С одной стороны, если цитировать Евангелие, как часто поступает Бочков, эта книга не очень-то и нужна: богатые «уже имеют свою награду на земле» и «легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное». С другой стороны, в книге собран богатый статистический материал по истории науки и техники с 1842 по 1907 годы роспись значимых событий по годам, а в приложениях опубликован статистический очерк по истории Вологды, когда купец Х.С.Леденцов был там городским головой (18931897 гг.; это издание, кстати, поддержано и Вологодским землячеством в Москве). Так что, с другой стороны, книга, конечно, полезная, насыщенная цифрами, фактами и документами. Но я честно не воспринимаю существа такого избирательного «воскрешения мертвых» и такой собирательской работы. Уж если извлекаете из небытия Леденцова, Гапона или Скабичевского, так тотчас же дополняйте свои изыскания книгами о Степняке-Кравчинскоми Вере Фигнер: тоже небезынтересные были люди. А то прогрессистов и революционеров замалчивают и изничтожают, а консерваторов и «купчину толстопузого» потянули на постамент. При социализме было с точностью до наоборот, и получился перекос. Запамятовали уже?
(рецензия опубликована в ж. «Москва», 6 за 2015 г.)79. Издательство «АСТ» разорилось недаром
Мэри Бэлоу, Настоящая любовь: Роман/ Пер. с англ. Е. А. Коротнян. М.:АСТ,2005. 318 с.
Отстой и подлость платить переводчику и печатать такие «тексты». Крупный землевладелец переряжается разбойником, чтобы улучшить свою репутацию среди фермеров. Всё высосано из пальца, нет верных положений, сцен и характеров. Эта дама, Mary Balogh, г.р. 1944, написала сотни таких «романов». Давайте переведем их все, а своих писателей пустим по миру в рубище. Не понимаю таких авторов и АСТ, которое издает эту чепуху навалом. Сочинения московских десятиклассниц написаны тщательнее.
На Западе лучше всё, господа из АСТ! Даже дрянные писательницы.
Алексей ИВИН([битая ссылка] www.LiveLib.ru)80. Без тщеславной почесухи
Лакшин В. Я. Открытая дверь: Воспоминания и портреты. М: Моск. рабочий, 1989. 448 с.
Некий Мосхион говорил: «Если хочешь, чтобы тебя похвалили, научись хвалить другого и тем самым приобретешь заслуженную похвалу». Вот еще бы не через Википедию узнать, кто такой Мосхион. Очевидно, древнегреческий философ, но вот, гад буду, что он написал не знаю. И в правдивости этого изречения сомневаюсь. Потому что если бы он был точен и не изрекал чушь, даже я знал бы и почитал его как человека, равновеликого Плутарху, Платону и Аристотелю. А я его путаю с Эсхином (не с Эсхилом!), и значит, он чересчур увлекался дифирамбами в адрес современников, а тем более авторитетов.
Конечно, книга воспоминаний В. Я. Лакшина производит не столь величавое впечатление, как «Жизнь двенадцати цезарей» Светония или «Параллельные жизнеописания» Плутарха. Но она ведь и отстоит от нашего времени не столь далеко. Лакшин описывает характеры и поступки симпатичных ему людей с юмором и с любовью. Читая живые портреты Твардовского, Соколова-Микитова и Маршака, я нередко смеялся, поражаясь точности наблюдений. И не всех своих персонажей он славословит и хвалит. И все же впечатления от его книги не окончательные, временная дистанция слишком мала, чтобы о самом мемуаристе высказаться определенно.
В этой книге он душевен, тонок, занимателен, умен, скромен, хороший портретист; благодаря ему, я полнее представил роль и значение литераторов, которых люблю (Соколов-Микитов, М. Булгаков), но сам Лакшин слишком в тени и представлен только как работник «Нового мира».
(A part: я вот тоже с начала 1980-х годов в Малом Путинковском переулке бывал, но, в отличие от него, ни фига, ни малейшего пиетета не испытывал, а впоследствии и впрямую перессорился со всеми, за исключением нынешнего главного редактора. Может, я хам, а надо благоговеть и трепетать? Да, конечно, почему нет? Но только в случае, если бы в журнале сидел безусловный для меня авторитет, вроде Твардовского, и туда захаживал другой, вроде Солженицына. Но ведь в 80-е годы там уже было выбитое поле и заседали одни Мосхионы. Того же Залыгина или Р. Киреева я элементарно не уважал ясно, что ни в штат меня не взяли, ни в номер не запланировали).
80. Без тщеславной почесухи
Лакшин В. Я. Открытая дверь: Воспоминания и портреты. М: Моск. рабочий, 1989. 448 с.
