Любовь и смерть идут рядом, погружая сознание в небытие.
Свет в предсмертном туннеле возвращает человека в последний миг его земного бытия к световому шоку, испытанному им по выходе из материнского лона. Между этими двумя вспышками проходит вся жизнь: первый раз наяву, второй раз как последнее «прости».
именно в состоянии наивысшего сексуального экстаза у любовников растворяются барьеры их собственной индивидуальности и они действуют как первичный мужчина и первоженщина, и, в конечном счете, сливаются в невызывающем мыслей экстазе, который растворяет их половую индивидуальность. То есть при каждом оргазме любовная пара, по своему, опрокидывается в исходную точку человеческого существования, отталкиваясь от которой дитя их любви проходит путь эволюции в обратном направлении.
Еще раз: «Нужно радоваться тому, что имеешь, и не сожалеть о том, тем не суждено обладать».
Без денег нет ни милого, ни шалаша, ни рая, «естественная» мораль нашего «естественного» общества.
Групповые инстинкты до сих пор прорываются через плотный покров индивидуальности, хотя бы, в формах пузырей преступных банд, наркоманов, музыкальных стадных сборищ и т. д.
Наиболее близки к равноправию в любви гермафродиты.
В западном менталитете выявляются две доминирующие линии: стремление к самоизоляции индивидуума в приближении к абсолютной свободе и экономическая (как следствие, политическая) потребность общности, прикрытая психологической установкой достижения этой потребности через самоутверждение.
Любые реформаторы христианства, стремясь проникнуть в его сокровенное, обращались к его истокам, к Ветхому Завету, вольно или невольно, тем самым, сближаясь с иудаизмом.
На болоте индивидуализма и расцветают кикиморы и клише современной культуры. Они там «свои», «естественны».
В современной политической философии выделяются два крайних течения: одно из них отдает абсолютный приоритет правам личности, второе столь же абсолютный авторитет правам коллектива. Истина, как всегда, лежит посередине.
Большевики, овладев Россией, ожидали полноценного ребёнка социализма, но грубое изнасилование привело лишь к выкидышу. Но это не значит, что отныне нужно похоронить надежды на рождение нормального ребенка.
Чёрт это часть моего действительного «я». Бог тоже «я», но недостижимый. Красота указывает путь от первого «я» ко второму.
Наиболее полное выражение мужественности раствориться в активном наполнении Вселенной своим «я».
Христианская любовь к Богу имеет наднравственный по отношению к нравственности индивидуума характер; приобретая черты «материнской», она становится, по существу, безнравственной.
Максимальное развитие собственной индивидуальности требует максимального взаимодействия с другими индивидуальностями вплоть до её растворения, отрицания.
Нравственность государства носит системный, надчеловеческий, характер. Политик должен всегда руководствоваться этим обстоятельством, поэтому, с точки зрения обывателя, он всегда аморален. Попытки декларировать или подменить системную нравственность государства индивидуальной моралью отдельной личности приводят неизбежно к популизму.
Государственность для русских есть условие существования, а права личности один из возможных путей осуществления этого условия.
В бесконечных занятиях религией и философией мы с отчаянием убеждаемся в бессилии разума, перенося решение своих тупиков в небесную сферу, оправдывая собственную беспомощность непознаваемостью Высшего Существа.
Человечество всегда носит в себе свою историю и при возникновении соответствующих условий легко это обнаруживает.
При половом акте даже самый интеллектуально развитый мужчина обнаруживает ярко выраженного самца, причем художественно одарённые натуры видят в этом особое удовольствие.
Группы людей, объединенные общим эмоциональным зарядом, настроением, всегда обнаруживают черты первобытного стада толпы.
Женщина, оказавшись неспособной создать идеал мужчины, предпочла отрицать необходимость его создания. Мужчина поступил благороднее, поклоняясь Мадонне и Афродите, воплощениям материнства и гетеры.
Современный тип женщины эволюционирует от «абсолютной матери» к «абсолютной проститутке».
«Абсолютная мать», по существу, совпадает с «абсолютной проституткой» им безразличен конкретный мужчина.
Оргазм есть мгновенное возвращение к состоянию нерасчлененности полов, к слиянию мужского и женского, к первобытному Хаосу.
