Сыропы лести предлагать,
Но правду горькое лекарство
Советывал употребляет;
Гонимый злобную судьбою,
За дар судьбы он пострадал,
Он не был близорук душою
И маску хитрых проникал;
Во что бы ни была одета
Прибежище лукавых, ложь,
Но для открытия секрета
Он презирал сокрытый нож;
Ее магнитную одежду
Рукою смелою снимал,
И тем не редко избавлял
Ей привлеченного невежду.
Писал, печатал, говорил,
Пронырливость разоблачая,
Пружины лжи уничтожая,
Он жертву правде приносил.
Источника Махиавелизма,
Противного Иезуитизма,
Он гнал благоуханный чад,
Притворной ласки сладкий яд;
Он не любил их обаянья,
Их гордости смиренный рог,
Иуды светского лобзанья
В душе своей терпеть не мог.
Ему судьбы дары благие
Служили истинно во вред,
Любил он чистой правды свет
И рвал лукавых сети злые;
Усердно предварял обман,
Слепцу указывал капкан;
Но изнемог в борьбе неровной,
Толпа лукавая сильна!
Давно Европа передана
Заразе язвы хладнокровной;
Себялюбивая чума
Убийство сердца и ума;
Она господствует издавна
Над жалким обществом людей
И производит своенравно
Рабов усердных и друзей;
Но все наемники, из платы
Они трудятся для себя,
Все чувства сердца истребя,
И дружбы истинной догматы.
Что жизнь их? Вечный маскарад:
Они уверились из-детства,
Что мир слабейшими богат,
Что цель оправдывает средства.
Вперед рассчитаны их дни,
Вперед затвержены морали,
Они с слезами, без печали;
Без сердца с чувствами они,
Смеются вовсе без веселья,
И все изящное, для них,
Произведение безделья
И средство уловлять других;
Рассудок их всегда в работе,
Но совесть им подавлена,
Как вещь пустая в их расчете,
В отставку выгнала она.
Внимая ближнего несчастья
Они жалеют без участья,
Руки без цели не дадут,
Без цели дружбы не ведут;
Советы их всегда лукавы,
Они кидают их для славы,
Чтобы вернее обмануть,
Иль навести на тот же путь.
Лукавца хитрому совету
Не должно слепо доверять,
Но все вниманье обращать
Как на фальшивую монету,
Которая, хотя блестит,
Но может подорвать кредит.
Им нужны ласки, угожденья,
И за ничтожность лестных слов
С услугой будь для них готов,
Иначе дружбы измененье,
Потом и вечное забвенье.
Блажен избранник из людей,
Кто прозорливостью владеет,
Проникнуть хитрого умеет
И избежать его когтей;
Но тот счастливее, кто любит
Своим собратьям помогать,
От козней ближнего спасать
Талант он взятый усугубит:
Благословения слепых
Руководителю отрадны,
Он им глаза, он водит их
Как нить известной Ариадны.
Но мой знакомец уступил,
Не мог снести врагов напоры;
И пламень брани погасил.
Сокрылся он в уединенье,
И здесь незнаемый никем,
Кляня противных озлобленье,
Напрасно! Действуя за правых,
Имел он в сердце верный щит,
Заметил старцу Леонид,
Имел оплот против лукавых!
«Но, друг мой, не всегда тот глуп
Кто гнет уступчивую спинку».
Я в баснях не люблю тростинку
Сломи меня, но я был дуб!
Старик качая головою
С усмешкой юноше сказал:
«Еще ты бури не видал,
Посмотрим позднею порою,
Что скажешь ты, под сединою;
Но между тем, не ждет ли нас
Что в эти дни тебя пленяло,
Наш царь говаривал бывало,
Что для потех довольно час».
Согласен с правилом Петровым;
И так довольно нам гулять,
Вооружась терпеньем новым,
Пойдем премудрость изучать.
Они отправились к селенью,
А мы, чтоб не мешать ученью,
Одни, с читателем моим,
О том о сем поговорим.
VIII
Любовь, заманчивой отравой
Повсюду смертному грозит,
Клокочет яростною лавой
И мощная чудотворит,
Однакожь чад ее душистый
Каким-то дымом очернен,
Огонь ослабевает чистый,
С угаром страсти смешан он;
Когда же, ярко пламенея,
Зажжется факел Гименея,
Смолистый сочит он поток:
Противный ревности порок;
Но тихий, будто звон гитарный,
Пленительный, как цвет янтари
Небес, при утренией заре,
Огонь горит на алтаре.
Блистает сладостный, приветный,
Благоуханьем окружен,
Как будто пламень разноцветный
Из радуги похитил он!
Чей тот алтарь, кому кадила
Чей тот алтарь, кому кадила
Льют благовонный аромат,
К кому игривые ветрила
Немногих ласково манят?
Твоей приветливой лампады
Я скромный пламень узнаю,
О дружба, лей бальзам отрады
На душу скорбную мою!
Как часто, шумною толпою
Амура жертвенник стеснен
И как недолго пред тобою
Народ коленопреклонен!
Кого любви поток могучий
В свои невольники завлек,
Кто сердце бедное изжог,
Питаясь лавою кипучей;
От чада страсти угорел,
Тревожным газом напитался,
Кто от травы одурел
И ярким блеском ослеплялся:
Твоим живительным огнем
Ты прогоняешь чад волшебный,
Мы здесь найдем бальзам целебный
Перед пустынным алтарем;
Но почему, тебя спрошу я,
В пустыни дикой ты живешь,
За чем, от юности тоскую,
Тебя едва, едва найдешь?
С тобою люди не сживутся,
Тебя изгнал коварны свет:
Друзья у каждого найдутся,
А между тем все друга нет!
Но говорят хоть редковато
Однакожь водятся друзья,
(Слыхал об этом как-то я),
Но отыскать их трудновато,
Порукой каждая семья:
Между родных взаимной службы
Обязанность соблюдена;
Но пить любви не скреплена
И все-таки он без дружбы;
Заглянем ли в семейный круг,
Любовь является наружу,
Жена, при каждом слове, мужу
Кричит приветливо: мой друг!
Но друг ли он? о том ни слова,
Не будем говорить пустова,
Сознаемся на этот раз,
Что это милое названье:
Одно обычае созданье,
Дочь политических проказ.
Я не один и нас не двое,
Монтань о друге говорит,
Иначе кто определить
Душ сочетание святое?
Оно супружества оплот,
Фундамент крепкий Гименея,
С ним благодарная Астрея
Свой век в семейство ниспошлет
Блажен, кого дитя Цитеры
Своей стрелой не пронизал,
Кто брал спасительные меры
И страсть рассудку подчинял:
Ее порыв, дыханье бури,
Перегрохочет и пройдет,
И на безоблачной лазури
Опять луч солнечной блеснет;
Но тот, Гименова кто дара
Как воду для себя просил,
И этот дар употребил
Для потушения пожара:
Несчастлив бедный, жалок он,
Надолго в цепи заключен,
Мученье вздохов бесполезных,
Источники потоков слезных,
Утехи сердцу не дадут
И слабые, не раскуют
Оков невольника железных:
Он погружен в пучину мглы,
Свободе сделана граница,
Для сердца создана гробница,
Душе тюрьма и кандалы,
Тут сплин невольно обуяет,
Невольно рано отцветешь,
Бряцанье цепи убивает,
А злой металл не разорвешь.
Страсть разлетается сначала,
Как лист весеннего цветка,
Потом ее как не бывало,
Лишь язва в сердце глубока
Так, с возрастающею силой
Валы пронизывая вод,
Гремя над влажнею могилой,
Летит чрез море пароход;
Морскую пенит он пучину;
Внутри его горит пожар,
Но что же двигает ее? пар!
Теперь по морю он несется,
Когда же к пристани придет,
Зальют огонь и все уймется
На рейде сядет пароход.
Благословен залив прибрежной
И прочные твои скалы,
В тебе под бурею мятежной
Не страшны более валы!
Достигнув берега крутого,
Смеемся мы усилью вод;
Но, час спокойствие святого
Под вечер жизни настает:
Не верю я пустым воззваньям,
Поэтов модных модный бред,
Не верю разочарованьям
Во цвет юношеских лет;
Бывает, что вода на море
Утихнет, но не верьте ей:
Морочат изстари людей
Погода, женщины, и горе,
И время жизненной весны
Еще не время тишины;
Что тигр уснул, в том толку мало,
Седой наш опыт говорит,
Что возмущаемо бывало
И дуновенье возмутит
Конечно, иногда невольно
Как будто станешь утихать;
Но класс окончился, довольно,
Пойдемте к старику опять,
IX
При входе нашем мы заметим
Еще прибывшее лицо
Явился отрок на крыльцо
И первые его мы встретим;
Он не надолго посетил
Уединение селенья,
На летний месяц от ученья
Его директор отпустил.
Ктожь этот первый чужестранник,
Пансионер, семинарист?
Нет, он Губернский гимназист,
Отца Иосифа племянник.
Я согрешил немного тут,
Простите, часто забываю,
Насилу вам я объясняю
Как старца нашего зовут.
По детским шалостям и видам
Они сошлись между собой,
В приязни дети? Точно так!
Поверьте мне, что дружба эта
В душах, е менее никак