Некий Мосхион говорил: «Если хочешь, чтобы тебя похвалили, научись хвалить другого и тем самым приобретешь заслуженную похвалу». Вот еще бы не через Википедию узнать, кто такой Мосхион. Очевидно, древнегреческий философ, но вот, гад буду, что он написал не знаю. И в правдивости этого изречения сомневаюсь. Потому что если бы он был точен и не изрекал чушь, даже я знал бы и почитал его как человека, равновеликого Плутарху, Платону и Аристотелю. А я его путаю с Эсхином (не с Эсхилом!), и значит, он чересчур увлекался дифирамбами в адрес современников, а тем более авторитетов.
Конечно, книга воспоминаний В. Я. Лакшина производит не столь величавое впечатление, как «Жизнь двенадцати цезарей» Светония или «Параллельные жизнеописания» Плутарха. Но она ведь и отстоит от нашего времени не столь далеко. Лакшин описывает характеры и поступки симпатичных ему людей с юмором и с любовью. Читая живые портреты Твардовского, Соколова-Микитова и Маршака, я нередко смеялся, поражаясь точности наблюдений. И не всех своих персонажей он славословит и хвалит. И все же впечатления от его книги не окончательные, временная дистанция слишком мала, чтобы о самом мемуаристе высказаться определенно.
В этой книге он душевен, тонок, занимателен, умен, скромен, хороший портретист; благодаря ему, я полнее представил роль и значение литераторов, которых люблю (Соколов-Микитов, М. Булгаков), но сам Лакшин слишком в тени и представлен только как работник «Нового мира».
(A part: я вот тоже с начала 1980-х годов в Малом Путинковском переулке бывал, но, в отличие от него, ни фига, ни малейшего пиетета не испытывал, а впоследствии и впрямую перессорился со всеми, за исключением нынешнего главного редактора. Может, я хам, а надо благоговеть и трепетать? Да, конечно, почему нет? Но только в случае, если бы в журнале сидел безусловный для меня авторитет, вроде Твардовского, и туда захаживал другой, вроде Солженицына. Но ведь в 80-е годы там уже было выбитое поле и заседали одни Мосхионы. Того же Залыгина или Р. Киреева я элементарно не уважал ясно, что ни в штат меня не взяли, ни в номер не запланировали).
И еще одно: В. Я. Лакшин еще верил в силу слов, иначе бы не взялся за словесное портретирование. Нынешние и не только в редакции «Нового мира», а и среди московских критиков и литературоведов, верят только в одно: в видеосъемку. Мастера слова якобы, а лезут перед телекамерами, и шабаш! Так что, Владимир Яковлевич, изобразительные средства в литературе расширились, но за счет визуальных. «Любят возлежать на собраниях и принимать рукоплескания от народа», вроде бы так (типа того) говорил Иисус Христос.
И, конечно, при такой тщеславной почесухе наш современник В. Я. Лакшин еще воспринимается как хороший литератор, а нынешние, особенно редакторы и филологи, уже просто как безвестные византийские комментаторы текстов 68 веков н. э. И сами неизвестны, и талдычат о неизвестных. Мельчаем, Владимир Яковлевич!
(опубликовано в ЖЛКиС)81. Лепта в историю
Грицук-Галицкая И. А. Божья коровка, улети на небко: Семейные хроники. Ярославль, Рыбинск: Изд-во ОАО «Рыбинский Дом печати», 2008. 488 с., фотоальбом с 424 фотоилл.
После этого произведения я совсем «расконтачился» с писательницей И. А. Грицук-Галицкой: перестал понимать. И даже пожалел, что прежде хвалил ее романы «Александр Невский. Триста лет рабства» и «Мерянский роман о князе Ярославе и мудреных женах». Мы оба в этом не особенно виноваты, а так идет по жизни: даже заочные отношения изживаются, как местность вокруг неустанного пешехода. Эта документальная книга, по-моему, будет интересна людям в количестве не больше того тиража, каким издана (500 экз.), то есть Галицким, Дормаковым и всем, в ней упомянутым. Это ученый труд, прилежно собранная информация о жизни нескольких родов, семейная хроника.
Нет, я-то в простоте сердца надеялся, что это будут «Детские годы Багрова-внука» или, что еще лучше, «Детство», «В людях», «Мои университеты», то есть тоже семейные хроники, но художественные, когда судьба человека не механически вставлена в выкладки и росписи рода, а переработана воображением, чувством, талантом воспринимателя. Но нет, увы. Во всей книге уж пусть меня простят художественно только ее название, от которого так и веет наивной прелестью детства, игр и восприятий, да еще реплика деда Матвея Петровича Дормакова к внучке: «Ирка, сопля зеленая, сверни мне цигарку» (как-то так, не нашел точной цитаты). Именно эта фигура, деда по матери, жестянщика, печника, родового «кореня» (в такой транскрипции), с которым мемуаристка соприкасалась в детстве, наиболее выпукла, объемна, дана в сценах и маневрах, и характер изображен русский (в поведении). Все же остальное, к сожалению, тонет в блеклой и самой невыразительной журналистике и сводках архивиста для памяти.