Когда его увозили с фронта, стояла еще зима, крутила поземка, поля лежали белые до горизонта, на котором толпились тоже белые холмы; теперь же упруго все дрожало, как туго натянутая струна, весенним подъемом сил. Ощутительно било в глаза это брожение во всем бодрых и бойких весенних соков, но в то же время хотелось думать Ливенцеву, что весна весною, а подъем настроения сам по себе. Точнее, счастливое совпадение двух весен в природе, как и на фронте.
Маршевики в вагонах, уходящих от станции к западу, заливались гармониками «ливенками», гремели песнями, и никакого не чувствовалось в этом надрыва, напротив: заливались и гремели от чистого сердца и не спьяну: водкой ведь их никто не поил тут на станции. Суета на вокзале, на перроне, на путях была не беспорядочная, а деловая, необходимая суета, не слишком крикливая. Это заметил и белокурый прапорщик, который старался здесь, на вокзале, держаться поближе к Ливенцеву.
У него были свои затаенные мысли, которые он хотел кому-нибудь доверить, но, видимо, боялся, чтобы его не вышутили, поэтому не к кадровым офицерам, а к своему брату-прапорщику он с ними и обратился, застенчиво улыбаясь:
Вот, знаете ли, смотрю на вас, вы ведь гораздо старше меня годами и на фронте уж были, поймите меня, пожалуйста, как надо очень не хочется умирать!
Сказал и как-то сразу осекся и глядел оробело, но Ливенцев отозвался ему просто:
Кому же и хочется? Никому не хочется, исключая помешанных на идее самоубийства.
Вы согласны? обрадовался застенчивый прапорщик. Меня это очень угнетает, сказать откровенно, но я вот и школу прапорщиков окончил и в полк еду, а как я там буду, не знаю.
Ничего, втянетесь и будете как все.
Главное, я ведь совсем не военный по своему складу характера.
Да уж теперь мало осталось военных по натуре, зато много стало военных по приказанию.
Вот именно, именно! И я такой И я думаю, что меня в первом же сражении убьют.
Могут убить и до первого сражения, усмехнулся Ливенцев. Перестрелки ведь на фронте всегда бывают, и сражениями они не считаются Там все гораздо проще, чем представляется издали. Неприятельская пуля летит по своей траектории; на ее пути оказались вы, ясно, что она в вас и вопьется.
Так было и с вами тоже?
Совершенно так было и со мной. А что касается подвига, то никакого особенного подвига я не совершил и сейчас тоже не думаю, что совершу.
Не думаете, что совершите, или не хотите думать о подвиге?
На этот неожиданно витиеватый вопрос Ливенцев ответил намеренно витиевато:
Даже и подвиг, как все в нашей жизни, требует, чтобы его оценили и занесли в соответствующую графу, а если нет поблизости этого оценщика, то, стало быть, нет и подвига. Простое же выполнение воинских обязанностей за подвиг считать не принято.
Так как на очень внимательном худощавом лице собеседника начинал просвечивать какой-то новый, наивный, однако трудный для решения вопрос, то, чтобы предупредить его, Ливенцев добавил:
Кстати, моя фамилия Ливенцев, а ваша?
Обидин Прапорщик Обидин, торопливо ответил белокурый.
А в какой же, между прочим, полк вы назначены, прапорщик Обидин? спросил Ливенцев, так как на защитного цвета погоне Обидина была только звездочка, но не было никаких цифр.
И Обидин назвал как раз тот самый полк, в который был назначен и Ливенцев.
Вот ка-ак! удивленно протянул он. Так мы с вами, не желающие умирать, однополчане, значит? Такие-то бывают счастливые совпадения субстанций!
Но если Ливенцев несколько удивился, то Обидин непритворно обрадовался такому совпадению и весь так и лучился изнутри, когда говорил не совсем складно:
Это замечательно, послушайте! Это прямо, я даже не понимаю, как Ведь вас, конечно, ротным командиром назначат Возьмите меня к себе в полуротные! Ей-богу, право, возьмите!
Погодите просить, что вы! Вам тоже роту дадут, за этим дело не станет.
Ну куда же мне так вот сразу и роту, что вы! отмахнулся обеими руками Обидин. Да я и командовать не сумею. Там каждый рядовой больше знает, чем я, только что из школы, а уж об унтерах и говорить нечего!
Вот унтера и фельдфебель вас и обучат фронтовой мудрости А что это такое там, позвольте-ка? Поглядите-ка сюда!
Внимание Ливенцева привлекло стадо волов, которое показалось невдали от станции, когда двинулся поезд с орудиями, прикрытыми брезентом.
Что там такое? Волы? спросил Обидин.