«Психологию абсолютной женщины можно разложить до конца» (О. Венингер), но мужской психологический тип с его явно выраженным «я», при обращении к женщине невольно производит отождествление двух различных психологий, заставляя тем самым предполагать, что за финальным женским «ничего» скрывается «Великая пустота», т. е. нечто самоценное.
Понятие духовной ценности вылупилось из чувства животного наслаждения и заключает его в себе.
Религия должна основываться не на вере, а на иллюзии милосердия.
Культура есть открытая сфера бытия человека.
Любая абсолютная логическая система ведёт к абсурду.
Наиболее многозначна пустота.
Животные существуют всегда в настоящем. Для них нет ни бабушек, ни дедушек. И они не подозревают о возможности появления внуков.
Шидхидхваджа достиг такой степени святости, что ему было безразлично обладать женщиной или нет (см. Р. Нарайан). Интересно, а к собственной святости также относился?
Любопытно, что в истории известны по крайней мере два «палаточных дел мастера»: ап. Павел и Омар Хайям. Но прославились они в иных сферах деятельности, связанных с проповедями. В том числе, этических основ жизни. Но разошлись в направлениях этих основ. И весьма кардинально.
И вторая параллель: в истории известно, по крайней мере, два массовых интернациональных общественных движений; оба эти движения были движениями «по вере» христианство и коммунизм; оба движения предлагали объединение на надциональной основе при игнорировании национальных, культурных и других социальных различий народов.
Христианство уникальная религия среди прочих. Она с самого начала противопоставила себя традиционным ценностям, ценностям государственности, культуры, личностной основы существования индивидуальности человека и т. д., провозгласив абсолютный авторитет веры в сущее абстрактного начало. То же, впрочем, можно с известным приближением отнести и к буддизму.
И Ветхий и Новый заветы обеспечивают действенность своего существованяе непрерывными перетолкованиями своих канонических текстов. И сами тексты возникли как толкования самих себя в контексте изменчивой традиции. Эти толкования возникли в качестве актов сигнификации текстов в рамках семиотической матрицы действующей культуры. (См. Р. Барт)
Человек всегда погружен в мир истины. Но он об этом не подозревает.
Иисус настолько радикальным образом поставил Бога на первое место в своей жизни, что не оставил тому в ней место.
Бог есть потребность о необходимость нормального человека. И болезнь «просветлённого».
Христианство это состоявшийся факт, не подлежащий объяснению. Единственно, что мы можем сделать это проследить динамику формирования этого факта на фоне абсурдности и алогичности его догматов. Абсурд не может быть этичным, но он таковым стал.
Как могут «гоим» уничижающее и уничтожающее их, в буквальном смысле, положения принять в качестве предмета поклонения? Воистину, «верую, ибо абсурдно».
Говорить притчами обычно выражает стремление скрыть отсутствие реального содержания под прикрытием претензии на многозначительность.
Один из парадоксов христианства: Христос, крещенный Иоанном Крестителем, сам никого не крестил. Основатели его апостолы, странным образом, не сподобились озаботиться собственным крещением. Для Павла крещение также не воспринималось значимым делом. Он крестил, по собственному признанию, лишь одного новообращенного. Крещение (и исповедь) стали значимой процедурой лишь для сформировавшейся церкви (?).
Внятного доказательства деятельности апостолов, по видимому, до сих пор не существует. Вклад Петра в распространение христианства неясен. В Риме, Петр, скорее всего, не бывал. Первое послание Петра оканчивается приветом из Вавилона. По «Тольдот Иешу» Петр закончил свои дни в том же Вавилоне.
Об остальных апостолах ничего внятного не известно. Кстати, никто из них не сподобился «видениям». Т. е. они не имели опыта «общения в духе».
Павел в этом отношении был исключением. Правда, возникает вопрос о зрительном образе, им виденным. Ибо сам он Иисуса до этого не видел, а изображений того ещё не существовала. Нельзя видеть то, о чём не имеешь понятия. Его присутствие можно только эмоционально переживать, чувствовать.
Не осталось также и свидетельств современников о деятельности Павла, о пользовании его посланиями и следов собственно его миссий. Собственно, он приобрел известность лишь с появлением Маркиона с его каноном Евангелия. Основные мотивы проповеди Павла также не были приняты ранним христианством: противостояние с Ветхим Заветом, отрицание роли «дела» сравнительно с верой, отсутствие интереса к личности Иисуса и т. д.