нескучная. Им вроде положено спать без задних ног? Иван покачал головой. «Самый здоровый и крепкий сон у меня был как раз в этом возрасте. А еще я мог двое-трое суток подряд не спать. И быть в форме».
Попробуй сейчас такое. Иван пошел было к южному торцу станции, но вдруг услышал:
Стоять, гад! Пароль!
Мгновенная оторопь. Иван резко повернулся, вскинул автомат
Спокойно, сказал Пашка, нагло улыбаясь. Свои.
Бух, сердце. Бух.
Пашка! Иван опустил «калаш», выпрямился. От прилива адреналина заболело в груди. Блять.
Ну и видок у тебя. Пашка сидел на полу. Бочонок с пивом стоял рядом хороший, кстати, бочонок, примечательный. Белый, глиняный, литров на пять. С вылинявшей наклейкой, но еще можно разобрать надпись и рисунок. «Кëльш», прочитал Иван. И где Пашка его раздобыл? Двадцать лет выдержки для вина и то много, а для пива так вообще.
Какой?
Ну, такой жениховский. Пашка негромко засмеялся. А я тебя искал, между прочим. Целый вечер по станции мотался никто тебя не видел. Сазон тоже.
Иван помолчал.
Я на «Приморскую» ходил, сказал наконец.
Да ну? Пашка мотнул головой. Че, серьезно? Ты за подарком мотался, что ли? Во дает. Нашел?!
«Кое-что нашел», подумал Иван.
Завтра увидишь. Нечего тут.
Сволочь! Пашка вскочил. Я для него А он! Вспомнив о Кате, Пашка снова помрачнел. Да-а. Ты когда определишься, кто тебе нужен?
Я уже определился, сказал Иван.
Я видел, да.
Иван дернул щекой.
Пашка, давай без этого.
Понятно, протянул Пашка. Эх ты. Будь я на твоем месте, я бы Таню на руках носил Вот скажи: зачем тебе эта Катька? У тебя все на мази, нет, ты все рвешься испортить. Че, совсем дурак?!
Что-то, я смотрю, тебя эта тема сильно трогает.
Пашка выпрямился:
Смотри, обменяешь цинк патронов на банку протухшей тушенки.
Па-ша.
Что Паша?! Друг взорвался. Думаешь, приятно видеть, как ты себе жизнь корежишь?!
У нас с Катей ничего нет.
Точно. Я прямо в упор видел, как у вас там ничего нет!
Это было Иван помедлил. Прощание. В общем, не бери в голову.
Пашка несколько мгновений смотрел на друга в упор, потом вздохнул.
Подарок-то покажешь?
Иван усмехнулся. Открыл сумку и вытащил то, зачем ходил на «Приморскую». Пашка осторожно принял находку в руки.