Да я ж его только сняла, удивленно произносит она.
Я привык пить горячий чай, отвечает зять с непередаваемым сарказмом. Нормальный кипяток.
Отчеканив свой «ответ Чемберлену», он убегает из кухни. Теща пожимает плечами и, вновь отворачиваясь к окну, пренебрежительно бросает:
Какой там чай? Кобыльи ссаки.
Присутствующими этот комментарий принимается без возражений.
Внезапно Дед заявляет:
Мяса хочу, мяса!
Яйцо со сметаной поешь, сыру возьми, предлагает Бабка.
Мяса хочу, мяса, упрямо повторяет Дед, делая ударение на слове «мяса».
На этот раз ему отвечает дочь:
Пап, я отрежу тебе колбасы.
Она идет к холодильнику, открывает его, приседает, заглядывает внутрь, встает опять и поворачивается к Бабке.
Мам, а где колбаса?
Как где? Кончилась. Еще вчера съели. Да тут ребята Вовкины вчера днем приходили, на гитаре играли, я им дала, чего было.
В этот момент опять прибегает Отец уже в рубашке. Он не ходит, а именно бегает по дому, от него исходит поток клокочущей энергии. Он все время охвачен буйной, но несколько нарочитой активностью словно он подключен к электростанции. Он в очередной раз хлопает в ладоши и взвинченно-бодро, с «посылом» восклицает:
Бенц! Кипяточек готов!?
Он ищет вчерашнюю заварку, доливает ее в чашку, лезет в холодильник, достает оттуда масло, паштет, огурец.
А тем временем на арене событий появляется новый персонаж. В кухне уже и так не протолкнуться, но новоприбывший занимает совсем мало места: это младший из внуков Сережа.
Ему восемь лет, и это ушастое существо с большими выразительными глазами с «поволокой», которое по большей части пребывает в состоянии более или менее глубокой задумчивости.
Бабка реагирует немедленно: в ней словно кто-то повернул рубильник, переключив ее в другой режим. Она всплескивает руками и начинает суетиться.
Ой, уже встал! восклицает она. Я те щас солдатиков сделаю! и тут же начинает резать бутерброды с сыром мелкими кусочками «солдатиками».
Ответ Сережи стандартен и предсказуем, как армейский Дисциплинарный устав:
Не хочу! произносит он впрочем, как-то вяло, похоже, просто «для порядка».
Отец, глядя на него, одобрительно смеется, его глаза лучатся благожелательностью, а на лице расцветает улыбка: ушастое существо вызывает у обеих враждующих сторон поразительно схожие чувства.
Сергей Ильич, не плачь не хнычь! произносит Отец с размягченной, немного глуповатой интонацией, какой часто взрослые разговаривают с детьми, и тыкает тыльной стороной ладони ребенку в нос. Сережа стоически терпит это. А, может, он этого просто не замечает? Похоже на то, что он сосредоточенно думает о чем-то и отвечает автоматически, по необходимости.
В принципе, мне достаточно компота, сообщает он: просто в порядке информации. До взрослых это все равно не дойдет, но кто знает? Может, в этот раз что-то, наконец, изменится
Отец одаривает и этот перл благодушной улыбкой. Бабка, демонстративно не замечая этого, пытается переключить внимание Сережи на «солдатиков», которых она успела нарезать:
Смотри сюда, говорит она. Вот они уже пошли. Вот полковник, а это генерал. И все пошли, пошли
Отец смотрит на тещу скептически улыбка его увядает.
Переключить внимание Сережи на еду не удается: он по-прежнему погружен в себя и лишь крайне неохотно, словно смирившись с неизбежностью, начинает жевать ближайшего «солдатика».
Я вам всем сейчас яйца всмятку положу, Мать решает подключиться к суете вокруг ушастика.
Она вынимает из кастрюли ложкой яйцо, затем второе, после чего кладет их на тарелки и ставит себе и перед Сережей. К ней подбегает Отец. Предупреждая дальнейшие действия жены, он для себя достает специальную подставку для яиц, ставит яйцо в нее и нравоучительным тоном произносит:
Люблю все делать хорошо!
Он тянется за чайником, желая долить себе чая, и задевает подставку, переворачивая яйцо, которое падает на пол и разбивается. Мать смотрит на мужа и с потрясающим сарказмом, с наигранно-серьезным видом повторяет:
Люблю всё делать хорошо! И добавляет: Лучше и не скажешь!