Волы-то волы, да в каком виде! По ним можно, не снимая с них шкур, изучать скелет! Посмотрите, они просто падают один на другого!
Это для фронта?
Разумеется, для фронта, но куда же они годятся? Да они и не дойдут до фронта, подохнут дорогой!
Как раз в это время подошел к ним интендант, доставший в буфете что-то, завернутое в газету, и подхватил последние слова Ливенцева.
Вы бы спросили, сколько подыхает от бескормицы вообще в этих «гуртах скота», я бы вам сказал довольно точно. В среднем из трех два, это какой процент будет?
Шестьдесят шесть! Неужели все-таки шестьдесят шесть процентов, и вы, интенданты, это терпите? возмутился Ливенцев.
Но интендант ответил довольно невозмутимо:
Не мы, не мы на нас прошу не валить! Мы это гиблое дело передали уполномоченным министерства земледелия, и теперь уж они этим ведают, а мы в стороне. Вы себе представить не можете, сколько скотов оказывается у нас, чуть только их приставят к такому хлебному занятию, как доставка гуртов скота! Ведь они мало того, что кормовые деньги себе в карманы кладут, они еще по дороге меняют порядочную скотину на полудохлую, зарятся на додачу! Уверяю вас, что казне было бы выгоднее кормить солдат сибирскими рябчиками, чем мясом!..
Слыхали? обратился к Обидину Ливенцев, но тот был вообще заметно смущен тем, что услышал, и спросил интенданта:
А сколько, господин полковник, съедает таких волов фронт в день?
Смотря какой фронт Наш, Юго-западный, я знаю, съедает вместе со своими тыловыми частями семнадцать с половиной тысяч голов в неделю, но это имея в виду, что по средам и пятницам он постится, и тогда в котел идет кета или другая рыба. А в общем, конечно, стихийное бедствие, и если в этом году война не кончится, то в будущем именно гуртовщики ее и кончат: на голодное брюхо много не навоюешь!
Сказал и отошел улыбаясь, осторожно держа что-то, завернутое в газету, а подошедший с запада санитарный поезд закрыл тощее стадо качающихся на ходу, совершенно фантастичных, особенно в такой яркий день, животных, необычайно длиннорогих от худобы, с резкими бликами на всех позвонках и с густыми тенями во всех впадинах хлипких тел. Масти они были серой, но издали казались голубыми.
К санитарному поезду, шелестя шелком черного платья, прошла по перрону мимо Ливенцева какая-то молодая женщина, показавшаяся ему знакомой: где-то видел и этот взгляд, и эти высокие полукружия бровей, и постанов головы на ровной белой открытой шее, и даже эту четкую походку.
Он следил за нею, когда она шла к последнему вагону прибывшего с запада поезда, и был очень удивлен, увидев какого-то рыжеусого унтер-офицера, спрыгнувшего с подножек этого вагона и расцеловавшегося с дамой, как с родною. Но еще больше удивило его, что следом за этим унтером вышел из вагона и тоже спрыгнул другой унтер, бородатый, осанистый, один из взводных командиров его бывшей роты Старосила.
И, несмотря на то, что он не захотел возвращаться в прежний полк и выхлопотал себе перевод даже и в другую дивизию, он обрадованно крикнул, сделав рупором руки:
Старосила!
Тот присмотрелся и тут же, одернув гимнастерку и поправив фуражку, пошел к Ливенцеву, только успевшему сказать прапорщику Обидину:
Это мой боевой товарищ!
Ваше благородие, честь имею явиться! казенными словами приветствовал его Старосила, сияя запавшими серыми глазами, но Ливенцев обнял его и ткнулся лицом в его бороду, точно желая показать даме, которая в это время на него смотрела, что у него тоже есть родной унтер.
Очень рад я, братец, что ты жив, очень! вполне искренне говорил Ливенцев, любуясь бородачом.
Так же и я само, выше благородие! Аж точно сонечко мне в глаза вдарило, как вас увидел! вполне искренне и с дрожью в голосе отозвался Старосила.
А как же ты сюда попал? По какому случаю?
Да случай, как бы сказать, непредвиденный, ваше благородие, понизил голос Старосила, слегка качнув головою назад, на вагон. Тело сопровождать был назначен.
Тело? Чье тело?
Так что подполковника Добычина, еще больше понизил голос Старосила и закончил почти шепотом: А этот со мной полковой каптенармус Макухин, он приходился ему зять, покойнику, и эта с ним стоит сейчас его дочка, ваше благородие.
Вот ка-ак!
Ливенцев сделал несколько шагов по перрону, чтобы можно было говорить громче, и спросил, хотя не питал никакого расположения к Добычину во время службы с ним в одном полку: