Твой потрясающий юмор!
А когда у тебя экзамены на 3 курсе?
Десятого! Когда я все успею?
Ой, не дури голову. Есть еще полтора месяца.
Это всего ничего! Хрен собачий! Времени с гулькин нос. Я же не могу себе позволить быть хуже кого-то еще! Это же я экзамен сдаю, а не студенты. У нас же все не как у всех нормальных людей!
Илья, втискивается в этот драматический монолог дед, ты бы мне «Беломор» купил в магазине возле радио. В нашем вчера не было.
Борис Сергеич, я вам куплю. Даже если я сдохну. Я найду время. Сколько пачек Вы хотите?
Четыре. Да, ладно, Илья, ты не беспокойся, если не сможешь. Я понимаю работы много.
Дед уже жалеет, что напряг своего трудягу-зятя. «Мужик вкалывает, устает», говорит тесть о нем. Когда, после нескольких работ, вымотанный и в добром подпитии («расслабился мужик выпил каплюшку») зять сидит в прихожей, клюя носом, тесть заглядывает ему в глаза и участливо спрашивает: Голубь! Тебе плохо?!
Борис Сергеич, работы по горло! Отец действительно проводит рукой поперек кадыка. Вы меня понимаете вы всю жизнь вкалывали. Вот сами подумайте: я должен и на радио читать и в эфир, и на записи бегать, а потом еще и киностудия. А у них бес его ведает, когда все начнется, не то, что закончится! А институт? А студенты, которые без меня не могут им нужно объяснять, показывать. С ними нужно выкладываться на полную катушку, чтобы они что-то сделали, что бы они разобрались, твою маковку, чтó они читают, чтó они играют. И они меня ждут. И я с каждым, как ишак, тяну. Ведь из него может быть артист, вы понимаете, артист! И я мотаюсь, как проклятый, потому что Это нельзя объяснить словами!!! У меня со студентами отношения просто патологические!
Это в каком же смысле? уточняет жена.
Ну, ты же понимаешь!
Ну-ну Так ты сегодня поздно придешь? Мы опять с тобой вместе в мебельный не сходим. Мы же хотели шкаф посмотреть. Что, мне одной идти? Мне самой покупать? Хорошо. Я сама все куплю. Папа, папиросы я тебе тоже сама куплю.
Ну, какой шкаф, Ира?! Сходим на следующей неделе.
Ага, в следующем тысячелетии
И в этот момент она вспоминает всё: и как они не сходили на прошлой неделе, и как они не сходили в прошлом месяце, и как она сама холодильник покупала без него, как они телевизор полгода выбирали, как он ей обещал договориться с ремонтом стиральной машины и не сделал ничего. На родительское собрание ни разу в школу не сходил Да, собственно, почти ничего не сделал из того, что она планировала, на что рассчитывала. Рассчитывала как дурочка, как будто не понимала, что всё это полная безнадега
Толку от этих мужиков никакого, с горечью и злостью высказывает она наболевшее. Ерунду, и ту не могут нормально сделать. Трепологии только на час. Ничего им поручить нельзя. Одно самолюбование. На что они вообще нужны?
Для нее, естественно, это просто риторический вопрос. Но у Сережи ответ есть:
Но, мама, кто бы тебя тогда оплодотворял? спрашивает дитя.
На какое-то короткое время воцаряется глубокая тишина, а вслед за этим Мать, почувствовав внезапную слабость в ногах, садится на табуретку и, заведя глаза к потолку, начинает мелко трястись вначале тихо, но затем ее прорывает, и она уже безумно хохочет согнувшись почти вдвое, давясь и задыхаясь от смеха: она и плачет, и стонет. Неизменная «беломорина» выпадает у нее из пальцев.
Из головы у нее моментально вылетает злость, обида, чуть не до слез душившая ее еще пару минут тому назад. Она, конечно, ничего не комментирует во-первых, поскольку высказывание дорогого чада и не нуждается в комментариях, а во-вторых, потому что, даже будь они у нее, она просто не в состоянии была бы их проговорить.
Отец вначале краснеет, вид у него, надо признать, довольно дурацкий. Но через какую-нибудь минуту он, в свою очередь, начинает тихо вздрагивать, не открывая рта, прикрыв глаза до щелочек в пароксизме тихого хохота. Наконец, его тоже прорывает, и он несколько раз прыскает губами, отведя глаза к окну и подперев голову рукой.
Взаимное недовольство и тяжелая напряженность, только что густым чернильно-черным облаком висевшая в кухне, волшебным образом улетучивается. Но «виновник» этого чуда не понимает, в чем дело: почему взрослые давятся от смеха? Разве он сказал что-то смешное? Он просто уточнил, внес ясность. Объяснил им то, что они и сами должны бы понимать, но Вечно им приходится что-то объяснять! Он уже все реже и реже спрашивал взрослых о чем-нибудь всё равно вразумительного, четкого и ясного ответа, скорее всего, не дождешься. Так, пробурчат что-то неопределенное. Поэтому Сережа взял себе за привычку ответы на все свои вопросы искать в книгах. И они там были! Вот и тут: он совсем недавно прочел в энциклопедии статью об оплодотворении.