Здесь должен был бы, по идее, последовать всеобщий веселый смех: мало того, что Отец так оконфузился, так ведь это еще история с предысторией
Как-то раз, на заре совместной супружеской жизни, Отец уже попал в точно такое же положение: увидев, что батон белого хлеба лежит у жены в авоське просто так, ни во что не завернутый, он возмущенно отчитал супругу и, взяв газетку с намерением завернуть хлеб в нее, потянулся за батоном, назидательно и с неподражаемым апломбом («делай, как я»! ) произнеся именно эти слова:
Я люблю все делать хорошо!
После чего батон, выскользнув у него из рук, со смачным хлюпаньем шлепнулся в грязь. И вуаля! очередной дубль сцены наступания на грабли! (А сколько дублей еще впереди)?
Но смех так и не раздается, поскольку смеяться некому: Дед не расслышал. Он сидит в самом углу у окна и отрешенно курит, старательно выдувая дым в форточку и думая о чем-то своем, к тому же, он слегка глуховат. Бабка, может, и посмеялась бы надо же, в какое глупейшее положение попал нелюбимый зять! Но чувство юмора среди ее добродетелей (а они у нее есть!) не фигурирует. А Сережа еще слишком мал, да и не знает предыстории Да и вообще, похоже, как это часто с ним происходит, он находится в «отключке» от окружающего и пребывает, на самом деле, совсем не здесь в этом миниатюрном сумасшедшем доме, а Кто знает? Может быть, в средневековой Франции, а возможно, на берегу юрского моря? По-любому далеко
Отец смущенно покашливает, разводит руками и присаживается есть бутерброды.
Ну, сегодня я буду без яйца, произносит он так, словно корона на его голове даже не шелохнулась.
Мать, усмехаясь, убирает с пола бренные останки.
Внезапно «просыпается» Сережа:
А от Земли до Луны 384 400 км, заявляет он (так вот о чем он думал!), и Луна в четыре раза меньше Земли по диаметру. А Солнце вообще в 109 раз больше Земли и в 333 000 раз больше ее по массе.
Оппонирующих выступлений не следует.
Дипломные на носу! начинает Отец любимую арию про свою работу в театральном институте. Всё, мы переходим на сцену. И, итить-твою он хлопает себя по лбу, как всегда, она занята! Что я могу сделать?! Не знаю!
Он поднимается до патетики:
Не знаю!!! После киностудии побегу в институт. Студенты будут сидеть на мастерстве у Булдакова, потом на сцендвижении. После этого, может быть, может быть! мы попробуем порепетировать на большой сцене.
Супруга патетикой не проникается, хотя знает, что сцена одна, а студентов много.
Так, опять на ночь в институт? спрашивает она недовольно. И, конечно, с Шуриком, с Юрой? Заседание кафедры? Обсуждение?
У меня экзамены на носу. Разве ты не понимаешь? Меня там, на кафедре, сожрут, если что.
Ай, ну ладно. Всегда все успеваешь. В первый раз, что ли? Ты с Орловым работал.
Ирочка, если бы все было так просто! Его уже нет, а на кафедре ой, ты знаешь! Там же теперь ! он делает страшные глаза, разъяренно вдыхает носом и отчаянно машет руками.
Ну да, террариум единомышленников. Да плюнь ты на них! Тебе какое дело? Ты ж работу делаешь!
Ирина, можешь себе представить, подходит ко мне Судакова, эта ядреная замдекана, и предлагает мне анкетку мол, заполните ее сколько студентов у вас способных, а сколько талантливых?
Мать вынимает папиросу изо рта, который широко открывается.
Что, прямо так и написали? спрашивает она после краткого ступора. Талантливых?
Да, милая! И это я должен заполнить и сдать. Отдать ей в руки. Она что, совсем уже ?!
А зачем ей это надо? Это им откуда-то принесли?
Отец иронически умиляется зарядом сарказма, звучащего в его интонации и светящегося в его взгляде, можно убить слона. Нет, стадо слонов.
Не-ет, отвечает он, они сами составили, додумались! Сведения «наверх» подавать будут. И что я должен там написать?! Ну что?
Он воздевает руки к небу, словно призывая Бога в свидетели прискорбной человеческой глупости. И его драматический «вопрос без ответа» находит отклик благодарного слушателя:
Ну, они у тебя, Илья, совсем опупели! комментирует Дед.
Напиши, что у тебя все будут гениальными артистами через 20 лет, советует жена. Пусть проверят.