Мальчишки в школе всё подначивали его, намекая на какие-то особенности процесса размножения тайные, запретные. Только для взрослых. Якобы об этом нельзя говорить, потому что «за это наказывают». Но они всё равно об этом говорят с ужимками, подмигиваниями и всё такое. Не знаю, подумал Сережа, прочтя статью (и, как всегда, тщательно отложив ее в памяти), может, их дурней и лупят отцы наверное, есть за что. Но по-моему, тут нет ничего такого особенного: надо же как-то размножаться! А большинство животных размножаются именно половым путем, и это понятно так лучше для потомства: оно получает полезные признаки от обоих родительских организмов. Вот и всё. И ничего тут нет запретного об этом открыто пишут в энциклопедии и без всяких глупых намеков, точно и подробно. Нужно только потрудиться взять с полки такой привычный толстый том тот из томов, что на нужную букву. И ничего тут нет смешного в научных описаниях никогда нет ничего смешного.
Бабка, никак не реагируя на хохот, перебивает мысли Сережи:
Да ты ешь солдатиков-то, ешь, настойчиво повторяет она. Ох, всегда одно и то же! Со вздохом смирения Сережа продолжает свой подвиг стоицизма и берет очередного «солдатика». Когда же они закончатся?!
Внезапно спохватившись, Отец стучит себя ладонью по лбу:
Так, всё. Без двадцати пяти. Я должен убегать. Я вечно должен бежать. Мне некогда! Мне работать надо! Мне в эфир читать!
Пф! Кака там работа! пренебержительно замечает теща. Поговорил, и всех делов!
Отца охватывает гнев.
Что вы понимаете?! в бешенстве кричит он. Я бегаю, вкалываю. Мне в десяти местах надо быть одновременно!
Ну натурально, она не понимает! Именно, что не понимает и откуда она может это понимать? Она далека от этого, как от Луны. Она портниха, дамская портниха. Хорошая портниха когда-то в Куйбышеве у нее было немало заказов у нее шили охотно. Во время войны она шила обмундирование для генералов, а после войны обшивала их жен. В ее понимании работа это что -то материальное, то что можно потрогать, взвесить, съесть. Вот сшить что-нибудь или испечь, или даже пельмени слепить это работа. Вот она всю жизнь работает шьет, варит, убирает. Все время чем-то занята, и здесь, в Минске, тоже: семья большая, всех надо накормить, обстирать, да много еще чего зять-то этим не занимается. У него дома никаких обязанностей нет он на работе «пропадает». А что это за работа? Говорит да говорит. Она чуть не каждый день слышит его по радио. Стихи какие-то читает, да новости с бумажки. Нешто это работа? Вот ее отец, Степан Семеныч, был мебельным мастером, краснодеревщиком. И какую мебель он делал! Загляденье! Потому, понятно, и зарабатывал хорошо. А этому вон сколько платят. А за что? За то что языком мелет. Да здесь, в доме, все с утра до ночи языком мелят и что? Нам за это платят?
Так она на это смотрит. Да, она не совсем права. А местами даже совсем не права. Но так на это смотрят 80 процентов населения, то есть, собственно, народ. Тот самый народ, о котором интеллигенция, и Отец тоже, так любит порассуждать. В романах почитать и повосхищаться. Они народ уважают, они его понимают. На картинке. А вот он, народ, так сказать, в натуре прямо у тебя под боком и где понимание? Может, не стоит беситься и трясти кулаками, а объяснить что-то спокойно? Уважить тещу? Поговорить с ней по-родственному? Похвалить за что-нибудь? Ведь есть за что! Она ведь дом тянет. Так поговори вдруг поймет? А если и не поймет, то всё отношения получше станут, а? Что если попробовать быть попроще? Снизойти?
Ты умный, знающий, образованный так сделай первый шаг. Она на твой уровень подняться не может, так спустись к ней. «Сходи в народ». Не надо, как граф Толстой, ходить босиком и в косоворотке, да веревкой подпоясываться так «в народ» ходить не нужно, не от ума это. А просто прояви уважение к тому, что она делает. Да, она не знает, кто такой Шекспир, это верно. Но ей это и не нужно! Не всем это нужно знать Шекспира: они без этого жили всегда, и дальше спокойно проживут. Да, им непонятны будут метания Гамлета если им об этом рассказать. Они сочтут, что он, извиняюсь, с жиру бесится. И будут, кстати, по-своему правы. Ну, не дано им понять! Зато они умеют многое такое, чего не умеешь ты: печь, шить, строить и многое другое. Они нужны обществу никак не меньше, чем ты (а, может статься, и поболее). Просто они живут на другом уровне, и это очень важный уровень.